Чернильная смерть

Он спал. Белые Женщины ушли, но лицо у него все еще было мертвенно-бледное, словно их руки выбелили ему кожу. Минерва и Роксана по очереди дежурили у его ложа, а рядом с ними сидел Фенолио, словно присматривая за своими словами, чтобы их действие не ослабело.

Мегги спросила его когда-то давно: «Почему для разбойничьих песен ты придумал Перепела, а не стал просто сочинять о Черном Принце?» «Потому что Принц устал, — ответил Фенолио. — Черному Принцу Перепел нужен не меньше, чем беднякам, которые, засыпая, с надеждой шепчут его имя. Кроме того, Принц всегда был частью этого мира, и поэтому не верит, что его действительно можно изменить. И уж конечно, его люди не сомневаются, что он человек из плоти и крови, как они сами. Насчет твоего отца они не так уверены, понимаешь?»

Да, Мегги это отлично понимала. Но Мо все-таки был человеком из плоти и крови, и Хват в этом уж точно не сомневается. Когда она вернулась на свое место, Дариус держал на коленях двух детей и тихонько рассказывал им сказку. Малыши часто будили его среди ночи, потому что он умел рассказами прогонять дурные сны, и Дариус покорно принимал свою участь. Ему нравился мир Фенолио — хотя он, вероятно, испытывал здесь больше страха, чем Элинор, — но согласится ли он вмешаться в его судьбу, если Фенолио попросит его об этом? Станет Дариус читать то, от чего Мегги, может быть, отказалась бы?

Что написано на листках, которые Фенолио так поспешно спрятал от них с Элинор?

Что?

Посмотри, Мегги. Уснуть ты все равно не сможешь.

Когда она подошла к каменной перегородке, за которой размещался Фенолио, до нее донеслось тоненькое похрапывание Розенкварца. Его хозяин сидел у постели Черного Принца, но стеклянный человечек спал как раз на одежде, под которую Фенолио спрятал исписанные листки. Мегги осторожно приподняла прозрачное тельце, привычно удивившись, до чего оно холодное, и положила на подушку, которую Фенолио принес с собой из Омбры. Да. Листки были там, куда он их тогда спрятал. Целая стопка, не меньше дюжины, исписанные торопливым почерком, — обрывки фраз, вопросы, заметки, понятные, вероятно, только тому, кто их написал: «Меч или перо? Кого любит Виоланта? Осторожно, Свистун… Кто напишет три слова?»

Мегги не везде разбирала почерк, но на последней странице были выведены крупными буквами слова, от которых у нее замерло сердце: «Песнь Перепела».

— Это всего лишь наброски, Мегги, наброски и вопросы, я же тебе сказал!

Она испуганно вздрогнула от голоса Фенолио и чуть не уронила листки на спящего Розенкварца.

— Принцу лучше, — сказал Фенолио, как будто она пришла, чтобы спросить его об этом. — Похоже, мои слова для разнообразия помогли кому-то выжить, а не отправили на тот свет. Но, может быть, он не умер только потому, что еще пригодится в этой истории. Почем я знаю? — Он со вздохом уселся рядом с Мегги и мягко вытянул листки у нее из рук.

— Мо твои слова тоже спасли, — сказала она.

— Может быть. — Фенолио провел рукой по высохшим чернилам, словно желая обезвредить написанное. — И все-таки ты им теперь тоже не доверяешь, как и я сам.

Это была правда. Она научилась любить слова и в то же время бояться их.

— Почему «Песнь Перепела»? — спросила она тихо. — Не пиши о нем больше песен! Это мой отец. Придумай себе нового героя. Тебе ведь не трудно. А Мо пусть снова станет Мо — и никем больше.

Фенолио задумчиво посмотрел на нее:

— А ты уверена, что твой отец тоже этого хочет? Или тебе это не важно?

— Разумеется, важно! — сказала Мегги так резко, что Розенкварц приподнялся, очумело озираясь, и тут же снова заснул. — Но Мо уж точно не хочет, чтобы ты ловил его в сеть слов, как муху в паутину. Ты делаешь его другим!

— Ерунда! Твой отец сам захотел быть Перепелом. Я всего лишь сочинил несколько песен, и ты ни одну из них не читала вслух. Как они могли что-то изменить?

Мегги опустила голову.

— Вот это да! — Фенолио в изумлении посмотрел на нее. — Ты их читала?

— После того, как Мо отправился в замок. Чтобы уберечь его, сделать сильным, неуязвимым. Я читаю их каждый день.

— Подумать только! Ну что ж, будем надеяться, что эти слова окажутся такими же действенными, как те, что я написал для Черного Принца.

Фенолио обнял ее за плечи, как в те дни, когда они оба были пленниками Каприкорна — в другом мире, в другой истории. Или история была все-таки одна и та же?

— Мегги, — тихо сказал он, — даже если ты будешь читать мои песни по десять раз на дню, мы с тобой прекрасно знаем, что твой отец не потому стал Перепелом. Если бы я взял его внешность за образец для Свистуна, думаешь, он стал бы убийцей? Нет, конечно. Твой отец из того же теста, что Черный Принц. Он сочувствует слабым. И это сочувствие вложил ему в сердце не я. Оно всегда там было. Твой отец отправился в замок Омбра не из-за моих слов, а из-за детей, которые спят сейчас вокруг нас. Возможно, ты права. Может быть, эта история его меняет. Но и он меняет эту историю! Она продолжается, Мегги, благодаря тому, что он делает, а не тому, что я пишу. Хотя правильно подобранные слова вероятно, способны ему помочь…

— Спаси его, Фенолио! — прошептала Мегги. — Хват отправился ему вслед, а он ненавидит Мо.

Фенолио с недоумением уставился на нее:

— То есть как? Так ты все-таки хочешь, чтобы я написал для него что-нибудь? Господи, мне вполне хватало забот с моими собственными персонажами.

«Которых ты спокойно обрекал на смерть», — подумала Мегги, но промолчала. В конце концов, Фенолио сегодня спас Черного Принца, и он действительно волновался за него. Что бы сказал Сажерук об этом внезапном приливе сочувствия?

Розенкварц снова захрапел.

— Слышишь? — спросил Фенолио. — Скажи на милость, как может такое крошечное создание так громко храпеть? Иногда мне хочется засунуть его на ночь в чернильницу, чтобы наконец стало тихо!

— Ты ужасный старик! — Мегги взяла исписанные листки и провела пальцем по торопливо набросанным словам. — Что все это значит? «Перо или меч? Кто напишет три слова? Кого любит Уродина?»

— Вопросы, вопросы… Ответы на них определят ход этой истории. Всякая история прячется за нагромождением вопросов, и не так-то легко ее там выследить. А эта к тому же особенно своенравна, но, — Фенолио понизил голос, как будто история могла его подслушать, — если поставить правильные вопросы, она выдаст все свои секреты. Истории — большие болтушки.

Фенолио принялся читать свои записи вслух:

— «Перо или меч?» Очень важный вопрос. Но ответа я пока не знаю. Может быть, и то, и другое. Как бы то ни было… «Кто напишет три слова?» Твой отец добровольно пошел в тюрьму, для того чтобы это сделать, но кто знает… Поддастся ли Змееглав на хитрость дочери? Так ли умна Виоланта, как она воображает? И наконец: «Кого любит Уродина?» Она, я боюсь, влюбилась в твоего отца. Давно уже. Задолго до того, как впервые его увидела.