Чернильно-Черное Сердце

— Знаешь, — сказал Страйк после небольшой паузы, — я все еще возвращаюсь к первому вопросу: что теряет Аноми, если его разоблачат? Я понимаю, почему Бхардвадж хотел остаться неизвестным. Он был очень молод и хотел, чтобы астрофизики в Кембридже воспринимали его всерьез. Вряд ли он хотел, чтобы они знали, как много времени в его жизни занимает игра, или чтобы его связывали с публичным преследованием Эди со стороны Аноми.

— Я до сих пор не понимаю, почему Викас не порвал связи с Аноми раньше.

— Но ты только что узнала почему, не так ли? — сказал Страйк. — Папервайт.

— Но Папервайт не было с самого начала. Почему Викас остался, прежде чем она появилась?

— Хороший вопрос, — сказал Страйк.

— Помнишь ту “шутку”, которую Викас сказал Рейчел? Аноми не моя девушка. Она моя сестра. Что, черт возьми, это значило?

— Бог знает, — сказал Страйк.

Что-то в его подсознании подталкивало его, но отказывалось быть явным.

Когда бутерброды были съедены, а Робин сходила в туалет, она сказала,

— До Бэттлдин Роуд не так далеко, но нам, наверное, пора ехать… Ты в порядке?.

— Что? — сказал Страйк, который пытался заставить подсознательную мысль, которая продолжала его раздражать, вырваться на поверхность. — Я в порядке. Просто задумался.

Вернувшись в BMW, Страйк снова достал свой мобильный, чтобы поискать то, что, как он теперь считал, было четырьмя псевдонимами Аноми. Как ни странно, учитывая, что он только что сказал Робин, что Золтан может не иметь никакого отношения к этому делу, он первым делом набрал в “Гугле” это имя.

Результаты были, мягко говоря, эклектичными. Золтан, узнал он, — это венгерское имя, а также название жеста руки, который появился в фильме пятнадцатилетней давности “Чувак, где моя машина?

С легким фырканьем Страйк поискал “Джон Болдуин”. Результаты были многочисленны и столь же разнообразны. Однако теперь, когда он сосредоточился на этом имени, у него возникло странное ощущение, что он видел его где-то еще, кроме Твиттера, хотя его непокорный мозг отказывался выдать, где именно.

Имена “Ученик Лепина” и “Юлиус Эвола” не требуют объяснений, подумал Страйк, но, размышляя о Скарамуше, он услышал в голове музыкальную фразу. Он подумал, что, вероятно, он не единственный человек, который, услышав имя Скарамуш, подумал о “Богемской рапсодии”, а не о клоуне шестнадцатого века.

Наконец, он обратил внимание на фамилию: Макс Р., также известный как @mreger#5.

— Мы на месте, — сказала Робин, поворачивая на Бэттлдин Роуд, но слова едва успели сорваться с ее губ, когда Страйк громко произнес,

— Блядь.

— Что? — спросила Робин.

— Дай мне минутку, — сказал Страйк, поспешно вводя имя Золтана в Google.

Робин продолжала ехать по дороге, по обеим сторонам которой выстроились солидные семейные дома, которые, как она догадалась по недавней охоте за домами, стоили далеко за миллион фунтов. По счастливой случайности место для парковки нашлось прямо у дома Гранта и Хизер Ледвэлл. Припарковав BMW, она снова повернулась к Страйку, который все еще набирал текст на своем телефоне, сканируя результаты, и с выражением лица, которое, как она знала по собственному опыту, означало глубокую сосредоточенность.

У них было еще несколько минут до девяти часов. Робин сидела тихо, ожидая, пока Страйк расскажет ей, что он делает. Наконец он поднял голову.

— Что? — спросила Робин, уверенная, судя по выражению его лица, что Страйк хочет сказать ей что-то важное.

— Кажется, я только что перерезал какой-то провод.

— Что?

Прежде чем Страйк успел ответить, кто-то постучал в окно рядом с Робин, заставив ее подпрыгнуть.

Грант Ледвелл улыбался через окно, держа в руке завернутую бутылку вина, явно желая получить важные новости.

Глава 104

Черная пыль смерти, разлетаясь,

проникла в каждую тайную складку

Этого запечатанного письма,

Засохли навеки свеженаписанные чернила…

Элизабет Барретт Браунинг

Аврора Лей

— Я объясню, когда все закончится, — сказал Страйк негромко.

— Только что был в магазине, — сказал Грант, указывая на бутылку, когда Страйк и Робин выходили из машины. После пребывания в Омане он приобрел глубокий загар, который подчеркивала белая рубашка поверх джинс. Без маскирующего пиджака виднелся большой живот.

— Хизер и ее мать прошлись по всему моему приличному красному. О, — воскликнул он, когда Страйк обошел машину спереди и появился в поле зрения со своими костылями и полупустой штаниной. — Вы…

— Потерял пол-ноги, да, — сказал Страйк. — Возможно, она вернется.

Грант неуверенно засмеялся. Робин, чьи мысли все еще были заняты необычным комментарием Страйка о проволоке, отвлеклась на явный дискомфорт Гранта от этого очевидного свидетельства инвалидности Страйка. Это не добавило ей дружелюбия к Ледвеллу, к которому она и так относилась с предубеждением, учитывая то, что она считала его пренебрежительным к старшей дочери и племяннице.

— С тех пор как я видел вас в последний раз, в семье прибавление! — сказал он, не сводя глаз со Страйка, когда они втроем направились к входной двери.

— О, Хизер родила? — вежливо спросила Робин. — Поздравляю!

— Ага, наконец-то у меня появился мальчик, — сказал Грант. — В третий раз повезло!

Очевидно, подумала Робин, и ее неприязнь усилилась, Рейчел больше не считалась одним из детей Гранта.

— Как вы его назвали? — спросила она.

— Итан, — сказал Грант. — Это всегда было любимое имя Хизер. Оно нравилось ей еще со времен “Миссия Невыполнима”.

Он открыл дверь в коридор, оформленный в бежевых и кремовых тонах, а через дверь — в большую гостиную и столовую, где сидели Хизер и ее мать. Теперь настала очередь Страйка отвести глаза, потому что Хизер кормила новорожденного сына, обнажив девять десятых набухшей груди, а головку ребенка с редкой копной каштановых волос держала в руке, как большую картофелину. Две маленькие девочки в одинаковых розовых пижамах с пятнами свернулись калачиком на полу, играя с парой пластмассовых пони и наездников. Они подняли глаза, когда вошел их отец с двумя незнакомцами, и у обеих открылись рты при виде застегнутой штанины брюк Страйка. Их бабушка, невысокая, с ярко-рыжими волосами, выглядела весьма взволнованной.