Черно-белый портрет красных роз

Не поймите неправильно, девушка не была плохой. Вполне себе приятной внешности дама, если не сказать «леди». Слегка пухлые щечки, милая улыбка, прямые светлые волосы, блондинистые, но близко к серому. В общем, о таких обычно не говорят «на любителя», но и «красотками» называют редко. Мне понравилась.

Но скучна, меры нет. Только и говорит, что о собаках своих. Я люблю собак, биглей так особенно, но два часа говорить про мопсов? Увольте. Я ей про Бергмана, она мне про Муню свою. Я ей про Мисиму, она мне про то, как Моника с игрушками возится. Ну вот что это за диалог, простите?

– Хочешь фокус покажу? – спросил я и достал счастливую монету с изображением филина. – Мне ее дядя подарил. Смотри.

Я прокатил монету между пальцев, взмахнул рукой и серебристый круг метала исчез. Потом я наклонился к девушке и достал монету из-за ее уха. Банально? Ну так я только учусь.

– Мне домой пора, – сказала девушка с уставшей улыбкой.

Я повернулся к ней, затягиваясь сигаретой. Удивительно, но слишком уж хорошо она вписывалась в местный антураж. Зеленое платье с крупным белым горошком и широким воротником, подпоясанное все такой же белой лентой, а сверху светло-бежевый кардиган. Одета будто певичка из пятидесятых, но в хорошем смысле. А вот все не то.

– Вызову тебе такси, – сказал я и потянулся к карману за телефоном, но она остановила меня.

– Не нужно. Я сама.

Мы даже толком не попрощались. Не нужно гадать на кофейной гуще, второго свидания не будет. Ну и пусть. Она ушла, я остался за столиком один. Ну, если не считать стакана с виски, в котором растаял весь лед.

Я попросил счет, оставил, пожалуй, слишком щедрые чаевые, учитывая уровень сервиса и остаток на собственном счету, и направился к музыкантам. Они как раз заканчивали играть. Завидев меня, паренька в коричневом пиджаке на одной пуговице, свободной трехцветной водолазке, бежевых джинсах и светлых массивных кроссовках, группа как один подняли брови. Мол, что нужно-то?

– Вы давно играете? – спросил я.

– Вчера начали, – усмехнулся парень с бонго. – Что хотел?

– Я ищу музыкантов, – пояснил я, достал визитку и передал ее гитаристу. Помимо моего имени, Евгений Холмуратов, на ней красочно выделялись слова «вокалист», «музыкальное образование» и несколько специфических терминов вроде «альт», «октава» и «мультиинтрументалист». – Хочу собрать группу.

– Мы не даем концерты с вокалистами, – сказал гитарист. – Нормально никто не поет.

– Даже Дэвид Боуи?

– Даже Фредди, мать его, Меркьюри. Все стремятся перекричать инструмент, будто вокал важнее всего.

– А что нужно сделать?

– Сделать? Понять. Понять, что голос – такой же инструмент, как тромбон или баян.

– С этим вопросов не возникнет.

– Знаешь, – гитарист постучал моей визиткой по ладони, будто держал горсть кокаина и его нужно было разбить на дорожки, – кажется, ты парень скромный, так что я не сразу выкину твою визитку. А сможешь спеть что-нибудь? – Я вопросительно поднял бровь. – Ну, что тебе нравится, то и спой.

– She was a catch; we were a match. I was the that would fire up her snatch… – протянул я, специально добавляя хрипоты голосу.

– О, Кейв. Здорово, – оценил саксофонист. – Если поешь Кейва, человек ты культурный.

– Поешь неплохо, – оценил гитарист, закуривая. – Выступал?

– С переменным успехом.

Собеседник провел рукой по идеально уложенным назад черным волосам и кивнул, будто сделал для себя какие-то выводы.

– Я позвоню, если нам понадобится вокалист.

– Ну разумеется, – кивнул я и затушил сигарету в хрустальной пепельнице.

Выйдя на улицу, я мысленно поприветствовал город. Вот-вот наступит поздняя осень, за ней зима, и Санкт-Петербург превратится в гнилую, беззубую, холодную и липкую дыру в полу заброшенного деревенского сарая. Но сейчас, когда еще солнце светит да люди с улыбками ходят, я понимаю, что не зря переехал в этот город. Психолог сказала, что я сбежал. Пусть так.

– То, что ты описываешь, – говорила она после моей десятиминутной тирады, – похоже на свободу.

– Но ведь свобода – это хорошо? Почему я себя чувствую паршиво?

– Есть мысли?

Конечно, есть. Я не знаю, что делать с этой свободой.

Курить на улице – удовольствие особое. В помещении оно тоже неплохо, конечно, но на свежем воздухе с никотином ты вдыхаешь запах города со всем тем дерьмом, что хранится в каменных джунглях, а выдыхаешь проблемы. Как бы потихоньку растворяешься вокруг. Еще круче курить в машине на переднем пассажирском сидении, но в такси-то не покуришь.

Не заметив, как пришел домой, я разделся, смыл грязь джазового бара, сделал маску для лица и лег на матрас. Снова закурил прямо в постели. Подруга, у которой я снимаю студию в двадцати минутах от Парнаса, запретила курить в доме, но она ведь не узнает.

Какое это было свидание по счету за последние два месяца? Я сбился со счету.

Две с работы, три из Тиндера, еще две из «поебушечного Тиндера», как его называет мой друг. Это так, навскидку. На мой вкус, шлюший период затянулся, надо бы найди достойную пару и успокоиться.

Интерлюдия

Сцена: квартира моего психоаналитика. Простенький уютный интерьер, удобные кресла, кружка воды рядом, пачка салфеток. Видимо, на случай если клиент начнет плакать. Я никогда не плакал на сеансах.

Зачем я вообще пошел к психоаналитику? Хороший вопрос. Пожалуй, в первую очередь, чтобы понять, каково это – сидеть в кресле перед мозгоправом. Всегда был интересен этот опыт, столько раз наблюдал нечто подобное в кино, а тут вот возможность представилась. Это то желание, которое я осознавал.

Что я не осознавал, так это простой истины. Как и любой ищущий человек, я шел к психоаналитику не за чем-то конкретным и при этом за чем-то весьма очевидным. Я искал себя. Этот поиск настолько затянулся, что он стал образом жизни. Состояние поиска стало моим постоянным состоянием. Я в нем жил и никак не мог взглянуть на себя со стороны в должной мере.

– Мне кажется, – сказала Лиза, собственно, психоаналитик, – ты быстро развиваешься. Даже слишком быстро.

«Еще бы», – подумал я. Всего второй сеанс, а перед ней сидит совершенно другой человек. Хотя, может, и тот же, но показывающий другое лицо.

Попробую-таки взглянуть на себя со стороны. В первый раз я сидел, слегка зажавшись. Худи, джинсы, пестрые носки. Говорил размеренно, подбирая слова, дотошно строя предложения. Смотрел в сторону. Ну а теперь?

Смотрю в глаза психологу, жестикулирую так, будто отбиваюсь от стаи комаров, почти не контролирую речь. Веду себя свободно, даже слегка панибратски. Но Лиза, кажется, приняла это за позитивное изменение. Соглашусь.