Черное солнце

Он думал, что предстоят сложные поиски. Но администратор нисколько не удивилась.

— Да это же наша Яна, — просто сказала она. — Ее смерч в детстве унес.

— То есть?

— Вот так! Покрутил и зашвырнул на лодку надувную посреди озера. Упала девчонка, как на подушку. Ну, девочка же, махонькая, легонькая. Приземлилась, как пушинка. И жива осталась. Это судьба.

— Судьба, — согласился Ладушкин.

— С той поры она, ну, как вам сказать…

— Маленько не в себе?

— Да нет, совсем нет. Хотя некоторые, возможно, так считают. Но вообще она женщина положительная, правильная, вот только…

— Ну, хорошо, разберемся. — Ладушкин устал ждать, когда его новая подружка подыщет наконец нужные слова: ему пора было действовать.

Он ожидал, что, несмотря на все заверения администратора, будто Яна Васильевна — женщина положительная и нормальная, его все-таки встретит некая особа с блуждающим взором и в ботинках на босу ногу, простирающая свои костлявые руки и, так сказать, указующие персты.

Где-нибудь в пещере.

Но Яна Васильевна работала, оказывается, не в пещере, а в бухгалтерии.

И, в самом деле, оказалась спокойной, с заурядной, так сказать, бухгалтерской внешностью дамой, одетой, как и полагается бухгалтеру, отнюдь не в лохмотья, а в ничем не привлекающий внимания костюм, коричневый и скучный.

Полоцухиных Яна Васильевна вспомнила сразу.

— Как же, как же! Конец-то лета был грибной.

И я в леске вдоль Кутозера в тот день грибы собирала. Посушить, пожарить. Выходной был. Мы ведь тут, знаете, в основном на собственных припасах.

— Ну и?

— Идут навстречу. Семья.., папа, мама и дочка…

Сразу видно.

— И что дальше?

— Видите ли… — Яна Васильевна явно стеснялась своих аномальных проявлений. — Это не от меня зависит. Это меня, как бы сказать, застигает.

На некоторых смотрю — ничего. А иногда… Вдруг будто что-то вроде транса у меня случается. Слова всякие произносить начинаю. И будто сами собой они произносятся. И даже когда я этого не хочу. Не знаю, откуда и берутся. Будто бы вижу я в это мгновение то, чего другие не видят, и рассказываю.

— А как же вы все-таки это делаете?

— Да никак! Вижу. Говорю. Не от меня это зависит. Я и сама не рада. Мне ведь от этого никакого прока. Одно беспокойство. Иной раз такое увидишь, что и сама испугаешься!

— А что вы на меня так смотрите? — вдруг забеспокоился Ладушкин.

— Да так, ничего! — Яна Васильевна отвела глаза. — Вы меня извините, у нас конец месяца — отчеты. Мне работать надо. Я больше никак с вами говорить сейчас не могу.

— Ну, хорошо. Я пойду пока пообедаю. А вы когда работать заканчиваете? Я бы еще побеседовал.

— Да в шесть. Приходите. Я вон в том пятиэтажном доме живу, квартира девять. Заходите.

"Да, — подумал Ладушкин, — наверное, все это не в жилу. Когда у человека никакой склонности к шарлатанству и нетрадиционным способам зарабатывания денег. И юродивой она быть не хочет, и салон белой магии ей ни к чему. Работает она простым бухгалтером. И вот, пожалуйста, все так некстати.

Ей балансовый отчет составлять, а тут приспичило дару ясновидения проявиться. И видения, хочешь не хочешь, возникают перед мысленным взором и проходят, так сказать, чередой".

* * *

У рядового жителя Кутозера могло не быть машины. Но у него не могло не быть лодки. Не было моторки, так хоть какая, но была. Поэтому протоки, отходящие от озера водные рукава-тупики, были уставлены самодельными эллингами, как московские дворы железными гаражами.

В назначенное ясновидящей время, в шесть часов, Ладушкин бессмысленно нажимал звонок квартиры номер девять. Ему никто не открывал.

— Пошла она к сараюшке за рыбкой да грибками, — пояснила, не выдержав его настойчивости, соседка Яны Васильевны, отворив соседнюю дверь ровно настолько, чтобы просунулась ее любопытная голова.

В этих «сараюшках», жестяных коробках, у кутозерчан хранились не только лодки, но и, как и в гаражах, ненужный квартирный скарб, иногда рыбка вяленая, бочки с припасами, грибки, ягодки.

Чтобы прожить в Кутозере зиму без зарплаты, а именно так тут почти все и жили, надо было запасти и бочку моченой брусники, и оленью тушу. Ну, и рыбки. Семги. Само собой, икры. Мало что не разрешается! Что значит в России «не разрешается»?

Смешные слова. Весь полуостров этим промышляет, торгует и питается. Потому что нельзя запретить человеку не голодать. А ценные сорта рыб, семга и икра — исконная еда жителей полуострова. И были ею во все времена, в том числе и тогда, когда эти сорта еще не именовались «ценными».

И когда нет возможности заработать деньги на расфасованное в разноцветные коробки французское куриное филе, приходится обращаться «к корням» — к корням вообще приникают истово, когда уже нет другого варианта.

Топтаться и ждать было не в правилах Ладушкина. По тропинке, указанной ему соседкой Яны Васильевны и начинавшейся прямо у пятиэтажки, Гоша спустился к озеру. Точнее, это было еще не озеро, а один из его рукавов.

Жестянку-сараюшку Яны Васильевны он нашел сразу. Поскольку двери были раскрыты настежь, а внутри царил беспорядок — настороживший бы любого сыщика беспорядок. Связка вяленой рыбы, нанизанная на бечеву, рассыпалась, как ожерелье, сорванное во время похищения.

У Гоши, как и полагается классическому сыщику, было несколько правил в жизни. Одно из них — он совсем не любил, когда исчезало то, что должно было бы быть на месте.

На подозрительное движение и шорох у него была выработана мгновенная реакция. Это второе.

Приверженность третьему обнаружилась, когда Ладушкин выскочил из растворенных дверей «сараюшки» и увидел, что от берега весьма шустро удаляется лодка с двумя пассажирами на борту…

Того, кто убегает, следует догонять. Это было его четвертым правилом.

И чем быстрее убегает желающий скрыться, тем незамедлительнее следует бросаться вдогонку.

Можно было бы, конечно, сказать, что эти правила одобрил бы и любой доберман-пинчер, но, что поделаешь, и сыщикам эти правила бывают крайне полезны. Сходство, может, обидное, но неизбежное.

Однако на объяснения явлений окружающего мира времени не оставалось.

Ладушкин по возможности бережно приподнял из лодки, снаряжавшейся в это время у одной из соседних «жестянок», ее хозяина и занял его место у руля. А через пару минут свежий северный ветер Кутозера, так сказать, уже обвевал его мужественное лицо.