Черное солнце

Аня уплела дивный густой ароматный супчик и блаженно вздохнула. Вдох получился глубоким!

Говорили, будто берлинцы последнее время больше испытывают тягу жить за городом. Им, помешанным на экологии, электронное табло в городе постоянно выдает показатели загрязненности воздуха, как москвичам показывает температуру градусник на Тверской. И берлинцы этими показателями недовольны! Но Ане показалось, что, в сравнении с летней Москвой, воздух здесь, в Берлине, как на курорте, несмотря на то, что это — тоже большой город и лето в нем тоже очень и очень жаркое.

«Просто таких чудовищных мегаполисов, как Москва, — подумала Светлова, — наверное, вообще мало на земле…» Во всяком случае, в Европе их не было точно. Все нормальные европейские города, разрастаясь до определенной черты, — а это шесть-семь миллионов жителей, — ставили себе предел и начинали интенсивно разгружаться. А Москва все росла и росла, достигая чудовищных, несообразных размеров.

Берлин был похож на огромную стройку, Светлову он поразил и покорил. Кажется, перестраивающийся город уже давным-давно перешагнул отметку миллениума — весь устремленный в будущее.

В нем были свои особая энергетика и движение, которые подпитывают вливание свежей крови. Возможно, ее роль тут играли большие деньги.

Современнейшие архитектурные чудеса, появившиеся за последнее время в столице Германии, заставляли голову Светловой кружиться и убеждали: нет ничего невозможного для человека.

— Привет! — послышалось вдруг почти рядом.

Из маленькой, похожей на игрушку автомашины, остановившейся неподалеку, Ане махала рукой Инна Гец.

* * *

— Так что вам все-таки не дает покоя, Инна Петровна? — спросила Аня, пока за окошком машины однообразно тянулись стенки-отбойники автобана, загораживая собой живописные пейзажи и давая возможность — не на что отвлечься! — сосредоточиться собственно на деле, ради которого Аня и приехала «погостить».

— Покоя?! — Инна саркастически хмыкнула. — Какой уж тут покой!

Вы вообще-то представляете, что такое своим трудом, без помощи денег, закрепиться здесь? — Гец кивнула на окно машины, скорее на то, что открывалось за ним. — Да еще не на пособии, не на чистке рыбы или уборке мусора, а на достойной ступени социальной лестницы?! Да еще русским!.. Какой это должен быть труд?

— Могу только попробовать представить.

— Попробуйте! Все равно не получится, пока на себе не испытаете! Вот именно так мы с Геной и работали — до изнеможения, до сверхусталости. Я все время давала уроки музыки. Гена — в клинике.

У него был безупречный немецкий, квалификация вне всяких сомнений, даже малейших… И вот, когда он уже почти достиг того, о чем мечтал… Когда уже занял в клинике настоящую должность и стал высокооплачиваемым — даже по здешним меркам! — специалистом…. Когда мы подумали — все, наконец-то мы выбрались из дерьма! Вот тогда-то все это и случилось.

— Что именно, Инна?

— По-моему, все началось с того, что его посетила эта женщина.

— Какая женщина, Инна?

— Понятия не имею!

— Ничего себе информация!

— Я, разумеется, тоже попыталась это выяснить.

«Кто это?» — спросила я Геннадия в тот день. Вполне естественный вопрос, когда видишь незнакомую женщину, выходящую из твоего дома, не так ли?

— Согласна.

— Но Гена только улыбнулся… Знаете, натянуто так… Словно хотел успокоить: ну, не волнуйся, мол.

— Неужели ничего не сказал?

— Сказал только: «Гостья из прошлого. Не о чем тревожиться. Мы ее больше не увидим».

К вечеру он почувствовал себя плохо.

Он умирал три дня. Первый еще был в сознании, но говорил уже с трудом. Обратите внимание, он почти сразу же, как заболел, отдал необходимые распоряжения насчет своих похорон. Чтобы я перевезла его на родину. Словно определенно знал, что не выздоровеет! Я тогда почему-то сразу подумала, что это как-то связано с тем давешним визитом.

— А… — Аня замялась. — С мужем об этой женщине вам еще удалось поговорить?

— Да. Ведь все-таки его смерть произошла… В общем, это случилось не мгновенно. Помню, я все выспрашивала его, повторяя как заведенная, в нервном шоке: «Она тебя отравила? Отравила?»

— И что же? Ваш муж что-нибудь ответил на это?

— Да. Он сказал мне: «Исключено. Я ни на секунду, пока она была в доме, не упускал ее из поля зрения…»

— Именно так и сказал?

— Да.

— И вы все равно думаете, что она его отравила?

— Да нет… Не думаю. Как бы она могла это сделать? Насколько я поняла, ее визит был очень кратким. Они не пили и не ели. Судя по всему, муж не предложил ей даже выпить. Не могла она его отравить! Ума не приложу, что случилось! Что она с ним сделала? Но что она с ним что-то сделала — в этом я уверена на сто процентов.

Пока Аня и Гец разговаривали, машина между тем съехала с автобана и покатила среди желтеющих полей, по столь же идеально ровной, без изъянов, как и автобан, проселочной дороге.

— Так что же все-таки с вашим первым предположением — насчет отравления? Его кто-нибудь проверял?

— Знаете, здесь полиция работает крайне тщательно… И вообще — знает свое дело. Не было зафиксировано никаких признаков отравления.

Но его болезнь! Аня, голубушка, это выглядело как библейское наказание… Температура, озноб, лихорадка…. На третий день отказали почки…

«Что она сделала с тобой?» — кричала я.

«Я не знаю, — сказал он. — Если только…»

Инна замолчала.

— Если только — что? — спросила Аня.

— Это были его последние слова, которые он смог произнести, пока был в сознании. Он не закончил фразы. Гене было всего сорок пять лет…

— Я сожалею, Инна…

— Диагноз — Микки!

— Да?.. Это удивительно.

— Еще бы! Мы ведь живем не в глухомани какой-нибудь, сами понимаете, а Микки — не заразный суслик… Это исключается. Линибург — стерильный город, а человек умирает.

— Непостижимо!