Черное солнце
Шрифт:
— Ну и хорошо, сосуды расширились, а больше и не надо, — серьезно сказал Дима. Паша разлил коньяк, и на этот раз все выпили молча.
Не коснуться Диминой чеченской темы родители не могли. Им хотелось знать все — как он будет жить, где, с кем общаться, что есть. Дима спокойно отвечал на все вопросы.
«Резиновый» госпиталь в Гудермесе. Гудермес — второй по величине город в Чечне после Грозного. Резиновые домики — 10 модулей, так называют эти домики, в них поставлено медицинское оборудование, проведено электричество, от него же печка. Рядом стоят два бывших кирпичных гаража, там он и еще трое врачей будут жить. У них будет круглосуточная охрана, хотя она в принципе не нужна — к российским врачам в Чечне относятся хорошо, потому что
— О какой опасности? — насторожилась Татьяна Николаевна.
— Ну, мало ли что, мама, Чечня все-таки. Но не волнуйся, все будет хорошо. Я буду вам звонить.
— Да там и связи, небось, никакой нет, — сказал Андрей Сергеевич.
— Да почему нет? Другие же звонят.
— Я тебе на счет деньжат подкину, — сказал Саша.
— Спасибо, Шурик. Не знаю, правда, как там с мобильной связью. Но думаю, есть. Там же город большой.
— Город… — вздохнула Татьяна Николаевна. — А этот твой Михайлов, он что говорит?
— Ну что он говорит, мам. Во-первых, условия тяжелые, дети. Операции приходится делать любые и любого уровня сложности. Это такая школа, после которой становишься настоящим профессионалом. Ну и закалка духа.
Отец внимательно слушал сына и не перебивал его. Когда он узнал о том, что Дима едет работать в Чечню, он очень расстроился. Но теперь смотрел на сына и понимал, что это его сын, он такой и другим быть не может. Андрей Сергеевич в душе гордился Димой. Сам он, наверное, на его месте поступил бы точно так же. Доктор Михайлов был героем России, он ездил в самые «горячие точки» и выходил на переговоры с террористами. То, что он пригласил Диму, а не кого-нибудь, — этим тоже можно гордиться. Если его сын настоящий врач и гражданин своей страны, он не может не ехать с Михайловым. Там тяжелые операции, раненые дети, и не только дети, и Дима должен быть там, где людям тяжело. Все нормально. Все понятно. Все правильно.
Татьяна Николаевна понимала, о чем думает муж, слушая Диму, она видела, что он немного успокоился. Ей тоже стало немного легче — все-таки хоть какая-то ясность. Она знала, что отговорить Диму все равно не удастся, значит, придется смириться и ждать его.
Когда подошло время чая, все немного отвлеклись от темы Диминого отъезда. Говорили о политике, о минувших выборах президента, о пожаре на Моховой (Манеж — это наша молодость, вздыхала Татьяна Николаевна), о наступившей весне и о том, что пора съездить на дачу. Саша с гордостью рассказал о своей новой машине — подержанный «Субару», но зато какой класс! Родители с уважением слушали среднего сына, хотя и не очень понимали, почему подержанной машиной надо так гордиться. Но если говорит, значит, так и есть. Павел вышел покурить, а Дима в разговоре о «Субару» не участвовал, ему вообще было все равно, что «Субару», что «Мицубиси». Он пил чай с отсутствующим видом. Дима видел себя в госпитале в Чечне стоящим за операционным столом.
Расстались в одиннадцатом часу — Саше пора было на работу. Родители обнялись с Димой, он просил не провожать их, чтобы не устраивать никаких драм и не мучить друг друга. Татьяна Николаевна всплакнула, и Андрей Сергеевич обнял ее и увел в комнату, махнув Диме рукой: уходите.
Саша развез братьев по домам. Времени у него было в обрез, но он так хотел показать братьям свою машину в деле. Они вежливо нахваливали ее, хотя ни того, ни другого не волновали ни марки машин, ни то, насколько они маневренны и какую скорость могут развить. Дима — тот вообще забыл, какой марки автомобиль, но не стал переспрашивать брата, чтобы не обидеть его. Дима жил рядом с его клубом, и поэтому Саша сначала отвез Пашу в Бабушкино. Подъезжая к Диминому
дому, Саша сказал:— Когда вернешься, обещай, что придешь, наконец, в клуб.
— Я лучше на твой рок-концерт приду, хорошо, Шурик?
— Конечно, вот только когда он будет?
— Ну, когда-нибудь-то будет.
— Когда-нибудь обязательно. Сейчас альбом записываем.
— Здорово. Дашь послушать?
— Что значит послушать? Подарю диск с дарственной надписью. Жаль, ты не хочешь со мной сейчас пойти. Там такие девочки, такие танцы.
— Да какие мне сейчас девочки, Саш. У меня завтра в восемь оперативка, а в девять операция.
— Ну ладно, счастливо, брат. Как-то мы скомканно прощаемся, — Саша похлопал Диму по плечу.
— Почему скомканно? Нормально. С родителями посидели, как в добрые старые времена, давно мы так не сидели. Обещай мне, что будешь их навещать. Обещаешь?
— Обещаю. Ладно, пока.
Братья обнялись. Дима вышел и, помахав брату, пошел к своему подъезду. Саша резко тронул с места и отправился в клуб, думая о том, что сегодня ему как никогда хочется развлечься с кем-нибудь из танцовщиц.
4
После бессонной ночи, когда девушки должны были проползти незамеченными мимо военного лагеря, расположенного примерно в часе езды от их местонахождения, их подняли на час позже обычного. О том, чтобы выспаться, здесь не могло быть и речи — не для этого их сюда собрали.
Проползти вблизи охраны и остаться незамеченными удалось всем. Хасан, который встречал их с другой стороны лагеря, на обратном пути даже похвалил их. На слова одобрения здесь были скупы, и похвала из уст Хасана была неожиданной.
Во время завтрака Гульсум разглядывала девушек. Что привело сюда эту турчанку Суфию? А иранку Назахат? Идейные соображения? Желание стать крутой и много зарабатывать? Вот за этим, то есть за деньгами, которые будут платить за профессионализм, точно сюда приехала ее соседка по комнате Лена. Она этого не скрывала, и если бы Гульсум была более общительной, Лена, наверное, ей могла бы многое рассказать. Но у Гульсум не было никакого желания выслушивать откровения блондинки из Прибалтики. Ей было достаточно и коротких Лениных выплесков искренности и желания пообщаться. Гульсум вежливо слушала и ничего не отвечала, никак не комментировала рассказы Лены о своих заданиях в отрядах боевиков, о киллерских заказах на Украине, о сексе со случайными мужчинами, среди которых были в основном бандиты.
Лена, рассказав историю, смотрела на Гульсум — какое впечатление произвел ее рассказ, но поскольку по мимике ее напарницы определить было что-либо очень сложно (Гульсум никак не выражала своих эмоций), Лена решила больше никогда не делиться с этой мрачной чеченкой своими жизненными переживаниями. Однако потребность общаться была у Лены настолько велика, что при следующем удобном случае она опять обращалась к Гульсум с историями из своей жизни.
Тренировка в этот день была сокращена — девушкам решили дать немного перевести дух после ночных бдений, и они вернулись в свой лагерь немного раньше обычного. Лена и Гульсум вошли в комнату и тут же растянулись на постелях — все тело ныло после тренировки рукопашного боя.
— Похудела здесь килограмм на пять, просто класс, — сказала Лена, проводя руками по талии и бедрам. — Теперь можно хоть в стриптиз-клуб. У меня и так фигура была неплохая, а теперь просто супер, как у топ-модели.
Гульсум молчала, закрыв глаза.
— Ты спишь, что ли, Гульсум? — спросила Лена.
Гульсум не ответила. Пусть Лена думает, что она спит.
— Я тоже посплю. Ночью не дали, козлы. И чего гоняли, спрашивается? Проползти мимо этих арабов ничего не стоило. Они сонные как мухи были, а может, и обкуренные. Кто на них ночью нападать будет, кому они нужны? Но рукопашке тут классно учат. Приеду — всех вырубать буду. А ты, Гульсум? Чего молчишь все время? Ах, да, ты спишь. Ну, спи, ладно.