Черноморский набат

Из хроники сражения: «Около 9 часов неприятель подошел к косе с двух сторон: на запад от Кинбурна, на самой оконечности косы, стали высаживаться с кораблей турки; восточнее Кинбурна, верстах в 12, пытались высадиться запорожцы, бежавшие в Турцию. Запорожская высадка была демонстрацией, для отвлечения русских от главного пункта атаки. Казаки приняли было запорожцев за русских беглецов, добровольно возвращающихся под свои знамена, но недоразумение скоро разъяснилось, и запорожцы были прогнаны. Высадка же турок на оконечность косы производилась беспрепятственно, под руководством французских офицеров; кроме того, для прикрытия судов турки вбивали в морское дно, невдалеке от мыса, ряд толстых свай… Турки высаживались с шанцевым инструментом и мешками и тотчас же принимались с поспешностью рыть неглубокие ложементы, наполняя мешки песком и выкладывая из них невысокие бруствера. Ложементы велись поперек косы, от Черного моря к Очаковскому лиману, до которого, однако, не доходили, ради беспрепятственного движения войск, причем свободное пространство загораживалось переносными рогатками. Ложементы вырывались параллельно один другому, по мере движения турок вперед; всех их было 14 или 15. При десанте турки имели всего одну пушку, взятую когда-то у русских».

Когда Суворову доложили о начале высадки, он отнесся к известию весьма спокойно:

– Пусть все вылезут!

К удивлению присутствующих, Александр Васильевич пошел к обедне, в окружении офицеров.

Чувствуя близкую победу, турки, по воспоминаниям очевидца, «чуть было не кричали викторию».

Предвидя замыслы противника, Суворов одну часть сил во главе с генерал-майором Реком оставил в крепости, вторую в полторы тысячи пехоты и донских казаков определил в засаду, а остальных поставил в резерве.

Первым, выйдя из крепости, в атаку на турок устремились батальоны Ивана Река. На флангах их поддерживали эскадроны Павлоградского и Мариупольского полков и донские казаки. Пехота шла по песку. Кавалерия двигалась по отмели, так как в мокром песке лошадям было легче скакать. Несмолкаемая канонада, ружейный огонь, крики, стоны слились в единый гул. Ядра и бомбы с турецких кораблей, подошедших к самому берегу, буквально сыпались на головы. Упавшие ядра пинали ногами:

– Ишь, проклятая, иди-ка отсель! Не до тебя нынче!

Что касается донских казаков, то они стремились во что бы то ни стало поквитаться с изменниками запорожцами, и не одна бритая голова с оселедцем скатилась в тот день в песок от острой казацкой сабли…

К трем часам пополудни турки подошли к крепости на дистанцию менее версты. В этот момент Суворов вывел из крепости полторы тысячи солдат Орловского и Шлиссельбургского полков. Генерал Рек, пренебрегая опасностью, ринулся вперед и штыковым ударом захватил десять ложементов противника.

Историк А. Петрушевский пишет: «После полудня турки сделали омовение, совершили обычную молитву на глазах у русских и потом стали приближаться к крепости. Им не мешали. Подошли на версту, а передовые под закрытием берега приблизились шагов на 200 к гласису. Тогда, в 3 часу дня, по знаку Суворова дал сигнал к бою – залп из всех орудий, обращенных к западной стороне косы. Первая линия быстро двинулась из крепости; два полка казаков и два эскадрона регулярной кавалерии, стоявшие по той стороне Кинбурна, обогнули крепость со стороны Черного моря и бросились в атаку на турецкий авангард. Он был почти весь уничтожен вместе со своим начальником. Пехота тем временем взяла вправо, сильным ударом опрокинула турок и погнала их к ложементам, несмотря на огонь турецкого флота, имевшего больше 600 орудий. Рек взял в короткое время 10 ложементов, но дальше проникнуть не мог; коса суживалась, стало тесно, и упорство турок возрастало. Орловский полк, бывший в первой линии, сильно поредел; Суворов двинул в бой вторую линию в помощь первой и приказал атаковать двум эскадронам. Турки, однако, не только выдержали, но, удвоив усилия, опрокинули атакующих и выгнали их из всех ложементов».

С турецким флотом вела яростную дуэль наша крепость. Удачными выстрелами уже были потоплены две канонерские лодки и шебека, несколько судов горели. Тем временем в бой вступила и одиноко стоявшая под Кинбурном галера «Десна» мичмана Ломбарда, который отразил атаку восьми неприятельских судов.

За этим боем с берега наблюдал Суворов, который позднее писал князю Потемкину: «…Атаковал весь турецкий флот до линейных кораблей; бился со всеми судами из пушек и ружей два часа с половиной и по учинению варварскому флоту знатного вреда сей герой стоит ныне благополучно под кинбурнскими стенами».

Забегая вперед, скажем, что инициатива Ломбарда Мордвинову показалась «вредным примером ослушания и недисциплинированности». Потемкину он написал: «Хотя он поступил против неприятеля с величайшей храбростью, но как он ушел ночью без всякаго повеления, то я за долг почитаю его арестовать и отдать под военный суд». Потемкин был иного мнения: «Я прощаю вину офицера. Оправдав хорошо свой поступок, уже должен быть награжден. Объяви, мой друг, ему чин, какой заблагоразсудишь».

Лейтенантский чин Ломбард получил лишь после вмешательства Суворова. Мордвинову князь направил следующий ордер: «По засвидетельствованию генерал-аншефа Александра Суворова, уважая оказанную мичманом Жулианом Ломбардом, в сражении с турками, отличную храбрость, произвел я онаго, сего месяца 20 дня в лейтенанты. О чем, дав вам знать, предписываю сим чином в Черноморский флот его причислить».

Но вернемся к событиям 1 октября. …Турки дрались отчаянно. Истерично визжали десятки дервишей-бешикташей, возбуждавших воинский пыл янычар. Уже пал под ятаганами храбрый полковник Булгаков. А спустя несколько минут турецкая пуля разворотила ногу и Ивану Реку. Генерал упал на руки солдат, и его бесчувственного потащили в тыл. Воспользовавшись временным безначалием, турки бешено контратаковали и заставили наших отступить, захватив несколько орудий.

Тогда, спасая положение, вперед на коне вырвался Суворов:

– Стой, ребята, хватит пятиться!

Вид любимого начальника несколько успокоил солдат. Они быстро строились в ряды.

Затем Суворов лично повел солдат в новую атаку, крича:

– Ребятушки! За мной!

Задние ряды поднял в атаку ветеран прошлой турецкой войны сержант Рымников.

Снова стала брать наша. Турки попятились, и нам удалось отбить несколько окопов. Было уже 6 часов вечера.

Однако в непрекрашающейся многочасовой рукопашной схватке наши полки стремительно редели, турки же все продолжали и продолжали подвоз десанта. Силы были слишком неравными. Под напором многотысячного неприятеля снова пришлось отступать. Так как перезаряжать ружья было некогда, повсеместно драка шла на штыках и ятаганах, по сути, это был уже не бой, а резня.

Лошади Суворова ядром оторвало морду. Генерал-аншеф едва успел с нее соскочить. Но вскоре был ранен картечью в левый бок.

Из сочинения А. Петрушевского: «Суворов находился в передних рядах, пеший, так как лошадь его была ранена. Увидев двух турок, державших в поводу по добычной лошади и приняв этих людей за своих. Так как высадившиеся турки кавалерии не имели, сильно утомившийся Суворов крикнул им, чтобы подали ему лошадь. Турки бросились на него вместе с несколькими другими; но, к счастью, мушкетер Новиков услышал зов своего начальника, бросился на турок. Одного заколол, другого застрелил, и обратился было на третьего, но тот убежал, а с ним и остальные. Отступавшие гренадеры заметили Суворова и по крику: “братцы, генерал остался впереди”, ринулись снова на турок. Бой возобновился, и озадаченные турки стали снова быстро терять один ложемент за другим. Успех русских был, однако, не продолжителен; они израсходовали почти все патроны и не могли продолжать наступление под перекрестным огнем неприятеля: спереди производился сильный ружейный огонь, большею частью двойными пулями; справа приблизившийся флот осыпал русских градом бомб, ядер и даже картечей… Русские снова принуждены были ретироваться к крепости, что и исполнили в большом порядке, бросив, однако, несколько полковых орудий».

Турки с радостными криками волокли в тыл захваченные пушки и яростно преследовали отступающих.

Вот как впоследствии сам Суворов писал об этих страшных минутах: «…С такими еще я не дрался; летят больше на холодное ружье. Нас особливо жестоко… били, мне лицо все засыпало песком, и под сердцем рана картечная ж… ежели бы не ударили на ад, клянусь Богом, ад бы нас здесь поглотил».

В это время Суворов был вторично ранен. На сей раз пуля пробила ему левую руку. Ординарец и казачий есаул Кутейников отвезли истекающего кровью генерал-аншефа за крепость. Суворов велел наскоро обмыть рану морской водой. Кутейников перевязал рану своим галстуком.

– Помогло, помилуй Бог, помогло! – сказал, поднявшись, генерал-аншеф.

Ему подвели новую лошадь, помогли сесть в седло. Опытным взглядом полководец оценил ситуацию. Сражение представляло собой беспорядочное смешение наших и турок, которые без всякого строя толпами резались друг с другом. Турки давили массой. Было очевидно что ввиду своей многочисленности они в конце концов перережут наших. Боясь попасть в своих, прекратили огонь из крепости. По той же причине перестали палить и с турецких кораблей.