Чернозимье

Я неохотно улыбнулся в ответ. Мне хотелось, чтобы Бажан перешел, наконец, уже к делу.

— В общем, меня просили тебе передать, что просьба твоя невыполнима в текущей ситуации, — сказал он, не глядя мне в глаза. — Запасов в городе мало, и одни Мученики знают, когда мы сможем их пополнить. Сейчас сезон штормов, корабли лишний раз не выходят. А те, что выходят — не спешат возвращаться. Весной же… не знаю я, что будет весной. Не знаю, не знаю… не знаю!

Изборожденное морщинами лицо Бажана смялось, словно скомканный лист бумаги. Он потер лоб пальцами и покачал головой.

— Попросил бы ты у Ордена получше, — произнес он уже тише. — У них должно быть, под ними деревень много. К тому же, ты ведь ихний вассал, а не Крюстерский.

— Я пробовал, — ответил я тихо. — На Орден где сядешь, там и слезешь. Не зря в народе говорят: проси у мертвого монаха — у живого не допросишься. В Ордене, конечно, не настоящие монахи, но в этом отношении — вполне натуральные.

Это была правда: в Брукмере я провел две недели, мотаясь между орденским подворьем, ратушей и дворцом. Степа все время разводил руками с виноватым видом, давая понять, что он в Ордене человек маленький и ничего не решает. Я на него не обижался: хорошо знал, что он бы обязательно помог, если б мог.

В общем, пришлось не солоно хлебавши ехать в Крюстер, считая по дороге, на сколько дней еще хватит еды в крепости. Выходило паршиво: даже с учетом того, что часть ртов уехала вместе с нами, и при том, что Матвей наверняка уже резко ограничил пайку, голод в крепости грозил начаться уже на следующей неделе. А до весны еще полтора месяца. Да и весна сама по себе никого не спасет — урожая еще нужно дождаться.

— В общем, их последнее слово — три подводы с овсом, две с рожью, –проговорил Бажан. — Я еще могу от своих щедрот накинуть бочонков десять соленой рыбы. И пива, пожалуй, бочонков пять. Больше никак — мне тут солдат кормить надо. Не приведи Мученики, бунт случится. Веришь ли, нет ли, но я чуть не каждую ночь в холодном поту просыпаюсь — снится, что алебардщики дом окружили и сейчас меня вешать будут.

— До весны этого не хватит, — я покачал головой. — К весне будет голод.

— Нам бы еще дожить всем до весны, — вздохнул Бажан. — А то думаем, что есть будем, а может быть, к тому времени есть будет некому.

Несколько секунд мы молчали.

— Ты слышал что-нибудь о том, что сейчас в Кирхайме? — спросил он. — Держится еще город или нет?

— По последним сведениям, совсем недавно еще держался, — ответил я, вспоминая рассказы Макса.

— Дайте-то им там Мученики сил, — Бажан покачал головой. — Знаешь, я раньше-то такой себе верующий был, иной раз в храм-то годами не захаживал. А сейчас каждую ночь перед сном молиться стал — честное слово. Такие времена, что без веры — только в разве что в море кинуться. Особенно часто к Луциану обращаюсь. Кто, если не он, пошлет нам избавление?

Я вздрогнул и отвел глаза. Мне совершенно не хотелось говорить старику, что со столь почитаемым им Луцианом я лично беседовал не далее, как пару недель назад. И что возлагать надежды на его заступничество — весьма опрометчиво. Не знаю, как остальные Мученики, а этот нам точно помочь не в силах. Не говоря уже о том, что именно он — пусть и косвенно — виновен в происходящем.

— Я так понимаю, что на военную помощь Крюстера мы рассчитывать тоже не сможем? — уточнил я.

— И-и, какое там! — Бажан даже рукой махнул. — Об этом лучше и не заикайся. Войска за стены нос высунуть боятся. Если объявить им, что они идут на север помогать хоть егерям, хоть кому — просто поднимется бунт, и все. Каждый офицер высматривает себе место в каюте, а каждый солдат — в трюме. Только и разговоров, что об этом.

— Плохо дело, — проговорил я.

Бажан ответил мне раздраженно-грустным взглядом, как бы говорившим: «Чего уж там хорошего!».

— Безнадега какая-то, — прибавил я, обращаясь скорее к самому себе, чем к Бажану.

— Иначе и не скажешь, — министр обороны Крюстера со вздохом кивнул.— –Одна только надежда осталась у всего города, да и то такая слабая, что, можно сказать, ее и нет.

— Это вы о чем? — встрепенулся я.

— Да так, — Бажан отмахнулся, и его морщинистое лицо болезненно скривилось. — Даже и говорить об этом не хочу, чтобы не сглазить. Авось, вдруг и в самом деле… Нет, нет, не хочу. Вы сами-то что намерены делать? Неужто одни будете с этой мерзостью воевать?

— Да, — твердо ответил я. — Этому кто-то должен положить конец. И похоже, что никто, кроме нас, этого делать не собирается. Значит, это будем мы.

Бажан скептически покачал головой.

— Звучит, конечно, благородно, — произнес он. — Но не очень умно. Судите сами: кому вы поможете, если просто бесславно погибнете?

— А что бы вы сделали на моем месте? — спросил я.

— Тяжелый вопрос, — покачал головой Бажан. — Я ведь толком не знаю ни возможностей ваших, ни целей. С тобой-то мы который уж год знаемся, а все равно у тебя тайна на тайне.

Я развел руками, давая понять, что тайны в самом деле есть, причем, некоторые из них — тайны и для меня самого.

— В общем, думаю, что на твоем месте я бы рванул за помощью куда-нибудь в Вольные города, а оттуда, быть может, еще дальше, — продолжил он. — Ты ведь там не бывал?

— Не довелось, — ответил я, покачав головой. — А какую я там помощь могу найти? Наемников? Так у меня золота — не сказать, чтоб мешки. Чем я им платить-то буду?

— Да почему наемников? — спросил Бажан. — Там ведь есть, вот вроде ваших тоже. Можно было бы попробовать у них счастья поискать.

— Никогда не слышал, — сказал я. — Разве что какие-то смутные слухи.

— Говорят, что за Вольными землями, в Аратской пустыне есть такое же, как здесь, Чернолесье, — сказал Бажан. — То есть, называют его, конечно, иначе, хотя бы уже потому, что никакого леса там нет, а есть только пески до горизонта. Но даже они какого-то неестественного цвета, а твари там водятся еще, может быть, и похуже здешних. И там на этих тварей тоже охотятся какие-то таинственные люди. Пустынными лисами они себя, кажется, называют. И тоже крепость у них есть, где-то среди песков. Вот бы кого вам найти-то.

— Все это было бы хорошо, будь я один, — ответил я. — Но у меня на руках ребята и беженцы. Некогда мне по пустыням шляться. Нужно драться здесь и сейчас с тем, что есть.

— Дело твое, — вздохнул Бажан. — Но я не знаю, кто еще поможет. В Ансо сплавать? Чего-чего, а еды у них много, могут всю вашу крепость хоть год кормить без всякого убытка для себя. Вот только это тоже далековато. Не сильно ближе, чем та пустыня. А воинов они не дадут — у самих мало.

— Все думают только о том, чтоб самим остаться в выигрыше, — проговорил я. — А это такого рода игра, в которую эдак можно всем вместе проиграть, если каждый из своего угла смотреть будет.

— Так-то оно так, — кивнул Бажан. — Да это ведь в человеческой природе –сперва о себе думать. Вот Мученики — те своей жизни ради всего мира не пожалели, но на то они и Мученики, в их честь храмы строят. А мы, простые, грешные люди, эдак не можем. Нам бы все где-нибудь какую-никакую пользу для себя углядеть, и чтоб кто-нибудь вместо нас умер сегодня, а мы — чтоб завтра. На борьбу со злом мы с радостью пойдем, но только если будем твердо верить, что добро сильнее и непременно победит. А когда нет такой уверенности, то тут уж каждый о себе сам будет промышлять, к какому берегу пристать. А то и вовсе не пристанет ни к какому — так, между островками как-нибудь проскочит.