Чернуха

Корзухян и Дыбенко послали группу громил на перехват инженера. Прохожий с пуделем и был руководителем группы. Сторож Ахмедов, в первый и последний раз впустивший Ройса в помещение бывших центральных бань, являлся, по мысли Дыбенко и Корзухина, единственно приличным на вид и не вызывающим подозрение субъектом. Пуделя придумал Дыбенко. Журналист, как более изощренный в понимании психологических моментов, был весьма доволен собой. Собака – всего штрих, а как достоверно. Ахмедов обстоятельно объяснил Маше, как ей дальше следовать, и даже немного проводил в нужном направлении. Затем Ахмедов вернулся в подворотню, где притаились ребята из группы. Пудель жалобно повизгивал. Его всего лишь днем украли у одинокой старой девы со Страстного бульвара. Пес был больше не нужен. Ахмедов прижал голову пуделя к камню подворотни и достал из сапога нож. Собака не успела даже пискнуть, так ловко сторож отрезал ей голову, и пошел звонить в автомат на углу. Ребята из группы выразили восхищение ловкостью коллеги, и пока тот раздраженно стучал по рычагу неработавшего телефона, закинули голову и труп пуделя в открытый подъезд. Ахмедов должен был доложить руководству о встрече с девушкой и получить инструкции. Дыбенко и Корзухин лично руководили операцией и сейчас ждали звонка.

Расстроенный Ахмедов вернулся к ребятам.

– Придется ломать квартиры. Автомат не работает, – сказал он.

Все вошли в подъезд. Квартира номер один имела дверь; обитую искусственной кожей в трещинах и потертостях. Трое плечом легко ее вышибли. В коридоре телефона не было. Ахмедов и двое вошли в комнату. Сторож ощупал стену. Нашел выключатель. Вместе со вспыхнувшим светом раздался истерический крик. На стареньком диванчике, от ужаса натянув на голову одеяло, орала женщина. Ахмедов остался возле дверей, а двое подошли к дивану и резким движением сдернули с женщины одеяло. Она замолчала и расширенными зрачками уставилась на неожиданных посетителей. Оглядев дряблое тело пожилой женщины, Ахмедов брезгливо плюнул на пол:

– Где у тебя телефон, красотка?

Женщина не могла от страха вымолвить ни одного слова. Тогда двое стащили ее с кровати и поволокли к Ахмедову.

– Где у тебя телефон? – спросил Ахмедов еще раз и вынул нож из сапога.

При электрическом свете на ноже отчетливо виднелись следы свежей крови.

– У меня в квартире нет телефона, – глядя на нож, совершенно спокойно ответила женщина. – Телефон в нашем доме только в квартире на третьем этаже.

Ахмедов спрятал нож, махнул ребятам и группе, покинул;: квартиру, перешагивая через выломанную дверь. А женщина, оставшись одна, медленно стала оседать на пол. Ее неподвижные стекленеющие глаза отразили лампочку на потолке, так и не выключенную ночными посетителями.

Квартира на верхнем этаже оказалась пуста. На свое счастье, ее владелец заночевал у дочери в другом конце Москвы. Телефон работал исправно.

– Молодец, сейчас выезжаем… – ответил Дыбенко и хотел что-то добавить.

Ахмедов, прижимая трубку к уху, слышал какие-то звуки. Но голос редактора так больше и не проявился. Потоптавшись некоторое время на месте, озадаченный сторож положил трубку и вместе с группой побрел ожидать приезда начальства.

Всего этого Маша Невзорова не знала. Сейчас подкупленная охрана должна вывести Николая Васильевича из ворот Лефортовской тюрьмы. Как действовать дальше, они согласуют вместе…

Николай Васильевич Чернуха решился на побег не сразу… Ройс подкупил охранника, и тот передал инженеру несколько писем Невзоровой. Письма были убедительны для Чернухи скорее трогательной наивной страстью тона, нежели логичной необходимостью этого рискованного шага… Много лет жизнью Николая Васильевича никто не интересовался. А с горячим сочувствием женщины Чернуха вообще встретился впервые.

Ромуальд Львович Давидович без умолку твердил инженеру о прелестях молодой журналистки.

– Только вы увидите этого ангела, всякие сомнения рассеются как дым, – то шептал, то переходил на крик от волнении Давидович.

А сомнения у инженера возникали:

– Нет ли тут подвоха. Уж больно все фантастично. Даже, если девушка так добра и благородна, хотя Давидович мог растаять от любой «смазливой юбки», за ней стоят неизвестные силы.

Николай Васильевич был человеком честным и прпнципиальным в своих убеждениях, но не был наивным. Он понимал, что кем бы ни был представлен этот шанс – это же шанс!

Из тюрьмы его добровольно Иванов не выпустит, даже если и захочет. Чернуха понимал, то лично к нему президент не испытывает неприязни. Инженер даже ощущал некоторое завистливое уважение к своей персоне со стороны президента. Но ситуация такова, что из тюрьмы ему не уйти. Если его хотят убить, так для чего такие сложности…

– Какой вы счастливец! Сейчас на свободу… А встреча со спасительницей?! Ах, как бы мне хотелось быть на вашем месте, – Давидович не находил места от возбуждения.

– Бежим вместе, – повторил свое предложение Чернуха.

– Нет, я бежать не могу. Но за меня не тревожьтесь. Обо мне знает весь мир. Я выйду из камеры только победителем. Обещайте мне одно, что по мере сил будете напоминать мировой общественности о судьбе заключенного Давидовича. Заключенного по причине зверского расизма. Заставить человека менять фамилию! Вы только подумайте?!

– Ромуальд Львович, я никогда не забуду вашей доброты и поверьте: сделаю все, что будет в силах.

– Я вижу, Николай Васильевич, вас удивляет, что я, еврей, делился с вами последним куском?! – вся фигура Давидовича выразила при этих словах гнев и обиду.

– Вы меня неверно поняли. При чем тут еврей? Я благодарен вам как человеку и не вижу в этом ничего для вас обидного…

– Тогда другое дело, – успокоился Давидович. – Я так говорю, потому что знаю: русские никогда нас не понимали! Поверьте, большинство нормальных евреев в данной ситуации поступили бы так же. Еврей может легко поделиться последним куском, но тут же заработает на родном брате, если представится случай… Делать дело, зарабатывать, это призвание нации. Не от еврейской жадности. От азарта. Вам не объяснить…

За время, проведенное в камере, Чернуха столько узнал про евреев и еврейство, что мог бы теперь читать на эту тему лекции. Но сейчас, зная, что, может быть видит соседа в последний раз, Николай Васильевич понял, что этот смешной в своей гордости человек, стал для него близким. Но Чернуха не любил сентиментоз. И, когда охранник открыл дверь и сделал Чернухе многозначительный знак, инженер облегченно вздохнул. Он крепко пожал руку Давидовичу и молча вышел за охранником.

– Теперь одиночество… – сказал сам себе Давидович и пустил слезу.

Оказавшись за воротами Лефортовской тюрьмы, Николай Васильевич сразу увидел Машу. Девушка шла к нему навстречу решительным шагом. Одной рукой она придерживала шапочку, чтобы не сорвало ветром, другую протянула Николаю Васильевичу:

– Невзорова, – и добавила, сильно покраснев, – Маша.

Инженер пожал маленькую ручку. Взял у нее тяжелую спортивную сумку и одел себе на плечо.

– Думаю, так будет удобнее.

– Скорее, – сказала Маша и буквально потащила за собой Николая Васильевича.

Решительными действиями разведчица кроме всего, хотела скрыть свое смущение от встречи. На удивление, внешность Николая Васильевича оказалась именно такой, как представляла девушка. Только она считала его высоким, а Чернуха имел рост средний. Но был худощав и потому казался выше и гораздо моложе своих пятидесяти двух лет, Лицо инженера носило отпечаток тон интеллигентной простоты, которая встречается у русских не часто, но, если встречается, неуловимо притягивает к себе. А?

Маша завела Николая Васильевича в подъезд. Подъезд имел два выхода. Один на улицу, другой в проходной двор. Она давно приметила этот подъезд. Здесь надо было срочно переодеть заключенного. Невзорова достала из сумки спортивный мужской костюм и протянула инженеру. Чернуха сбросил тюремные лохмотья и, подавляя неловкость из-за больной руки, кое как заменил туалет.