Черные ангелы

— Андрес, например…

Матильда улыбнулась:

— Само собой… Он мой сын, в большей степени, чем твой или Адила… Ты сам мне его отдал. Да, это у меня есть.

Она стала рассказывать об Андресе. Лицо ее сияло от счастья. Громкий шепот сосен не нарушал тишины. Но Габриэля внезапно оставило ощущение безопасности, которое навевала хранившая запахи детства кухня… Словно кто-то проник в дом, несмотря на закрытую дверь, кто-то, сбившийся было со следа, когда Габриэль покинул Париж, и теперь нагнавший его. Казалось, «он» пробрался сюда. Но так ли это? Пастушка спокойно спала, положив морду на передние лапы. Висели окорока, прикрепленные веревками к потолочным балкам. На полках, застеленных кружевной бумагой, сверкали медные тазы. Тем не менее кухня перестала быть островком прошлого, где на короткое время он нашел прибежище: кошмар его всамделишней жизни ворвался в нее вихрем. Если бы сейчас раздались шаги в аллее, если бы вдруг открылась дверь и вошла Алина, кутая бесформенное тело в выдровую шубку, он бы не удивился. Атмосфера изменилась, но Матильда не могла этого заметить. Она рассеянно поигрывала обручальным кольцом, по локоть оголив руки.

— А ты уверена, дорогая, что действительно заботишься о счастье Андреса?

Она посмотрела на него с недоумением:

— Разумеется, как же иначе! Почему ты спрашиваешь?

— Потому что тебя не волнует, будет ли он счастлив с Катрин. Я не хочу тебя обидеть… но твоя дочь…

— Ты меня нисколько не обижаешь, — засмеялась она. — Катрин дурнушка, чего скрывать. Не глупа, но замкнута, необщительна, ничем не блещет… Ну и что? Это не помешает ей стать Андресу хорошей женой… Их брак — дело, решенное с давних пор. После своей футбольной команды Андрес больше всего любит землю. Имение — это его жизнь. В здешних местах мужчины никогда не требовали, чтобы женщины блистали умом и красотой. Главное, чтобы детей воспитывали, аккуратные были, чистоплотные… Скажем прямо, Катрин тут еще многому надо поучиться. Она скотину не любит, курятником не занимается… Но это придет. И потом, я буду рядом.

— Конечно же, ты будешь рядом.

— Ну да, я буду рядом. Что ты хочешь сказать? — спросила она сухо. — Боишься, как бы я не спугнула счастье молодоженов? Думаешь, они мечтают остаться вдвоем? Не беспокойся! Они знают друг друга с детства, в их отношениях нет никакой романтики. У нас тут не принято ворковать. Все останется, как было…

— С той разницей, что они будут спать в одной комнате.

— Естественно.

— В одной постели.

— Ну да, в одной постели! — повторила она нетерпеливо. — До чего же вы, городские, все сложные!

Матильда пыталась отшутиться, но Габриэль угадал, что причинил ей боль, что она трепыхнулась, как голубка, которую он чересчур крепко сжал руками.

— Уж не считаешь ли ты себя простой женщиной, дорогая?

Она резко встала:

— Все это болтовня… Помнишь, моя мама называла тебя в детстве «пустомелей»? Проходи вперед, я погашу свет.

Кухня внезапно погрузилась в темноту, только в камине еще теплился огонь. На медных тазах то вспыхивали, то гасли его отсветы. Слышно было, как Пастушка бьет по полу хвостом. В чуть пахнущем сыростью вестибюле висели на вешалке пелерины и шляпы от солнца. Габриэль резко обернулся.

— А Катрин? — спросил он.

— Что Катрин? Что?

В голосе Матильды звучало легкое раздражение, как у человека, торопящегося лечь спать.

— Она счастлива?

— А как же? Иначе и быть не может!

— Ты ее спрашивала?

— Мне не нужно ничего спрашивать! Она ждет не дождется этой свадьбы… Не счастлива, что выходит за Андреса? Да ты с ума сошел!

— Она с ним ладит? Ну, то есть… Как она к нему относится?

— Они все время вместе, и так было всегда. Какой-то ты стал непонятливый!

По лестнице они поднимались на цыпочках. Матильда предупредила:

— Тише, у Симфорьена очень чуткий сон. Андрес-то не проснется, даже если дом рухнет.

— Он по-прежнему спит в зеленой комнате? Коль у него такой крепкий сон, пойду его поцелую… Ты зайдешь?

Габриэль оставил дверь приоткрытой.

— Подожди, — шепнула она, — я зажгу ночник.

Кровать скрывалась за пологом с какими-то красными и зелеными рисунками; сначала Градер увидел только огромное топорщащееся пуховое одеяло. Воздух в комнате был спертый. «Вот деревенщина! — подумал он. — Ни за что окно на ночь не откроют…»

— Он слишком кутается, — сказала Матильда. — С детства такая привычка… Уверена, он весь потный, — добавила она, снимая пуховик.

Габриэль смотрел на спящего сына. Юноша раскраснелся. Пробивающаяся черная бородка оттеняла краску на щеках. На ночь он по старинке надевал не пижаму, а вышитую сорочку. На влажном лбу поблескивали капельки пота. «Вылитая мать, — подумал Габриэль. — Но, в отличие от нее, он красавец…» Андрес зашевелился, стал нащупывать рукой одеяло.

— А летом все наоборот, — говорила Матильда тоном заботливой матери, для которой любая мелочь, касающаяся ее ребенка, приобретает непомерное значение, — совсем без одеяла спит. Мне приходится укрывать его ночью, потому что из-за речки у нас даже в августе холодно перед рассветом.

— Скоро тебе уже не надо будет его укрывать…

Градер вышел из комнаты. Лунный свет заливал лестницу, перила так и сверкали, а коридор казался темным туннелем.

— Красивая ночь! — сказала Матильда. — Даже свет зажигать не нужно… Что ты говорил?

— Я говорил, что скоро тебе уже не надо будет укрывать Андреса на рассвете… Он будет не один.

Габриэль рассчитывал на реакцию Матильды, но у нее даже голос не дрогнул:

— Да, в первые дни после его женитьбы придется следить за собой, чтобы по привычке не зайти к нему ночью…

— Надо чем-то и жертвовать, — отвечал Градер.

— Это никакая не жертва, — засмеялась она. — И вообще, я понимаю, что нянчусь с ним, как с маленьким. Это пора кончать.

— Наверное, он тоже так думает. Боюсь, ты ему надоедаешь…

— Ничего подобного! — живо возразила Матильда. — В свои двадцать два года он еще совершеннейший ребенок. Служба в армии его нисколько не изменила. Мне кажется, он очень чистый, — последнюю фразу она проговорила торопливо, точно смутившись.

— Откуда ты знаешь?

— Он, конечно, со мной не откровенничает… Но он бывает поразительно наивен… Странно, правда? При таком отце…

Градер не спускал с нее своих голубых глаз:

— Может, это ты наивна… Парень в двадцать два года! Ты последняя, с кем бы он стал делиться…

Она его перебила:

— Ах, оставь. Не станешь же ты утверждать, что знаешь его лучше, чем я? И потом, в Льожа ничего нельзя скрыть. Будь у него какая интрижка, мне бы это передали в тот же день… Но уверяю тебя, ни о чем подобном он и не помышляет. Такие, как ты, считают обычно, что все вокруг скоты!

— Сколько страсти, Матильда! Извини, если я тебя раздражаю…

— Ничего ты меня не раздражаешь! — вспыхнула она. — Ладно, пошли спать. Это лучше, чем болтать глупости. На завтрак ты по-прежнему предпочитаешь чай?