Черные лебеди

— Ничего не вижу здесь осудительного, — завуч передернула плечами. — Пусть привыкает к физическому труду, он еще никого не испортил.

— Я не об этом, Валентина Серафимовна.

— А о чем же?

— О том, что каждую весну Бутягин в субботу и воскресенье копает землю на даче у Муляровых. Зарабатывает деньги. На жалованье матери пятерым жить трудно. А пенсия за погибшего отца тоже не спасает.

В разговор вмешался директор, который во время разговора Шадрина с завучем сидел мрачный и чем-то недовольный:

— Откуда вам известно, что Бутягин работает на даче у Муляровых?

— Я классный руководитель у Бутягина и Мулярова. И если я о своих учениках знаю больше директора и завуча, то в этом нет ничего удивительного.

Нахмурившись, директор стоял неподвижно и что-то пытался вспомнить.

— Я нужен вам, Денис Трофимович? — спросил Дмитрий.

— Когда будет собрание старшеклассников по организации дружины?

— В субботу, в семь вечера.

— Перед собранием напомните мне, я приду обязательно. А сейчас вы свободны.

Попрощавшись, Дмитрий вышел из кабинета.

Директор и завуч некоторое время сидели молча. Потом завуч, по привычке зябко кутая плечи в шаль, проговорила:

— За тридцать лет педагогической работы, из которых больше пятнадцати я была заведующей учебной частью, такой экземпляр мне встречается впервые. Анархист и гордец.

Директор положил в ящик стола бумаги, среди которых было и письмо-анонимка, прошел к сейфу, закрыл его и ключи положил в карман.

— Не анархист и не гордец… — Полещук с укоризной смотрел на завуча, наблюдая, как конвульсивно вздрагивает ее посеревшая нижняя губа.

— Кто же, по-вашему?

— Коммунист. Педагог… Причем педагог хороший. У него есть чему поучиться… — Полещук о чем-то подумал и достал из ящика письмо. — Возьмите это на память.

Завуч взяла письмо не сразу. А когда взяла, принялась перекладывать его из руки в руку, не зная, что с ним делать. Лицо ее сделалось кумачовым.

— Приглядитесь хорошенько к Шадрину. Может быть, он не так уж плох, как вам кажется, — директор посмотрел на часы: — Сейчас будет звонок. Пожалуйста, проследите, как работает буфет.

Прозвенел звонок. Склонив голову и опустив худые плечи, завуч, сгорбившись, как под тяжестью, молча вышла из кабинета.

…Шадрин в это время выходил со школьного двора. У ворот его поджидал Бутягин. Переступая с ноги на ногу, он шершавой ладонью гладил колючий ежик рыжеватых волос.

— Меня ждешь? — спросил Шадрин.

— Вас, Дмитрий Георгиевич.

Бутягин достал из кармана тоненькую книжечку на английском языке и отдал ее Шадрину:

— Спасибо. Очень интересная.

— Перевел?

— Еще вчера, — застенчиво ответил Бутягин.

Шадрин протянул ему новую книжку, тоже на английском:

— На эту даю семь дней. Хоть кровь из носа, а через неделю должен перевести.

— Обязательно, Дмитрий Георгиевич… — Бутягин доверчиво смотрел в глаза Шадрина, будто взглядом хотел сказать: «Да я расшибусь, а переведу за шесть дней… Ночами буду сидеть, а одолею…»

Никто из учеников и учителей школы не знал, что Шадрин готовил Бутягина к поступлению на юридический факультет Московского университета. Это была их тайна.

VII

В саду уже осыпались пожелтевшие лепестки роз. Багряными кострами горели под окнами георгины, посаженные дедом. Пожелтела и пожухла трава у забора, поникли кусты старой акации по бокам большой аллеи, и как-то сиротливо пригорюнилась в углу сада белесая ива. На всем лежала подпалинка горячего лета. И лишь бузина… Одна она полыхала яркими кровавыми гроздьями. «Есть в бузине своя, печальная прелесть», — подумала Лиля, глядя через окно на гроздья бузины. Когда-то дед привез маленький кустик с Оки и посадил у дальнего забора. Это было давно, лет пятнадцать назад, когда Лиля еще носила длинные светлые косы, в которые по утрам Марфуша вплетала шелковые ленты.

Раньше Лиля не задумывалась над тем, что каждое деревце, каждый кустик сирени или акации имели свою биографию, связанную с хозяином дома. А вот теперь, когда жизнь хозяина была на исходе, когда тоскующий пес с утра до вечера лежал у конуры и грустно смотрел на проходящих своими слезливыми глазами, все перед Лилей предстало в новом, опечаленном свете. Сиротел сад, старел Вулкан, постепенно утрачивала смысл жизни няня Марфуша. Она еще больше стала молиться и чаще ходить в церковь.

Вскоре после отъезда Лили в коротком письме Растиславский выразил сочувствие по поводу болезни деда, советовал Лиле крепиться, и если она может простить его, то пусть приезжает, когда ей захочется. Ехать осенью не советовал. Предлагал дождаться зимы.

Но Лиля твердо знала: если бы он на коленях умолял ее приехать и стал заверять, что больше никогда не повторится то, что случилось, то и в этом случае она вряд ли подумала бы вернуться к Растиславскому. Временами ей казалось, что она никогда не любила его, что ее просто ослепил его талант обвораживать и подчинять себе людей слабых, неопытных.

Лиля тогда закрыла окно, прилегла на диван, на котором любил отдыхать дед. Укутала ноги одеялом и еще раз перечитала письмо Растиславского. «Подлец!.. Какой хладнокровный подлец! — подумала она, отложив письмо в сторону. — Представляю, что будет, если завтра его шеф пойдет на понижение или в отставку! На второй же день он создаст такие невыносимые условия для этой рыжей дурехи, что от одной его вежливости она сойдет с ума».

Достав из столика бумагу, Лиля принялась за письмо.

«Здравствуй, Григорий Александрович!

Письмо твое получила. Спасибо за приглашение. Больше нам вместе быть уже незачем. Да и вообще, считай себя свободным от брачных уз. Если тебе будет нужен развод — ты его получишь, как только сообщишь мне, где и когда тебе будет удобней его оформить. Прошу только об одном: избавь меня, пожалуйста, от всех хождений по бракоразводным инстанциям. Ты спрашиваешь, как я живу? Спасибо за участие. Вчера была у врача. Сказали твердо, что матерью никогда не буду. Иногда задумываюсь над смыслом жизни, и мне становится страшно. Многое в моей печальной участи совершилось с твоей «легкой» руки. Но я не сержусь на тебя. Это слишком крохотное слово перед той болью, которую ты причинил мне. Я просто наказана судьбой. И вот в наказание она свела меня с тобой.

Вещи все получила. Спасибо за аккуратность. Приветы от меня никому не передавай. Так быстрее забудут. Кажется, все. Прощай. Желаю удачи в твоей карьере.

Лиля».

Она запечатала письмо в конверт и написала адрес. Из кухни доносилось ворчание няни. В последнее время она стала разговаривать сама с собой.

…Накрывшись с головой, Лиля пыталась заснуть. Тяжело и пусто было у нее на душе. Долго лежала она, перебирая в памяти события прошедшего лета. С тех пор как она рассталась с Григорием Александровичем и самолет приземлился на Внуковском аэродроме, прошло более трех месяцев. Все это время ее словно несло каким-то неудержимым течением в лодке, в которую забыли положить весла.