Черные ножи 2

— Товарищ младший лейтенант, разрешите обратиться!

— Разрешаю, — улыбнулся я.

— Сбежал я, просто прыгнул в отходящий эшелон, когда тот притормозил… чуть не сорвался, но мужики втянули за руки… потом присягу принял, отправили на фронт. Я просился в нашу 244-ю, но когда сюда смог попасть, от нее уже мало что осталось. Капитан Дуюн пошел навстречу, и определил меня к вам вместо Евсюкова. Вот только с тобой не пересеклись, опоздал я. Так и воюем теперь. Только за мехвода у нас Михалыч, а меня стрелком-радистом посадили.

С одной стороны, я искренне обрадовался Леше. Ближе человека в Челябинске у меня не было, мы с ним многое прошли вместе… с другой стороны, здесь и сейчас было очень опасно, он приехал словно бы на собственные похороны, и ничем помочь я не сумею. Теперь его жизнь в руках судьбы и его собственных. Он сделал свой выбор, и я уважал его за это!

— Рад, что ты здесь! Поговорим позже, мне нужно побеседовать с вашим командиром…

Временный командир танка лейтенант Морозенко оказался прекрасным человеком и ничуть не расстроился, когда я сообщил, что меня вернули в экипаж, а ему приказано явиться к Дуюну для нового назначения. Он быстро собрал вещи и ушел, пожелав всем удачи.

Как только мы остались вчетвером, то и могучий Казаков не выдержал и стиснул меня в объятиях так, что ребра затрещали.

— Не задуши его! — всерьез сказал Корякин. — И не поломай! Он же только после госпиталя…

Казаков испуганно разжал объятия.

— А давайте-ка ужинать! У меня каша готова! — смущенно предложил он. И через пять минут все с удовольствием уплетали обжигающе-горячую кашу.

Я рассказал про госпиталь, умолчав, правда, про историю с убитым врачом. Носов живо поведал, как они сражались за Орел. Казаков время от времени поправлял его, Корякин больше молчал, уйдя в себя.

Потом я пересказал историю о пленных немцах, до ужаса боявшихся «Черных ножей», и все рассмеялись. А Леха сказал:

— Вчера сестра медсанбата Рахиль, да вы все ее знаете, песню сочинила, а Иван и Наум музыку придумали. Сейчас все ее поют! Можно и я попробую? Вам понравится! Жаль, гитары нет…

Он собрался, чуть откашлялся и негромко затянул сочным баритоном:

— Шепчут в страхе друг другу фашисты,

Притаясь в темноте блиндажей:

Появились с Урала танкисты

Дивизия черных ножей.

Беззаветных бойцов отряды, их отваги ничем не убьешь.

Ой, не любят фашистские гады

Наш уральский стальной черный нож!..

Мы слушали песню внимательно и сосредоточено. Она была про тех, кто сидел сегодня здесь у этого костра, про других наших товарищей, находившихся рядом, про тех, кто погиб и тех, кто еще жив. Она была и о тех, кто остался дома у станков на заводах, кто недоедал, работал без отдыха и перерыва, чтобы мы могли достойно сражаться. Она была обо всех нас!

И понимаешь, когда вместо траура по погибшим рождается яростная музыка о несгибаемом духе, уральской воле и долгожданной победе, которая обязательно наступит — люди не отступят, их не сломать, нужно только драться, цепляясь зубами, шаг за шагом выгрызая у врага каждую пядь родной земли.

— Мы напишем: 'Воюем, как надо,

И уральский подарок хорош!

Ой, не любят фашистские гады

Наш уральский стальной черный нож!'*

*Отрывок из «Песни о черных ножах». Музыка Н. Комма, И. Овчинина, слова Р. Нотик

Глава 14

В город мы вошли сразу с нескольких направлений и тут же направились вглубь к самому центру, где находились бывшие административные здания.

Танки шли по параллельным улицам, чутко ведя башнями на любое подозрительное шевеление.

Злые, сосредоточенные, безжалостные.

Под их прикрытием продвигались пехотинцы, не высовываясь, тщательно оценивая каждый свой шаг.

В танке было душно и, как обычно, ни черта не видно, но выбора не имелось. Воюй там, где можно, и теми средствами, что доступны.

— Слева на тридцать градусов трехэтажный дом, второй этаж! Кажется, снайпер! — сообщил я в шлемофон, тщательно оглядывая в перископ все вокруг.

Короткий тычок ногой в спину Корякина, и танк замер, давая мне возможность произвести прицельный выстрел.

Немцы таились в квартирах домов, пропуская танки вперед, а после расстреливали пехоту в спины. Вычислить, где именно они прячутся, было сложно, но иногда гансы сами ошибались, выдавая себя легкими движениями в глубине комнаты или бликами на оптике снайперских винтовок.

С такого расстояния промахнуться было невозможно. Снаряд прошиб стену и прошел сквозь дом. Пыль поднялась столбом, окутав передний фасад. К счастью, стены выдержали и дом не сложился, и когда пыль немного осела, я увидел сквозь дыру внутренний интерьер комнаты: серые стены, комод, шкаф, перевернутую кровать.

Прятался ли на самом деле внутри враг, я так и не понял. Надеялся лишь на то, что в комнате не было кого-то из местных жителей. Исключить ошибку я не мог, но и оставить фрица позади тоже было бы неверно.

Танк тяжело двинулся вперед, и тут же из проулка нам навстречу вырулил немец. Panzerkampfwagen IV — знаменитая «четверка», самая массово выпускаемая машина. С противоположного конца улицы ей на помощь спешил еще один танк. Мы же были тут одни, сами по себе, если не считать пехоты, прочие тридцатьчетверки шли параллельными улицами.

Ситуация неприятная, но не критическая. Слава богам, что это не «Тигры», с ними в одиночку я вряд ли бы совладал, тут же шансы имелись, и не малые.

Я быстро навелся на ближайшую «четверку», но тот успел выстрелить долей секунды раньше. Два выстрела слились в один, в ушах зазвенело, шлемофон не помогал.

Нам в лоб звонко ударил снаряд. Машина содрогнулась, но броня выдержала.

А вот я попал. Немец зачадил черным дымом, загорелся. Тут же затрещали короткие автоматные очереди, потом рядом бахнул взрыв и еще один.

Фрицы полезли наружу из люков, но Леха двумя очередями из курсового пулемета скосил всех.

— Так вам, сволочи! Получайте!

Наш бойцы рассредоточились, кто где мог. Часть осталась за танком, другие залегли за кучами кирпичей и прочего мусора, валявшегося вдоль разбитых, покореженных домов. Кто-то заскочил в подъезд, надеясь пробраться вперед через комнаты и зайти немцам в спину.