Черные ножи 2

В один прекрасный день Генриху невероятно повезло. Он получил, наконец, то, к чему так долго стремился.

Впрочем, все началось банально. На базу доставили брошенный русский танк — обычную «тридцать четвертую» модель. Подобных Метерлинк за месяцы, проведенные на фронте, повидал достаточно. Отличало ее лишь то, что машина была задраена изнутри. Очевидно, что кто-то из советских танкистов остался там навсегда, успев закрыться перед смертью.

На танк наткнулась армейская разведка, быстро сообщила о находке на базу, оттуда пригнали тягач и охранение, танк эвакуировали и приступили к вскрытию.

И тут «Т-34» ожил в буквальном смысле этого слова. За считанные минуты он практически уничтожил базу, взорвав бензовозы, сумев поджечь ангары, многочисленные машины и технику, стоявшую на ремонте, расстрелять солдат и офицеров, а так же техников и вспомогательный персонал. После этого оживший танк вырвался сквозь ворота и произвел сокрушительный фурор в захваченной деревне.

Генрих чуть было не погиб в первую же минуту, когда «тридцать четвертый» начал расстреливать бензовозы и взрывная волна пошла во все стороны. Он чудом успел укрыться за «Тигром», ожидавшим смену катков, и жар, хоть и обдал его, чуть подпалив волосы, но большей частью прошел мимо.

Метерлинк бросился бежать, одержимый лишь одной мыслью — найти оружие. О пистолете в кобуре он даже не вспоминал, заговоренный танк этим не взять. К счастью для него, в третьем ангаре на столе лежали два фаустпатрона.

Генрих, не долго думая, подхватил фаустпатрон, а потом, прикинув, куда ДОЛЖЕН по логике вещей двинуть русский танк, со всех ног бросился в нужном направлении. Собственно, у «тридцать четвертого» была одна дорога — в сторону своих. Главный вопрос заключался в следующем: достаточно ли ориентируется на местности советский мехвод и сумеет ли понять, где именно найдется шанс на бегство в постоянно меняющейся обстановке. Если да, то Генрих точно будет знать, где его ждать. Если же нет… что ж, тогда русский в любом случае не уйдет. Погоня быстро настигнет его, и на одной машине от преследователей будет никак не отбиться.

Но русский водитель прекрасно знал, куда направить машину, и вскоре фон Метерлинк в этом убедился.

По всей деревне слышались многочисленные взрывы, словно бой вел не один-единственный танк, а целый танковый батальон. Черный дым застилал все вокруг. Казалось, земля разверзлась, открылись ворота ада и оттуда выбрались его обитатели, умеющие лишь одно — убивать.

И все это сделал один советский танк?

Удивительное дело, Генрих одновременно и ненавидел русских и восхищался ими. Он был уверен: эта нация обязана быть стерта с лица земли, и не частично, как того желало руководство Рейха, а целиком и полностью. Это дикие люди, совершенно не похожие на европейцев, хотя и причисляют себя к ним. Но они и не азиаты. Они сами по себе. Такими были, и такими останутся. Восемьдесят лет спустя с ними будет драться весь цивилизованный мир, пытаясь подчинить своей воле. Но и тогда они не сдадутся, а, напротив, сумеют навязать собственную волю окружающим. А ведь возможности мира будущего несравненно выше нынешних. Это доказывает лишь одно — расправиться с русскими требуется именно сейчас, пока она еще не набрали свою фантастическую мощь, пока не запустили космические программы, не обзавелись ядерным оружием, не поняли, наконец, свою сущность, которая заключалась в том, что они — эти русские — самодостаточны. Они готовы дружить с теми, кто не пытается плюнуть им в спину, но будут бить до кровавых соплей любого, кто попытается изменить их, заставить предать себя и своих предков, позабыть обо всех победах и достижениях, и почувствовать себя людьми третьего сорта.

Метерлинк умел ждать, в этом была его сила, и он дождался.

Танк вывернул из-за угла дома именно там, где Генрих его и думал встретить. Капитан был готов и сосредоточен. Машина мчалась прямо на него, грозя раздавить гусеницами, превратив в фарш.

Тогда Генрих выстрелил и попал. Танк вспыхнул, как сноп сухого сена. Тут же взорвалась боеукладка, и башня машины отлетела в сторону, упав на ближний дом и пробив ему крышу.

Но! Генрих не верил своим глазам, мехвод успел выбраться из переднего люка. От взрыва он отлетел далеко вперед, рухнув поломанной куклой на землю. Его комбинезон и волосы загорелись, но водитель, кажется, этого даже не осознавал. Он казался мертвым, но тут же дернулся и медленно начал подниматься на ноги.

— Да кто же ты такой, дьявол тебя дери? — пораженно прошептал Метерлинк.

Он сорвался с места, в несколько прыжков достигнув горящего танкиста. Тот уже успел встать на одно колено, хотя еще пару мгновений назад явно был неспособен к активным действиям.

Вот теперь Генрих вытащил пистолет, на мгновение подумав было просто застрелить русского, но любопытство пересилило, и он просто жестко ударил его в висок рукоятью пистолета, стараясь не убить.

Танкист упал, но Метерлинк еще секунд тридцать сомневался в том, что тот без чувств, ожидая, что тот вот-вот вновь зашевелится. Комбинезон мехвода все еще горел, волос у него на голове уже не осталось, вместо них багровело и пузырилось страшное пятно ожога.

Наконец, Генрих, который даже не думал, что может так кого-то бояться, решился и перевернул русского лицом к себе.

Он даже не удивился, узнав своего врага. Кажется, судьба все же повернулась к Генриху лицом, а не arschloch*, как в последнее время. Справедливость восторжествовала, как и должно быть. Бог все же на стороне Великой Германии, это очевидно!

*(нем.) Дырка в жопе.

Скинув с себя китель, Метерлинк быстро потушил огонь на одежде танкиста. Обгорел тот ужасно, но Генрих многое понимал в этом мире, и мог с уверенность сказать — русский выживет.

— Herzlich willkommen, mein sowjetischer Freund! — сказал Генрих. — Wir haben noch viel zu tun*…

*(нем.) Добро пожаловать, мой советский друг! Нам еще столь многое предстоит сделать…

Интерлюдия 3

Кто хотя бы раз ходил по коридорам Сенатского дворца знает, что там даже стены давят на психику с такой силой, что плечи сами собой сутулятся, взгляд упрямо опускается в пол, шаги замедляются, а мысли начинают лихорадочно бегать в голове. И волей-неволей начинаешь думать, не совершил ли чего такого, за что последует неотвратимое наказание, даже мелочь, которой ранее не придавал значения, внезапно становится важной и ключевой. А вдруг? Вдруг именно эта несуразица станет тем фактором, за который зацепятся и что тогда?.. Ничего хорошего — это точно. А уж какой именно способ выберут, чтобы избавиться от неугодного, не столь и важно. Вариантов множество: от немедленного расстрела в подвале, до отправки на лесозаготовки… тяжесть наказания строго в зависимости от степени вины. Справедливость на первом месте!

Поэтому, когда Лаврентий Павлович Берия шел по Кремлю к кабинету Верховного Главнокомандующего, даже в его голове нет-нет, а мелькало сомнение. Вдруг сегодня именно тот день, когда Иосиф решит избавиться от своего давнего компаньона и соратника. Предсказать и спрогнозировать мысли товарища Сталина было решительно невозможно, и даже министр Внутренних дел СССР не мог этого сделать, хотя знакомы они были без малого двадцать лет. Первая их встреча случилась еще в далеком январе 1924 года, когда Берия, на тот момент начальник секретно-оперативной части и заместитель председателя ЧК при Совете Народных Комиссаров Грузинской ССР, делал доклад лично Сталину о состоянии Троцкого, находившегося в подведомственном Берии Сухуми на лечении. Так совпало, но именно в те дни умер Ленин, и Троцкий в качестве Председателя Реввоенсовета должен был лично выступать на похоронах с речью… но он находился далеко, и на похороны вождя Революции не попал… отосланный на лечение. И кто знает, как пошла бы история, окажись он все же на тех похоронах.

Лаврентий Павлович отмахивался от подобных мыслей, как от чумы, все двадцать лет, но время от времени они все же посещали его. Ведь так называемое «политическое завещание Ленина» так до сих пор и не нашли, оно исчезло в первые же сутки после его кончины…

Кабинет Иосифа Виссарионовича находился на втором этаже и, несмотря на внушительные размеры — сто пятьдесят квадратных метров, — был обставлен крайне лаконично. Обшитые деревянными панелями из карельской березы стены, высокие дубовые двери, массивные стол, на котором никогда не было ничего лишнего, лишь то, что требуется для работы: стопка бумаги, чернильница, перьевая ручка, несколько телефонов. Для естественных потребностей организма обязательный стакан с чаем и графин с водой, рядом с которым стояла массивная пепельница. В углу до сих пор стояла печь, которую прежде топили дровами, но в конце тридцатых в Кремле появилось центрально отопление, и нужда в печном отоплении отпала.

Берию ждали и пропустили сразу, и даже бессменный секретарь вождя — Поскребышев, лишь коротко кивнул, не задавая никаких вопросов.

Сталин сидел за своим столом в дальнем конце кабинета и, по своему обыкновению, работал. В пепельнице дымилась «Герцеговина Флор» — любимая марка папирос. Часто Сталин набивал этим табаком трубку, курить которую ему нравилось больше.

Берия терпеливо топтался у входа, не решаясь сообщить о себе. В глубине души он был абсолютно уверен, что вождь его давно заметил, и попросту не подает вида, играется, забавляется по собственному обыкновению. Но Лаврентий Павлович знал, что скоро эта забава ему наскучит. И правда, не прошло и пары минут, как Сталин поднял на него глаза и негромко произнес со своим характерным грузинским акцентом: