Черные плащи

— Из моих рук — смотри.

Александр обнажил лезвие, сверкнувшее в лучах солнца.

— Ах! — искренне восхитился незнакомец. — Какая сталь! Какие узоры… А рукоять! Это что — настоящее золото? И впрямь настоящее, я же вижу… Так ты номер-то дай. — Он вытащил из кармана блокнот. — Записываю. Только попрошу не обманывать, очень и настоятельно попрошу.

Ох, как он скривился при этих словах! Какую рожу скорчил! Однако Саша видел варваров в бою, так что эти гримасы на него особого впечатления не произвели.

Продиктовав номер — жалко, что ли? — Александр подошел к воротам и попрощался:

— Всего хорошего.

— И тебе. Я обязательно позвоню, слышишь? Меня, кстати, Михаилом зовут. Михаил Петрович.

И все бы хорошо, но Паша, крепыш, нагнал все-таки. Дернул за плечо, зыркнул с ненавистью:

— Повезло тебе сегодня, фраер! Ничего… За собаку ты мне на полном серьезе ответишь, понял?!

Ну а что делать? Виноват же. И чего, в самом деле, на чужой двор приперся? Спьяну, наверное. Ну, что бы там с парнями сделали? Ну, вываляли бы в перьях, бегать пустили — эко дело-то! А теперь вот, на пустом месте, врага заимел, да еще какого! За собаку заплатить придется… Хотя, с другой стороны, нечего было науськивать.

Глава 4 Город Солнца

Если бы все прошедшее было настоящим, а настоящее продолжало существовать наряду с будущим, кто был бы в силах разобрать: где причины и где последствия?

Козьма Прутков

— Да-да, друг мой, к сожалению, это именно так и есть. По крайней мере, все мои расчеты показывают, что осталось около двух лет, точнее — год и восемь месяцев. — Доктор Арно с грустью покачал головой, напоминая в этот момент вовсе не Эйнштейна, а какого-нибудь знаменитого шансонье — Шарля Азнавура или Жильбера Беко.

Саша обескураженно потянулся к бутылке:

— Что, действительно меньше двух лет?

— Если бы не взорвали Луну, нашего мира не было бы уже сейчас.

— Да уж, да уж… — Рассеянно разлив водку, молодой человек поднял рюмку, не зная, что и сказать.

— И причина всего этого катаклизма известна, увы, лишь некоторым, — опрокинув рюмку на западный манер, без тоста, скорбно продолжил гость. — Многие, слишком многие не понимают, не хотят понять. Неудачные эксперименты в рамках единой теории поля — вот с чего все началось! Порванная темпоральность, некая временная дыра, потянувшая за собой катастрофические изменения в гравитационных полях и в пространстве. Все ведь взаимосвязано.

— Да, да, вы писали. Эксперимент в Филадельфии и все такое.

— Бедняга Эйнштейн, если б он знал, к чему все это приведет! Тогда, в сорок третьем, он был консультантом ВМС США… Впрочем, не об этом сейчас речь — все бы ничего, если б пришельцы убрались из прошлого, не оставив никаких следов, как поступили мы. Однако…

— Я понял вас, Фредерик! — нетерпеливо перебил Александр. — Несколько человек из тех, кто пытался ограбить вместе с вандалами Рим, тогда от нас ушли. Что-то — пистолеты, автоматы Калашникова — могло уцелеть. Даже торпедный катер!

Профессор вдруг задорно расхохотался:

— Пистолеты? Катер? Боже мой, да это такая мелочь, о которой не стоит и говорить. Подумайте сами, друг мой, ну какое влияние на прошлое может оказать торпедный катер? Ему ведь нужно горючее, торпеды, а к пистолетам и автоматам — патроны. Ну, раз выстрелят, другой — и что дальше? Создать, скопировать даже простейшее огнестрельное оружие в тех условиях невозможно — увы, не доросли технологии, да и порох еще не скоро изобретут. Нет, друг мой, тут дело вовсе не в катере и не в пистолете. Дело в реакции общества! Понимаете, в древних хрониках Иордана, Прокопия Кесарийского, Идация и прочих, кто так или иначе писал о вандалах, стали упоминаться странные вещи. Например, у епископа Виктора Витенского, у Проспера Аквитанского и у других. Я не стал делать выписки, уж позвольте, перескажу своими словами.

— Да-да, конечно, — кивнул молодой человек. И тут же вскинул глаза: — Вы сказали «стали упоминаться»? Что значит — стали?

— Да так вот… не знаю, как и объяснить. — Доктор Арно развел руками. — Один из старых корифеев исторической науки как-то разразился статьей в специфическом журнале. «Руки прочь от древностей» или что-то подобное. Так вот, он сильно возмущался тем, что кто-то переделывает летописи, те самые древние хроники, где говорится о государстве вандалов. Божится, что раньше ничего подобного в трудах упомянутых мной хронистов не обнаруживалось.

— И что это значит?

— Значит, хроники изменились… потому что изменилось прошлое! А именно государство вандалов. В нем появилось много такого, чего в ту эпоху просто не могло быть! Если помните, Александр, мы как-то уже беседовали на эту тему, но так, вскользь. Еще Гейзерих начинал строить типично абсолютистское государство! И ту же линию продолжил его наследник, ваш хороший знакомый Гуннерих. И как продолжил! Понимаете, друг мой, может, я путано объясняю, но каждой исторической эпохе соответствует свой менталитет, свои общественные институты.

Об этом еще в двадцатые годы прошлого века писал великий немецкий философ Мартин Хайдеггер в работе «Бытие и время». Темпоральность и жизнь человека накрепко связаны, бытие насквозь исторично. Ну не может возникнуть в варварском государстве, скажем, академия наук или парламент и демократия, даже развитая полицейская система! А у Гуннериха, если судить по летописям, она есть! И даже более того — полный, тотальный контроль, и это в эпоху бездорожья, почти полного отсутствия средств связи, когда короли варваров вынуждены были кочевать, переезжая из города в город, чтобы хоть как-то удержать государство в руках. Понимаете, обычный варвар не может ни с того ни с сего вдруг стать окружным полицейским комиссаром да еще развить на этом поприще бурную деятельность, способную привлечь внимание Прокопия Кесарийского, Иордана и прочих хронистов. Хайдеггер абсолютно верно заметил, что, рождаясь, человек обнаруживает себя как бы заброшенным в мир, в котором он всегда находится в определенной исторической ситуации. А эта историческая ситуация для вандалов — родовой строй, остатки военной демократии и еще только зачатки феодализма, не более того. А вовсе не абсолютная власть монарха, опирающаяся на развитую систему контроля и связи. По Хайдеггеру, это все — «бытие впереди себя» — будущее, в данном случае выступающее антитезой их настоящему — «бытию рядом». История, в общем-то, нелинейный процесс, и в этот процесс, как он протекал в королевстве вандалов, явно кто-то вмешался извне, понимаете, друг мой?

— Да что вы все заладили, дорогой профессор, «понимаете, понимаете» — что, я похож на круглого идиота? У меня, между прочим, супруга настолько умная, что и спать-то иногда рядом было страшно! Что вы так смотрите? Шучу, шучу… Хотя вы на ее книжную полку взгляните: тот же Хайдеггер, Гадамер, Гуссерль, Пригожин — кого только нету! Катерину всегда к знаниям тянуло, а к философии — в особенности, так что и я скромным своим умишком кой-чего нахватался. Вполне понимаю все, что вы, мой друг, сказали и даже что скажете сейчас — наверняка речь пойдет об актуализации проблемы темпоральности, переоткрытии времени, теории нелинейных динамик, синергетике и всем прочем, о чем писали Пригожин, Николис, Можейко. О ветвлении — точках бифуркации: где-то вандалы проскочили такую точку, повернули к абсолютизму и еще черт знает к чему.

— Все правильно, дружище, не обижайтесь! — Профессор одобрительно похлопал собеседника по плечу. — Смею только уточнить — точку бифуркации вандалы проскочили не сами. Им помогли извне. Направили в нужное русло.

— Извне? Но какой интерес…

— Пока не знаю. Понимаете… Ой, извините, друг мой! — Профессор сконфуженно опрокинул рюмку и пощелкал пальцами. — Закушать бы…

Саша поспешно указал на журнальный столик:

— Так вот же — оливки, сыр, лимончик.