Черные реки сердца

Спенсер почувствовал, как трогает шрам на лице пальцами правой руки, переложив фонарь в левую. Он опустил руку к пистолету, который давил ему в живот, но не вытащил его из-за пояса.

– Неужели ваша мать ничего не знала об этом тайнике? – спросила Элли, оглядывая комнату.

– Он владел ранчо еще до того, как они поженились, и переделал флигель тоже до того, как она поселилась здесь. Эта комнатка раньше была частью той, где хранились разные старые бумаги и документы. Он сам установил здесь полки и шкафы, чтобы замаскировать вход в подземелье. Он это сделал после того, как отсюда ушли рабочие. Они не догадывались, что он скрыл вход в подвал. И уже потом он пригласил плотника, который настлал полы из сосны.

Элли повесила «узи» на плечо. Она это сделала, чтобы иметь возможность крепко обхватить себя руками.

– Он все планировал заранее, еще до того, как он женился на вашей матери, до того, как... родились вы?

Ее отвращение было таким, словно она ощущала запах плесени в затхлом воздухе. Спенсер хотел надеяться, что она выдержит все откровения, которые ей еще предстояло услышать, и не перенесет возмущение отцом на его сына.

Он был готов смиренно молиться о том, чтобы в ее глазах оставаться чистым и незапятнанным.

Но сам Спенсер всегда с отвращением замечал в себе любое проявление отцовских черт. Даже если это было совершенно невинное сходство. Иногда, глядя на себя в зеркало, Спенсер вспоминал, что у его отца такие же темные глаза. И с отвращением отвернувшись от своего отражения, он чувствовал, как подкатывает тошнота.

Он сказал:

– Может, тогда он четко не представлял, для чего ему нужен этот тайник. Надеюсь, что это так. Надеюсь, что он женился на моей матери до того, как у него возникли... подобные желания, которые он удовлетворял здесь. Но мне все равно кажется, что он догадывался, для чего ему понадобятся эти помещения в подвале. Просто тогда он еще не был готов использовать их подобным образом. Примерно так же он вынашивал идею какой-нибудь картины. Иногда он обдумывал ее годами, прежде чем начать писать.

Элли выглядела желтой в этом неприятном свете, но Спенсер понимал, что она бледна как смерть. Она смотрела на закрытую дверь, ведущую к лестнице. Показав на нее, она спросила:

– Он думал, что там, внизу, он тоже будет работать?

– Никто ничего не может сказать точно. Он пытался сделать вил, что это так. Возможно, он просто морочил голову копам и психиатрам. Он мог развлекаться по-своему. Это был удивительно умный человек, и он легко мог манипулировать людьми. Ему нравилось заниматься этим. Кто знает, что происходило в его мозгу? Что он думал на самом деле.

– Но когда он начал это... начал это делать?

– Через пять лет после того, как они поженились. Мне тогда было четыре года. И прошло еще четыре, прежде чем она все узнала... и ей пришлось умереть. Полиция определила сроки после того, как идентифицировала... останки ранних жертв.

Рокки протиснулся между ними к входу в подвал. Он нервно принюхивался к узкой щели под дверью. Вид у него был самый несчастный.

– Иногда, – продолжал Спенсер, – когда мне не спится, я вспоминаю, как он качал меня на коленях, боролся со мной на ковре. Мне было лет пять или шесть, он гладил меня по головке...

У Спенсера задрожал голос.

Он глубоко вздохнул и заставил себя продолжать. Он пришел сюда, чтобы все довести до конца, чтобы наконец разобраться с прошлым.

– Он касался меня... этими руками, этими руками, этими самыми руками, которыми он... в подвале... делал такие ужасные вещи.

– О-о-о, – тихо простонала Элли, как будто ее пронзила боль.

Спенсер надеялся, что не ошибся, заметив в ее глазах понимание всего, что ему пришлось перенести за эти годы. И еще он надеялся, что она испытывает сочувствие к нему, но ни в коем случае не отвращение.

Он сказал:

– Меня начинает мутить... когда я вспоминаю, что мой отец касался меня. Нет, еще хуже... Я думаю о том, что он оставлял свежий труп внизу в темноте, мертвую женщину... и мог возвращаться оттуда, из этого подвала, хорошо помня запах ее крови, он поднимался в дом... он шел наверх в спальню моей матери... в ее объятия... касался ее...

– О Боже мой, – простонала Элли.

Она закрыла глаза, как будто не могла больше смотреть на него.

Он понимал, что является частью этого ужаса, хотя ни в чем не виноват. Он был неразрывно связан с чудовищной жестокостью своего отца, и, чтобы люди могли, глядя на него, не видеть в нем того молодого Майкла, который был рядом с развращающим влиянием этой бойни, он отказался от своего настоящего имени.

Его сердце равными потоками гнало в нем кровь и отчаяние.

Элли открыла глаза, у нее на ресницах блестели слезы. Она коснулась его шрама. Она так нежно приложила к нему руку – его никогда так никто не касался. Она сказала всего лишь несколько слов, и Спенсер понял, что в ее глазах он ничем не замаран:

– Боже мой, как мне тебя жаль!

Если даже он проживет сто лет, понял Спенсер, он не сможет ее любить больше, чем любит теперь. Ее ласковое прикосновение именно в этот тяжкий для него момент было величайшим проявлением доброты, с которым он никогда прежде не сталкивался.

Единственным желанием Спенсера было так же верить в свою невиновность, как в нее верила Элли.

Ему необходимо восстановить в памяти все, он пришел сюда ради этого. Он молился Богу и взывал к своей погибшей матери, чтобы они были милосердны к нему. Больше всего он боялся узнать, что был во всех отношениях сыном своего отца.

Элли давала ему силу, чтобы пройти до конца весь путь.

Прежде чем у него могла улетучиться решительность, он повернулся к двери, ведущей вниз.

Рокки посмотрел на него и заскулил. Спенсер нагнулся и погладил пса.

Дверь теперь стала грязнее, кое-где с нее слезла краска.

– Она была закрыта, но тогда все было по-другому, – сказал Спенсер. Ему снова вспомнился тот далекий июль. – Кто-то, наверное, отмыл все отпечатки рук.

– Отпечатки рук?

Спенсер показал на дверь.

– Начиная от ручки вверх... шли десять или двенадцать отпечатков ладоней. Они накладывались друг на друга. Это была женская ладонь с пальцами, растопыренными в стороны... как крыло птицы... и кровь была свежая, все еще влажная и такая красная. – Спенсер провел рукой по холодному дереву и увидел, как на нем снова появились эти отпечатки, они блестели при мрачном желтоватом свете. Они казались реальными, как в ту далекую ночь. Спенсер понимал, что это птицы памяти снова старались завладеть его сознанием. Их видел только он, Элли ничего не заметила. – Меня эти следы просто загипнотизировали, я не мог оторвать от них глаз. В них отражался ужас, охвативший женщину... ее отчаяние... она пыталась сопротивляться, когда ее тащили отсюда в тайный... страшный мир внизу. – Спенсер почувствовал, что взялся за ручку двери. Ладонь ощущала холод. Дрожь словно стряхнула с него годы, и его голос стал юношеским. – Я смотрел на кровь... понимая, что ей нужна помощь... моя помощь... но я не мог двинуться вперед. Просто не мог. Боже ты мой! Я не хотел идти вперед. Я был всего лишь мальчик. Господи Иисусе! Я был босой, безоружный, и я боялся. Я не был готов к тому, чтобы узнать всю правду. Но даже будучи испуганным, стоя здесь в нерешительности, я... я каким-то образом открыл красную дверь.

Элли вскрикнула:

– Спенсер!

Изумление, звучащее в ее голосе, и то, как она произнесла его имя, – все это заставило Спенсера вернуться из прошлого.

Он боялся неожиданности, но они были одни по-прежнему.

– Ночью в прошлый вторник, – сказала Элли, – когда вы искали бар... почему вы вошли туда, где я работала?

– Это был первый попавшийся мне бар.

– Только поэтому?

– Я никогда там раньше не бывал. Меня всегда тянет в новое место.

– А его название?!