Чёрные зеркала
Шрифт:
— Это может значить всё, что угодно: от цвета магии до некоторых способностей. Ты же умеешь покидать тело. Ну, в смысле, пока не контролируешь этот дар, но он в тебе есть.
— Не уверена, что это хороший дар.
— Дар — это всегда дар, — заверил Ульрих и замер, прислушиваясь.
Я тоже услышала этот звук. Похожий на скрип колеса. Шел он точно не из сектора, а снаружи. Странно, телегам на полагается ездить по коридорам Гвендарлин.
— Пойдем, посмотрим, — предложила я, поднимаясь.
Урсул зашипел, а Ульрих схватил мою руку.
— Не надо. С замком что-то
Перед глазами встал снег, идущий в неком ином измерении. Там, где полагалось находиться и нам, но мы не находились.
— Будто мертв, — подсказала я.
Ульрих кивнул.
— Останемся здесь. Я не боюсь, поверь. Просто в секторе больше жизни, чем снаружи. Я это чувствую.
Озноб пробрал от макушки до пяток, скрытых пушистыми ночными туфлями.
— А если… если…
— Это закончится. Ночь мертва, но не навсегда. Не спрашивай, откуда я это знаю. Ведьмовское чутье подсказывает, наверное.
Скрип всё приближался. Мерзкий, пугающий. А потом внезапно стих. У самой двери в темный сектор. Наступившую тишину нарушил стук. Кто бы ни явился вместе со скрипом, он намеривался попасть внутрь. Пока спрашивал разрешения, но, наверняка, был способен зайти и сам, не получив оного.
Неожиданно Урсул осмелел. Подбежал к двери и мяукнул.
— Ш-ш-ш… — возмутилась я на питомца.
Поздно. Нас услышали. Или знали, что мы здесь.
— Лилит, Ульрих, открывайте. Есть разговор.
Голос принадлежал мужчине. Пожилому мужчине. Вряд ли Дарлину. Ведь я всегда видела и слышала его настоящего.
— Не бойтесь! — снова раздалось из коридора. — Просто откройте дверь. Поговорим. Я не могу зайти внутрь.
— Звучит, как ловушка, — пробормотала я, хотя начинала в этом сомневаться.
Урсул скреб лапами порог. Кот однозначно доверял визитеру. Ульрих подумал о том же. Тяжело вздохнул и сделал мне знак, чтобы оставалась на месте, а сам пошел к выходу. Но осталась я, как же! Рванула следом. Воевать с нежданным «гостем», так вместе.
Это был старик. Седой, с длиннющей бородой, но не висящей паклей, а ухоженной — волосок к волоску. Одежда тоже производила приятное впечатление: скромная, но добротная и… хм… старинная. Что до скрипа, то издавала его тележка, нагруженная книгами, в основном учебниками.
— Доброй ночи, — проговорил он. — Хотя ночи духа редко бывают добрыми.
— Кто вы? — спросил Ульрих строго.
Мы оставались в секторе, старик в коридоре. Он не пытался войти внутрь. Или же, правда, не мог. Я смотрела на него во все глаза, и пробирал озноб. Могла поклясться, что видела его раньше. Борода с усами прятали половину лица, но черты даже в темноте казались знакомыми. Единственным источником света оставалась лампа Ульриха, способная освещать не больше метра.
— Я Эдгар Росс. Но мое имя вам вряд ли что-то скажет. Я смотритель Гвендарлин.
— Но эту должность упразднили лет сто назад, — возразил Ульрих, а я вытаращила глаза, ибо знать не знала ни о каких смотрителях.
— Верно. Вот только сегодня особая ночь. Две ночи пересеклись в одну. Наша летняя и ваша осенняя. Нынче вы у нас в гостях. Сам замок спрятал вас. Все сектора. От основателей,
готовых нанести сокрушительный удар. Утром всё вернется на свои места. Но, боюсь, это последнее, что Гвендарлин способен сделать для вас. Его силы заканчиваются. Как и силы истинного духа. Кровь членов ордена больше не поможет. До развязки осталось недолго.В висках стучало. Старик говорил безумные вещи. Но в то же время демонстрировал невероятную осведомленность.
— Но… — начал Ульрих и замолчал, как и я, утратив дар речи.
— Я — друг, поверьте. Это я написал истории для вас в «Непопулярных легендах», а моя любимая вдохновила одного талантливого ученика нарисовать картинки для «Книги надежды». Мы оставили достаточно подсказок, чтобы вы могли действовать, когда придет время. А оно не за горами.
— Но откуда вы… — начала я, однако старик перебил:
— Неважно, откуда я всё это знаю. Скоро вы получите ответ, и он вам не понравится. Сейчас важнее другое. Я пришел предупредить. От легенд оказалось мало толку, а вот над картинками стоит поломать голову. Там есть всё, что необходимо. А еще… — он с пронзительной грустью посмотрел на меня. — Когда заглянешь в глаза смерти, помни, что есть узы, гораздо крепче опостылой любви. Воспользуйся слабостью противника, как бы отвратительно это ни казалось. Дай себе шанс. Шанс прожить долгую жизнь.
Я открыла рот, но старик приложил палец к губам и продолжил:
— У меня есть к тебе просьба, Лилит Ван-се-Росса…
Меня передернуло от прозвучавшей фамилии, а мужчина, назвавшийся смотрителем, не потрудился этого заметить.
— Скажи ему (когда придет время, ты поймешь, о ком речь), чтобы не смел горевать. Я ни о чем не жалею. Настоящая любовь стоит любых жертв. У него она тоже есть. Пусть не забывает об этом ни на минуту и не теряет драгоценное время. Запомнила, Лилит?
— Да, — пролепетала я, начиная сомневаться, не очередной ли это сон.
— Прощайте, мои дорогие. Был рад встрече. Встрече, которой я ждал много лет…
Он махнул рукой и, хромая, зашагал прочь вместе со скрипучей тележкой.
— Ох… — я только сейчас заметила, что вместо левой ноги у него деревяшка…
****
— Вот он, взгляните! — Ульрих положил перед нами книгу о Гвендарлин, написанную одним из выпускников два столетия назад. — Смотритель Эдгар Росс.
— Он, — пробормотала я, узнав старика на картинке. Его изобразили стоящим у западного выхода со связкой ключей в руках.
Старик не ошибся. С рассветом всё встало на свои места. Мы вернулись вместе с секторами и узнали, что ночка выдалась нервной. У мэтров. Ученики-то спокойно спали. Ну, или не совсем спокойно. Блуждание на пепелище — то еще удовольствие. Педагогам же пришлось побегать. Во-первых, двери в сектора отказались открываться, а из-под них вырывался едкий дым. Во-вторых, Летисия Дитрих сумела выбраться из цепей и вновь пыталась убить себя, а, когда ее попытались остановить, покалечила Маркуса, который теперь обитал в целительском блоке в качестве пациента. В-третьих, директора нашли в кабинете без сознания и не могли привести в чувство до самого утра.