Черным по белому (сборник)

– Новый коллега? Очень приятно. Кажется, Андрей Андреич? Старина Мигасов много говорил мне о вас. Частенько толковали мы с ним… Садитесь!.. Ну, что ж, послужим, послужим! Народ мы мирный, хороший, и, я уверен, вы нам понравитесь. Ну, расскажите же что-нибудь о себе? Холосты? Женаты?

– Холост! – сказал он, ошеломленный потоком слов.

– Как холост? Неужели? А дети есть?

Он засмеялся.

– Дети? Откуда же дети?

– А-а, плутишка, – лукаво погрозил я ему пальцем. – Покраснел… Мы вас тут женим, хотите?

– Куда мне! Я старый холостяк. А вы… женаты?

– Гм? Как вам сказать… Курите?

– Курю.

– Ну, попробуем ваших. Знаете, странно: я с вами только сейчас познакомился, а как будто десять лет знаком. Да… бывают такие люди.

– А вы здесь в качестве кого служите? – спросил директор, протягивая мне портсигар.

Я махнул рукой.

– Так себе! Чепуха на постном масле. Мигасов все тащил меня к себе в Петербург, в главное правление, да нет, не хочется. Кстати, он вам что-нибудь обо мне говорил?

– О вас? А кстати, как ваша фамилия? Я не расслышал.

Я назвал себя и затаил дыхание.

Он сделал вежливую паузу:

– Нет, не говорил ничего.

– Странно. Мы были с ним большими приятелями. Он вообще ужасно рассеянный. Я всегда подтрунивал над ним. «Арсений Михайлович, говорю, ты ботинок один забыл надеть!» Одно только мне не нравилось в нем…

Я откинулся на спинку кресла, затянулся папиросой и стал рассеянно разглядывать синеватую струйку дыма.

– А что такое? – заинтересовался директор.

– Уж очень он фамильярен с низшими служащими… Курьеров по плечу трепал, с артельщиками длиннейшие разговоры вел. Я, конечно, по убеждениям демократ, но то, что допустимо с нами, старшими служащими, звучит каким-то фальшивым народничеством по отношению к курьеру.

– Да, – призадумавшись, сказал он, – пожалуй, вы и правы.

– Да, конечно! Мы с вами, конечно, как люди одного уровня, одного положения в обществе… Кстати, который час?

Он вынул прелестные тонкие золотые часы с эмалью и взглянул на них.

– Половина первого. А вы разве… куда-нибудь спешите?

– Да, – озабоченно сказал я. – Нужно будет в два-три местечка заехать. Вам тоже, я думаю, сегодня уже начинать работать не стоит. Не правда ли? Вы когда завтракаете?

– В два.

– Экая жалость! Мы бы могли позавтракать вместе, да сегодня, простите, не могу. Когда-нибудь в другой раз. Adios, маэстро!

Я пожал ему руку, сказал несколько ободряющих слов по поводу того, чтобы он пока не смущался, что привыкнуть не так трудно, и, послав ему в заключение рукой приветственный жест, выпорхнул из кабинета.

У дверей, как стадо баранов, толпились перепуганные служащие.

– Вы чего же не зайдете к Андрею Андреичу познакомиться? Андрей Андреич! Вы уж тут без меня познакомьтесь с этими ребятками, а я спешу, у меня еще два свиданьица!

___________________________

Недавно из Петербурга приехал по каким-то делам бывший директор Мигасов. Так как у него было несколько правленских дел к Андрюше Грызлову, он приехал в правление, вошел в кабинет и увидел следующее: я сидел на кончике письменного стола, постукивая о ножку каблуком, а Грызлов говорил мне:

– Милый мой! Но так же нельзя! Ты обещал мне майский отчет сдать в июле, а теперь уже начало сентября… Конечно, ты парень симпатичный, но…

– Ах, отчет, отчет! – сказал я, подмигивая. – Надоело! Ты мне скажи лучше, где мы сегодня завтракаем?. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Стихийная натура

I

Я приезжаю в Москву очень редко, но всегда, когда приезжаю, – мне попадается на глаза москвич Тугоуздов.

Знакомы мы с ним недавно – всего лишь несколько месяцев, но, выпивши однажды больше, чем нужно, перешли на «ты».

Недавно, узнав, что я в Москве, он отыскал меня, влетел в номер гостиницы и с порога закричал:

– Брось, брось! К черту твой письменный стол! Нынче у меня хорошее настроение, и я хочу глотнуть порцию свежего воздуха! Э, черт! Живешь-то ведь один раз!

Меня очень трудно уговорить присесть за письменный стол; но увести от письменного стола – самое легкое, беспроигрышное дело…

– Глотнем воздуху, – радушно согласился я. – Это можно.

– Эх-ма! – кричал оживленный Тугоуздов, в то время как мы, усевшись на лихача, мчались в оперетку. – Ходи изба, ходи печь! Гоп, гоп! Хорошо жить на свете, а?

– Совершенно безвредно, – улыбнулся я, впадая в его тон. – Так мы в оперетку?

– В оперетку. Там, знаешь, есть такие разные женщиночки. Хорр… шо!

«Вот оно, – подумал я, – настоящая широкая московская душа».

Как будто догадавшись, Тугоуздов подтвердил вслух:

– Настоящая я, брат, московская душа! Тут нас таких много. Валяй, Петя, – пятерку на чай дам! Гоп-гоп!

В оперетке, во время антракта, мы встретили двух неизвестных мне людей: Васю и Мишунчика.

По крайней мере, Тугоуздов, столкнувшись с ними, так и крикнул:

– Вася! Мишунчик!

Тут же он с ними расцеловался.

– Как подпрыгиваешь, Мишунчик?

Оказалось, что Мишунчик «подпрыгивал» хорошо, потому что, не задумываясь, отвечал:

– Ничего. Подъелдониваем.

У русского человека считается высшим шиком пускать в ход такие слова, которых до него никто не слыхивал; да и он сам завтра на тот же вопрос ответит иначе… Что-нибудь вроде: «ничего, тилибонимся» или «ничего, тарарыкаем».

А в переводе на русский язык этот краткий диалог очень прост:

– Как поживаешь, Миша?

– Ничего, помаленьку.

Тугоуздов познакомил меня с Васей, познакомил с Мишунчиком и не успокоился до тех пор, пока не взял с них слово ехать вместе с нами ужинать к Яру.