Черный ангел

— Я лингвист, — меланхолично продолжал Карл. — Изучал индоевропейские языки, в том числе и мертвые. На войне был переводчиком при разведуправлении Генштаба, потом — при иррипанах. Но я же не спрашиваю тебя о значении среднего залога в эпическом санскрите.

— Извините, — пробормотал Эрик.

— А, ладно, — беспечно махнул рукой Шмеллинг. — Я не первый раз сталкиваюсь с безграничной уверенностью технарей в том, что только вы вращаете Землю. Достало хуже горькой редьки.

Эрик промолчал. Карл не замечал, что в его речи до сих пор был слышен голос того, кто учил Шмеллинга русскому языку.

— Так ты можешь вылечить Дашу? — спросил Карл.

— Генетические болезни не лечатся, — ответил старый врач.

— И что теперь? Она умрет?

— Мы все умрем, — вздохнул Эрик и надел очки. — Вылечить нельзя, но облегчить состояние больного можно. Даше нужно будет обследоваться. Единственное средство, которое я знаю — это противомалярийные лекарства. Хлорохин, гидроксихлорохин. Я лечил ее отца. Когда я встретился с Васильевым, он был в ужасном состоянии. Суетин держал его в подвале, при механизмах решетки. Это был очень сильный парень, добродушный, несмотря на свое уродство…

— Эта болезнь уродует человека? Как?

Эрик выдвинул ящик стола и долго рылся в нем. Затем протянул Карлу закатанную в пластик фотографию. Карл принялся с интересом ее рассматривать.

— Будь я чуть более суеверен, — заявил Шмеллинг. — Я бы сказал, что на фото самый настоящий вампир.

— Да, — кивнул Эрик. — Порфирию так и называют — «болезнью вампиров». Иногда порфирию считают результатом близкородственных браков. Существует мнение, что большая часть людей в румынских селах страдала ею. В малонаселенной местности раньше или позже все становятся родственниками, ведь выбор брачных партнеров невелик. Что и привело к созданию сказок о страшных трансильванских вампирах. У Васильева даже проявился оскал, который обычно наблюдается на самых поздних стадиях болезни. Причина этого в том, что кожа вокруг губ и дёсен высыхает и ужесточается. Результат — резцы обнажаются до десен.

— А чего у него зубы-то красные? Только что пообедал? — усмехнулся Карл.

— Это порфирин, давший название болезни. Гем крови представляет собой соединение двухвалентного железа с порфирином, и при этой болезни процесс синтеза нарушен. У больных кровь как бы слишком красная. Повышается содержание промежуточных порфиринов в крови и тканях. Порфирин является фотосенсибилизирующим веществом, и поэтому кожа становится очень чувствительной к солнечному свету. Дело доходит до ожогов. Кроме того, порфирин откладывается на зубах. Они становятся красными или красновато-коричневыми, что вы и видите на фото. Более того, в процессе болезни деформируются сухожилия. Видите, у Васильева скрючены пальцы? Люди Суетина звали его Упырем. Суетин пользовался предрассудками в своих целях. Он говорил, что натравляет на контрабандистов своего Упыря, и никто не уходит живым.

В глазах Карла мелькнула какая-то мысль или воспоминание. Шмеллинг усмехнулся, но ничего не сказал.

— Я прописал Васильеву хлорохин, убедил отказаться от алкоголя. Через полгода он уже мог выходить на улицу в пасмурную погоду, — продолжал Эрик.

— Что-то не сходится, — заметил Карл. — Лот же только что возил Дашу на юг. Она должна была просто сгореть.

— Болезнь проявляется не сразу, — ответил Эрик. — Но, безусловно, повышенное ультрафиолетовое излучение могло только навредить девочке.

— Что ж, благодарю за столь ценные сведения, — сказал Карл. — Теперь твой черед спрашивать.

Эрик побарабанил пальцами по столу.

— Погоди, еще не все, — сказал он. — У тебя — ДНК не человека, Карл.

— Так это у меня давно, — лениво ответил Шмеллинг. — После «лестниц».

— Нет, — покачал головой Эрик. — ДНК, поврежденную «лестницами в небо», я видел. Это другое. Я боюсь, что у тебя синдром Эйхманна. Это…

— Я знаю, что это, — перебил его Карл.

— Я должен был догадаться, — медленно проговорил Эрик. — Так вот откуда ты меня знаешь!

Карл усмехнулся и кивнул.

— Было интересно почитать про человека, из-за которого погиб мой двоюродный брат, — сказал он. — В книжке была твоя фотография. А зрительная память у меня очень хорошая. Да и все остальное сходилось. Не стоило брать новое имя таким похожим на старое, господин Химмельзон. И Маргарите Анатольевне надо было хоть Мариной назваться, что ли.

— Эйхманн погиб не из-за меня, — сказал Эрик яростно. — Мне предлагали участие в этом проекте, но я отказался. Я уже понимал, к чему это приведет. Если бы твой брат не был столь мужественным и стойким человеком, Южную Америку точно бы уничтожило генетической пандемией. Это Реджи Бенсон согласился. А мозгов ему хватило — он всегда был умен, подлец.

— Какая разница, — пожал плечами Карл. — Ты был автором изначальной идеи.

Эрик промолчал.

— Но ты ошибаешься, — продолжал Карл хладнокровно. — Надо мной никто экспериментов не проводил. Ведро с серебристой грязью передо мной не ставили.

— Не всегда заражение проводится такими варварскими методами, — возразил Небеснов. — Тебе достаточно было коснуться вещи, обработанной специальным образом. Так, чтобы на ее поверхности находились наноботы. Ты себя хорошо чувствуешь? С тобой ничего странного не происходило последнее время? Ты — важная фигура в области. Даже Лот много выиграл бы, если бы ты превратился в, скажем, козла. Или волка.

— Но кто бы они ни были, твои мифические заговорщики, они должны знать, что на немцев этот вирус действует иначе, — лениво возразил Карл.

— Но не в ста процентах случаев, — сказал Эрик. — Из всего отряда Эйхманна только он один сохранил человеческий облик. И ты знаешь, что ты — заразен.

— Способ моего устранения указывает на тебя. Ты — единственный здесь специалист по таким штучкам, — задумчиво сказал Карл. — Захотелось повторить эксперимент, уже не в лабораторных условиях? Не устоял перед соблазном? Неугасимая тяга к познанию… Ты на это и рассчитывал, да? Что я останусь человеком, и ты сможешь меня… поисследовать? А если я погибну или утрачу дар человеческой речи, это тебе тоже на руку. Я единственный знаю, кто ты на самом деле. Тебе это не нужно, правда ведь?

Эрик промолчал.

— Прости, — сказал Карл. — Но уж больно ловко все сходится.

— Вот таблетки, принимать надо раз в неделю, — ответил Эрик.

— Какие — нибудь побочные эффекты? — осведомился Карл.

— Никаких. И, может быть… я тебя все-таки поисследую?

— Я завещаю тебе свой труп, — заверил Карл. — Но не раньше.

Шмеллинг взял круглую коробочку, в которой что-то перекатывалось и шуршало. Он поднялся, чтобы покинуть кабинет.

— Я еще не задал свой вопрос, — произнес Эрик в широкую спину, обтянутую черной рубашкой.

— Подруга, про которую Лот не знает — это я, — ответил Карл, не оборачиваясь.

— Нет, я не об этом.

Карл остановился, оглянулся через плечо.

— Ты знаешь, кто я. Но я все еще здесь. Почему? — спросил Эрик. — Ты не хочешь отомстить? За двоюродного-то брата? Или сумма, которую предлагает за мою голову Гаагский трибунал, кажется тебе не заслуживающей интереса?

— Ну, что они сделают с тобой в Гааге? — поморщился Карл. — Повесят? Это не вернет погибших на «лестницах». Не сделает обратно людьми тех, кто выжил. От мертвого, от тебя не будет никакой пользы. А сейчас — есть. Болезнь вампиров, надо же, — Шмеллинг хмыкнул. — Да и насчет мести… не стоит уподобляться господу богу, я считаю.