Черный ангел

— Это точно, — соглашаюсь я. — Так вот, сегодня ночью Хуан Эрнестович преспокойно проник в помещение библиотеки, взял означенную книгу и преспокойно ушел. Никто ничего не заметил. И сигнализация не помогла. Вот точно также вечером пятнадцатого числа Карелин взял из библиотеки меч, а после того как разделался с Перминовым, точно также вернул его на место. Ваша сигнализация, на которую вы сдаете библиотеку, годится только для честных людей. Заблокировать ее снаружи, перед тем как войти в двери, проще пареной репы. Это задача для учебника физики 6-го класса средней школы. Хуану Эрнестовичу для этого понадобилось ровно две минуты и шесть секунд. Согласен, Альварес специалист по сигнализациям, но он был здесь всего во второй раз. А Михаил Карелин здесь завсегдатай и у него было время ознакомиться с вашей допотопной системой. Что же касается ключей, то сделать с них слепок особой проблемой не было. Я сказал Альваресу, где их держит ваша секретарша, дальше он элементарно отвлек ее внимание. Меня удивляет, что, несмотря на кражу, вы не предприняли никаких мер, чтобы хоть как-то усилить безопасности вашей резиденции. Не считая конечно телевизора у вас под столом.

— Да вы правы, со всем этим случившимся, со смертью отца Гедеона, у меня как-то из головы вылетело, — виноватым голосом говорит Феодосий.

— Таким образом, вы видите, что достать меч, а потом вернуть его обратно для Карелина было, как два пальца… я хотел сказать, как дважды два четыре.

— Но что мы будем делать дальше? — восклицает архиепископ. — Ведь мы не можем, скрывать все эти факты от властей? С другой стороны… Со всеми этими деньгами. Не хотелось бы…

— Я понимаю, что вам хотелось бы сохранить историю с кражей по возможности в тайне. Относительно же наших дальнейших действий, то предлагаю следующее: прямых улик, что это он убил прокурора и забрал ваши деньги, пока нет. В лучшем случае его можно будет обвинить в проживании по фальшивому паспорту, но здесь у него оправдание: боялся преследования со стороны преступников, вынужден был бежать и сменить имя. С другой стороны, что-то подсказывает мне, что не такой это человек, чтобы под нажимом сразу расколоться во всех своих грехах. Если он и признается, то только перед лицом неопровержимых фактов, либо по собственному желанию.

— Что вы предлагаете?

— Пока он будет находиться под наблюдением. Наши люди уже и так постоянно следят за ним. Можете быть уверены, что он и шагу не ступит, чтобы за ним не шли по пятам. К сожалению, его домашние постоянно сидят дома, и мы не можем провести там несанкционированный поиск денег.

— Вот и хорошо, — даже радуется Феодосий. — А как быть с милицией? Ведь речь идет о судьбе человека, которого могут наказать за преступление, которого он не совершал.

— Милицию я поставлю в известность, ничего не поделаешь. Обещаю сделать это аккуратно и не рассказывать им про кражу в вашем кабинете, если того не потребуют обстоятельства. Пока я свяжу его имя только с Перминовым, а там будет видно.

Пейджер Альвареса прерывает меня. Он снимает его с пояса.

— Срочно позвонить в контору, — вслух читает он сообщение. — Вы позволите, владыка?

Не дожидаясь разрешения, он хватает трубку и набирает номер Царегорцева. Называет себя. Слушает. Не прощаясь, вешает трубку.

— Shit! — ругается он, полагая, что архиепископ по-американски не в зуб ногой.

— Что случилось? — спрашиваю.

— Новенького охранника завалили! — восклицает он. — Хрулева.

— Как! Совсем!?

— Нет, но чердак ему расквасили конкретно. Он сейчас в травматологии, в реанимации. Сегодня он следил за Карелиным!

Моему возмущению нет пределов. Я говорю это Альваресу очень коротко, но очень доходчиво. Вжавшись в кресло, старичок-архиепископ молча слушает меня.

— Хорош же ты, Вано, нашел кому поручить слежку, — говорю я, немного успокоившись. — Его и со старого места выкинули за разгильдяйство!

— А что ты хочешь? Людей ведущих наружное наблюдение надо постоянно менять, чтобы не примелькались. А их у нас не очень много.

— Я вижу как он «не примелькался».

— Но может быть это не связано с отцом Михаилом? — вмешивается в наш спор преподобный, которому мы сообщили суть дела.

Альварес в ответ только иронически хмыкает, что не оставляет ни малейших сомнений в том, что он думает. Я же очень боюсь, как бы скромняга Михаил, поняв, что дело пахнет паленым, не дал тягу. С такими деньгами, как у него, он может так заныкаться — концов не найдешь. Опыт у него в этом деле большой.

— Что вы намерены предпринять? — в который раз за сегодняшний день спрашивает Феодосий.

— Срочно поставить в известность правоохранительные структуры. Пусть объявляют розыск.

В кабинет без спроса снова входит Диев.

— Владыка, — говорит он, — там народу уже собралось, человек с пятнадцать, волнуются. Просили спросить, будет сегодня прием или нет? Ждать им или нет?

— Пятнадцать человек, — ворчит Феодосий. — Спрашивал чего им?

Диев начинает перечислять:

— Иерей Владимир из Правдинска просит дать ему другой приход. Говорит, вы обещали подумать. По семейному положению, говорит. Отец Николай с жалобой на настоятеля Желтоводского монастыря. Монах из Вознесенского монастыря только что пришел, по личному вопросу. Один мирской, оказался назвать причину, тоже сказал по-личному. Остальные испросить благославление на венчание. Все ранее разведены.

— Пост на дворе! Какое им теперь венчание! — вскипает его преподобие.

— Так я им сказал. Но они хотят заранее подготовиться.

— Короче, священникам, монаху и тому, кто по-личному, скажи пусть ждут. А остальные пусть уходят. Пусть после Пасхи приходят.

— И еще вот. Отец Михаил из Андреевского храма пришел минуту назад. Говорит, что у него срочное к вам дело. Он сейчас в библиотеке.

Мы с Альваресом переглядываемся. Владыка же, метнув быстрый взгляд по стол на экран монитора, выпроваживает Диева из кабинета.

Итак, Карелин, ускользнувший от нашего человека, никуда бежать не собирается. Значит, чувствует себя вполне уверено. Время на обмен впечатлениями у нас нет. Феодосий прикладывает палец к губам, а потом манит нас пальцем. Мы встаем сзади архиепископа. Альварес справа, я слева. Смотрим на экран системы наблюдения. Лаптев-Карелин внутри библиотечного зала. Он не спеша кладет на стол темную папку, потом подходит к книжному стеллажу и водит пальцем по корешкам книг. Выбирает одну, но вместо того, что пройти к своему столу, по-воровски оглядываясь на двери, прямым ходом шпарит к «Апостолам на Синайской горе» и припадает к ним ухом. Если у владыки еще и были какие-то сомнения на его счет, то после увиденной картинки, они исчезают.

Однако надо бы нам что-то сказать, если мы будем молчать, это вызовет у него подозрения, но Вано как и меня почему-то переклинивает. Феодосий находится первым.

— Ну, вы голуби и даете, — сердито говорит он, — где же это видано, чтобы православная церковь венчала однополые браки. Как вы только додумались до такого, чтобы придти сюда с такой просьбой. Неужели вы даже на секунду подумали, что я дам вам такое разрешение. Как у вас только ноги не подвернулись идти сюда. Может, где-то на западе, где на эту пакость закрывают глаза, у вас бы этот номер и выгорел, но по нашим православным, единственно правильным канонам, содомия есть грех. И то, что пришли сюда с такой просьбой — это в двойне, в тройне грех! — Мы с Альваресом, потеряв дар речи от выверта Феодосия, молчим. — Вон с глаз моих, бесовское отродье, — заканчивает монолог владыка, — вон, пока я палку не взял!

Он и вправду встает, словно намериваясь собственноручно вытолкнуть нас взашей. Вид его грозен, глаза метают молнии. Неплохая игра. Даже его болезненная желтизна куда-то испарилась. Боясь, как бы он для пущей достоверности не привел в исполнение свою угрозу, мы с Вано пулями вылетаем из кабинета. Вырываемся на свободу и там уже даем волю смеху. Это же надо как он извернулся: мы с Альваресом решили обвенчаться. Лишь бы об этом не узнали в конторе, иначе приколами забодают.

Впрочем, веселье проходит быстро, не до него теперь.