Чёрный беркут

Из каморки вышла девочка лет семи, поздоровалась. Блеснули любопытством черные, как сливы, глаза. Яков невольно залюбовался ими. Взглянув на старика, понял: в этой девочке вся жизнь старого Али.

— Приготовь чай, Гюльджан, — сказал Али-ага. — Большие гости у нас. Постели самый красивый ковер...

И хотя у Али-ага был всего-навсего один коврик, тот самый, какой Яков видел у него еще в детстве, он простил старику его невинное тщеславие.

— Внучка, — с гордостью сказал Али-ага. — Мать с отцом на Мургаб строить плотину поехали, внучку мне оставили.

На ковре, покрытом свежей салфеткой, уже стояли три чайника, три пиалы, между которыми хозяин торжественно поставил блюдце с сахаром. По местным обычаям, женщины в то время не садились за один стол с мужчинами, но для таких гостей, как Яков и его жена, старый Али сделал исключение, хотя разговор вел преимущественно с Яковом.

— Ай, Ёшка-джан! Спасибо, что пришел, не забыл старого Али. Маленький балай будет — какая радость! — посмотрел он на Ольгу. — Кызымка — хорошо, оглан — два раза хорошо! Порадовал ты старого Али.

Ольге да и Якову не терпелось узнать, что в записке, но неприлично сразу говорить о деле, не спросив хозяина, как его здоровье, в полном ли порядке дела, хорошо ли чувствуют себя его родственники, близкие, знакомые? Когда поговорили обо всем обязательном, Яков достал из кармана записку.

— Ты ученый человек, Али-ага, — сказал он. — Прочитай, пожалуйста, что мне тут Балакеши написал? Наверное, зовет барак строить у щели Сия-Зал. Надо начинать там осенний ремонт дороги.

Ольга сделала движение, будто хотела предупредить домыслы Якова, но уважение к старому Али не позволило ей вмешаться.

Али-ага прочитал записку. Лицо его стало непроницаемым. Спохватившись, вернул записку Якову, с улыбкой сказал:

— Забываю уже, о чем сказать надо. Наверное, старый стал. В этой записке Балакеши просит, чтобы ты скорей ехал к щели Сия-Зал. Там бригада строит барак на зиму, с того места начнете ремонт дороги.

Яков взял записку, с минуту разглядывал ее, затем спрятал в нагрудный карман толстовки, решив зайти после и расспросить старика, почему он сначала молчал, а потом слово в слово повторил то, что сказал он сам. Яков и Ольга посидели для приличия еще немного, поблагодарили за угощение, вышли. Следом за ними вышел и Али-ага. На дороге со стороны заставы показался Санитарный возок. Лошадью правила Светлана. Увидев Каймановых у дома Али, она натянула вожжи, соскочила с облучка.

— Салям, яш-улы, — по обычаю обращаясь сначала к старшему, приветствовала их Светлана. — Здравствуйте, семья Каймановых. Как себя чувствует самый младший? Что скажет его мама?

Светлана держалась непринужденно. Но Ольга подозрительно посмотрела на карман толстовки Якова, где лежало письмо, которое только что «прочитал» им старик.

«Известно же ей, что Светлана по-фарситски ни слова не знает. Чего ж ее-то подозревать?» — с досадой подумал Яков.

Светлана действительно не знала и не могла ничего знать о записке. Она приехала просто навестить Ольгу, дохаживавшую последние дни беременности.

— Пойдемте-ка, без пяти минут мамаша, в медпункт. У нас с вами есть о чем поговорить...

И Светлана, улыбнувшись мужчинам, оставив лошадь с возком на попечение старого Али, увела тяжело ступавшую Ольгу к медпункту.

Али-ага подождал, пока обе женщины отошли достаточно далеко, затем негромко сказал:

— Ёшка-джан, в записке совсем не те слова, что я тебе прочитал. Давай письмо еще раз. Сам посмотришь. — Яков достал бумажку. Али-ага ткнул в строчки коричневым пальцем. — Вот написано: «Красная собака ГПУ. Выйдешь еще в горы, повесим на первой арче. Жене твоей — бичак в живот. Щенка — в костер». Тут еще разные плохие слова, — добавил костоправ. — Это, Ёшка, одних мужчин дело. Оле говорить нельзя.

— Спасибо, яш-улы!

Послание было не из приятных. Но оно не удивило Якова. Кто написал? Кайманов перебирал в памяти всех жителей поселка, однако ни на одном не мог остановиться. Что, если какой бандит прорвался через границу? Тогда почему он сразу не стрелял в Ольгу, не напал на нее с ножом? Значит, ему нужна не Ольга. Ему необходимо повлиять на него самого. Враг добивается, чтобы он вместе с семьей уехал с Даугана. Так вот где собака зарыта! Кому-то он мешает.

В памяти всплыл след чарыка со стоптанным носком, косым шрамом на пятке. Такой же след видел Яков в ауле Коре-Луджё. Он сказал об этом костоправу.

— Надо людей спросить, — ответил Али-ага. — Люди должны знать, кто в поселке был.

— Только не всех спрашивай. Поменьше шуму.

— Понимаю.

— Яш-улы, — понизил голос Яков. — Много ты сделал для меня добрых дел. Сделай еще одно. Пока я буду в бригаде, поживи у меня в доме, посмотри, дорогой, как пойдет дело у Оли. Ей вот-вот родить. В случае чего пошли за Светланой.

Глаза старика гордо блеснули.

— Все сделаю, как велишь.

Кайманову и в самом деле нужно было ехать к щели Сия-Зал, где уже собралась вся бригада, чтобы строить на зиму барак и начинать осенний ремонт дороги. Но уехать в тот день ему не удалось.

Едва он вернулся домой, понял, Ольга нарочно задержала Светлану у себя, чтобы проверить свои подозрения. Разговор они вели за чашкой чая. Якову ничего не оставалось, как тоже, вымыв руки, сесть за стол.

— Теперь уже скоро, — кивнув в сторону Ольги, сказала Светлана. — Так что, папаша, готовьтесь. Надо, чтобы кто-то постоянно был с вашей женой и, когда потребуется, мне сообщил.

— Я уже просил старика. Али-ага побудет у нас, — отозвался Яков. — Попрошу еще жену Барата, Фатиме, когда придет время, Рамазана за вами послать.

Яков держался скованно, не знал, о чем говорить. Он по-прежнему не переставая думал, кто же все-таки написал записку?

— Вы чем-то расстроены, Яков Григорьевич? — спросила Светлана. — Как ваша нога? Не болит?

— Пока ничего.

— Пойду чай подогрею, — сказала, поднимаясь с места, Ольга, решив, очевидно, оставить мужа и Светлану вдвоем, а потом внезапно вернуться, чтобы по их лицам догадаться, о чем они говорили.

— Я часто думаю о вас, Яков Григорьевич, — неожиданно сказала Светлана, когда Ольга вышла в кухню.

— Что же вы обо мне думаете?

— Думаю, что живете вы вполсилы. Способностей у вас много, а как применить их, не знаете.

— Ну так вы врач, подскажите, — улыбнулся Яков.

— Я серьезно, Яков Григорьевич. Вы человек сильный, волевой. Многое можете сделать в жизни. Жаль, если не сумеете раскрыть самого себя. Хотела бы и я вам помочь, да не вправе. Слишком все это сложно.

— Ну и как же их раскрыть, эти мои способности? — спросил он. — Вроде я себя знаю...

— Вы знаете себя таким, какой вы есть. Ну... смелым, немного застенчивым, иногда бесшабашным... А хочется видеть вас по-настоящему значительным, большим, одухотворенным.