Черный цветок

— Есеня, ну пожалуйста, — сестренка заплакала, — я очень тебя прошу. Вот, денег возьми.

Он машинально подставил ладонь — Цвета высыпала на нее пять серебряников. Ничего себе! Какой хутор! Да тут так можно развернуться!

— Ладно. Из города уйду, но на хутор — ни за что. В лесу поживу, тут, недалеко.

— А где же ты спать будешь? — спросила молчавшая до этого Чаруша.

— В лесу и буду. В первый раз, что ли? — спать Есеня пока не хотел, и его этот вопрос не сильно заботил.

— А есть? В лесу еды не продают…

— Найду что-нибудь. Звяга принесет.

— Не дело это. В лесу найдут тебя, — вздохнула Цвета.

— Не найдут. Если ты не расскажешь. А матери скажи, что я на хутор пошел, ладно?

— Ладно, — подумав, согласилась сестренка, — только прямо сейчас уходи. Они тебя здесь в первую очередь начнут искать.

— Хорошо, хорошо, уговорила, — хмыкнул Есеня. Ему вовсе не было страшно, ему даже нравилось это приключение — пожить в лесу он всегда мечтал. Впрочем, встречи со стражниками он тоже не боялся — он вовсе не собирался рассказывать им про медальон, хоть они на куски его режь! Он окончательно решил, что оставит медальон себе — такие вещи на дороге не валяются.

— Ну иди! — Цвета потащила его за рукав, — иди же скорей!

— Уже иду! — Есеня подмигнул Чаруше, которая стояла и комкала передник — у нее на глазах тоже были слезы, как и у Цветы. Он развернулся к ребятам и помахал им рукой, — прощайте! Не известно, что меня ждет. Но буду я у старого дуба, так что завтра жрачки приносите — я уже сейчас есть хочу, а завтра и вовсе помереть могу от голода.

— Простыню возьми, — щедро предложил Сухан, и Есеня не стал отказываться.

Он высыпал серебряники в руку Сухану, хлопнул Звягу по плечу, вышел со двора и направился к городской стене — выходов хватало, даже если ворота были заперты. Не успел он пройти и десятка шагов, как услышал цокот копыт — а сестренка оказалась права, во двор кабака въезжали стражники с факелами. Если они увидят Цвету, то догадаются, зачем она здесь была! Есеня остановился и подкрался поближе к воротам. Нет, сестренка успела уйти. Он выдохнул с облегчением, и, не особо таясь, направился своей дорогой.

Как вдруг сзади него раздались торопливые шаги и шумное дыхание — Есеня приостановился и прижался к забору. Интересно, кто это? Если стражник, то почему без огня? Он присмотрелся, замерев неподвижно, и фигура в белом платье остановилась прямо перед ним, растерянно оглядываясь по сторонам — Чаруша!

— Эй, — шепотом позвал Есеня, и она подпрыгнула от неожиданности.

— Ой… Это ты, Есеня?

— Ага, — ответил он и шагнул в просвет улицы, — а зачем ты меня догоняешь?

— Я… послушай… Ты только не смейся. Возьми меня с собой, — прошептала она и опустила голову.

— Чего? — Есеня заорал в полный голос.

— Возьми, ты не пожалеешь. Я тебе еду стану готовить. И вообще…

— Иди домой! — рявкнул он, — только тебя мне не хватало. Тоже мне…

Она всхлипнула, подняла на него печальные глаза, покорно развернулась и пошла назад. Плечи ее дрожали, и это было заметно даже в темноте.

— Эй. Не реви, — сказал он ей вслед, и она сразу же остановилась и оглянулась, — я не со зла. Просто девчонкам в лесу делать нечего. Что про тебя подумают, если ты дома ночевать не будешь?

— Да мне все равно, что обо мне подумают! — со слезами выкрикнула она и побежала прочь.

Почему-то это ему понравилось. То, что ей все равно.

К старому дубу он не пошел. Во-первых, старый дуб стоял близко к краю леса, и это несколько снижало остроту ощущений — Есене хотелось в чащобу, где не ступала нога человека. Во-вторых, слишком близко к медальону — кто их знает, если стражники его найдут, то могут и поискать медальон в окрестностях. А в-третьих… в-третьих, чересчур много людей знает, где он собрался ночевать.

Есеня шел по лесу долго, изредка посматривая на звезды — ясной ночью он бы не заблудился, звезды он изучил хорошо и мог по ним безошибочно определить время. Наконец, чащоба вокруг него стала такой непролазной, что он решил остановиться у маленького пруда с черной водой. Ему хотелось пить, поэтому место он нашел подходящим. Комары, вившиеся вокруг головы на ходу, набросились на него целой тучей, стоило только остановиться ненадолго. Об этом Есеня не подумал — в городе комаров не было вообще, а на краю леса они не проявляли такой злости. Он сорвал ветку, и, отмахиваясь от назойливых тварей, начал изучать обстановку. Спать все еще не хотелось, сидеть было невозможно, а босые ноги, исколотые и избитые о лесные дорожки, ныли и требовали отдыха.

Через час непрерывной работы веткой Есеня понял, что жизнь в лесу — это чересчур романтично, и отправился искать место посуше. Но, куда бы он ни шел, комаров не убывало. В конце концов, он догадался залезть на дерево и посмотреть, нет ли поблизости какого-нибудь лесистого холма, где, наверное, комаров будет поменьше. Холм он увидел так далеко на горизонте, что отчаялся добрать до него к утру. Но на дереве, как ни странно, комаров поубавилось, и Есеня понял, что может его спасти. Елка, которую он выбрал, явно не подходила для того, чтобы на ней отдохнуть — слишком шершавая и колючая, да и ветви ее клонились вниз, сидеть на них было неудобно. Он осмотрелся еще раз, и увидел неподалеку подходящую сосну — она стояла на краю поляны, и разрослась в сторону открытого пространства густыми и длинными ветвями.

Вот тут-то и пригодилась простыня — Есеня взобрался наверх, с трудом преодолев часть ствола, где не было сучков, и привязал ее к раскидистым ветвям за четыре угла. Риск только придал ему азарта, впрочем, плотная ткань и крепкие узлы выдержали его вес. Шевелиться в этом гамаке возможным не представлялось, но после комариного ада и долгого путешествия Есеня нашел свое ложе роскошным. И все было бы ничего, но через полчаса он так замерз, что у него начали стучать зубы.

Он заснул только после того, как солнце стало пригревать его правый бок, а проснулся ближе к полудню, с опухшим лицом и заплывшими глазами. Очень сильно хотелось есть. Настолько сильно, что живот иногда скручивало болезненными спазмами. Он не ел без малого двое суток, если не считать кружки молока и выпитого в изобилии пива. Но и пиво в последний раз случилось позавчера.

Есеня почувствовал себя несчастным, голодным и одиноким. Никто его не любит, никто не найдет его в этой глуши и не принесет поесть. Мысль о путешествии к тетке, маминой сестре, уже не казалась ему абсурдной. Но деньги он отдал Сухану, а идти туда придется пару дней. Да он умрет от голода за это время! И явиться к тетке с пустыми руками, наверное, было не совсем хорошо.

Мысль о том, что он совершенно один здесь, в глуши, почему-то напугала его. Ночью, спасаясь от комаров, он не подумал о зверях, которых запросто мог встретить. Но не это показалось ему страшным. Просто… если с ним что-то случится, никто не поможет. Если он всего лишь сломает ногу и не сможет идти, он умрет тут, умрет по-настоящему. И никто его не найдет. Если он провалится в болото по колено, то никто не подаст руки и не протянет палки. И он утонет. От этих мыслей защипало глаза, и Есеня понял, что сейчас разревется, как девчонка. Ну и пусть. Никто не увидит. И никто никогда не узнает, что он, Балуй, плакал от страха и одиночества, оставшись в лесу всего на одну ночь.

Есеня пробрался в город через один из потайных лазов, которые были известны ему в изобилии — под старым дубом прогуливался стражник, и Есеня не знал, кого подозревать в предательстве. Сестренка не могла такого сделать — все же родная кровь. Может, Чаруша? Обиделась на него и рассказала страже. Интересно, чего ее потянуло за ним в лес? Приключений, что ли, захотелось? У девчонок скучная жизнь — рукоделие да кухня. А может и Сухан. Тот еще маменькин сынок — влетело за простыню, он и раскололся. Есеня собирался забрать у него деньги, поесть и после этого подумать как следует, так ли ему нужен теткин хутор или комариный лес. Впрочем, в тюрьму ему вовсе не хотелось, хотя потом можно было бы хвастаться всем и каждому, что он там сидел.