Черный дембель. Часть 5
Шрифт:
— В общаге не задерживайся, малой, — сказал я. — Николай и Маргарита Лаврентьевна тебя ждут. Марго тебе объяснит, куда и к кому ты поедешь. Слушай её внимательно, запоминай. От тебя теперь многое зависит, братишка.
Я похлопал Кирилла по плечу — тот кивнул.
— Да всё будет нормально, — ответил Кир.
Он посмотрел мне за спину (туда, где около мусорного контейнера притаился Братец Чижик) и спросил:
— Может, подбросишь меня до общаги? Я подожду. Тут, во дворе.
— Не смогу, — ответил я.
Покачал головой и пояснил:
— Дел сегодня по горло. А времени на всё про всё осталось мало.
Кирилл разочаровано вздохнул.
— Ладно, — сказал он. — Увидимся вечером, Серый.
Я снова похлопал своего младшего брата по плечу и ответил:
—
Кирилл зашагал в направлении шоссе. Я проводил его взглядом. Посмотрел на циферблат наручных часов, как только фигура моего брата скрылась за углом дома. Вспомнил, что в прошлой жизни в это время Кир только-только явился в квартиру Наташиных родителей. Прикинул, что до появления убийцы Тороповых осталось не меньше получаса. Взглянул на свой мотоцикл, на солнце, на приветливо махавшие мне ветви абрикоса. Из квартиры на втором этаже по-прежнему доносились звуки радио и включенного на полную громкость телевизора (будто там проживали плохо слышащие граждане). Взглядом отыскал окна квартиры Тороповых. Отметил, что форточки в них приоткрыты, а их походившие сейчас на зеркала стёкла отражали безоблачное ярко-голубое небо.
«Ладно, — подумал я. — Пора. Меняю дислокацию». Около этой пятиэтажки я в прошлой жизни бывал неоднократно (общался с проживавшими в ней пацанами, выяснял подробности произошедших «тогда» событий). Но в этот подъезд вошёл впервые. Отметил, что он мало чем отличался от подъезда дома Котовых (или того дома, где проживал Венчик). Здесь всё ещё ощущался оставленный Наташиной соседкой запах чеснока, к которому добавился запашок табачного дыма. По ступеням я взбирался неторопливо, рассматривал выцарапанные надписи на давно некрашеных стенах (они поведали мне о взаимоотношениях жильцов подъезда). Ступал почти бесшумно, прислушивался. Но и здесь все прочие звуки заглушали крики телевизора из квартиры на втором этаже.
На четвёртом этаже я остановился около двери квартиры Тороповых. Взглянул на металлическую табличку с изображением цифры двенадцать. На фоне коричневого дерматина она выглядела броско и нарядно, будто новогоднее украшение на ёлке. К ручке двери я не прикоснулся. Прижал ухо к холодной коричневой обивке. Мне почудилось, что звучавшие на втором этаже звуки из телевизора эхом отзывались и в квартире Тороповых. Я мазнул взглядом по дверям на четвёртом этаже — дверных глазков на них не увидел. Направился к лестнице и поднялся на один пролёт. Остановился на лестничной площадке между четвёртым и пятым этажами, под окном (за грязным стеклом виднелась безоблачное небо). Взглянул на разбросанные по полу окурки, на смятую пачку от папирос «Казбек».
Пробормотал:
— Как интересно.
Снова взглянул на часы и подумал: «Полчаса осталось. Примерно. Подождём».
Я простоял сорок две минуты на лестничной площадке между этажами среди окурков папирос. Прежде чем услышал тяжёлые и торопливые шаги. Они доносились с нижних этажей. Я шагнул под прикрытие лестницы (та заслонила меня от двери квартиры Тороповых), скрестил на груди руки. Прислушался — шаги приближались. От запаха сырого табака у меня зудело в носу. Я уже дважды прочихался, пока находился в этой посыпанной остатками папирос засаде. Предчувствовал, что скоро снова чихну. Я помассировал большим и указательным пальцем переносицу — зуд не исчез, но слегка ослаб. Гулкие звуки шагов приближались, я слышал их всё отчётливее. И уже чётко выделял их на фоне всё ещё кричавшего на втором этаже телевизора.
Сердце в моей груди ускорило ритмы сокращений. Но не от волнения, а будто бы от радости. Я пристально смотрел на бетонные ступени лестницы. Точно представлял, что вот-вот увижу сквозь них обитую коричневым дерматином дверь, радом с которой остановился поднявшийся на четвёртый этаж человек (его шаги внезапно стихли). Я то ли действительно услышал, то ли вообразил протяжную трель дверного звонка (телевизор на втором этаже в это время радовал мой слух очередным хитом советской эстрады). А вот щелчки отпираемого замка я на самом деле различил. Они словно продублировали удары моего сердца. Я не
увидел, но вообразил, как приоткрылась сейчас дверь квартиры Тороповых. Услышал громкие мужские голоса.— Наиль Русланович? — прозвучал незнакомый мне голос. — Здравствуйте. Неожиданно.
— Здравствуй, Валера, — ответил ему голос бывшего мужа Марго. — Впустишь меня? Поговорим.
— Конечно. Входите. Я вас сегодня не ждал. Выходной ведь. Что-то случилось?
— Случилось, Валера. Случилось. Объясни-ка мне, дорогой…
Дверь, похоже, прикрыли. Потому что я не расслышал окончание фразы.
Я улыбнулся, потёр подбородок. Невольно воскресил в памяти лицо Наташиной мамы, заявившей на суде, что у её дочери никогда от волнения не шла носом кровь. Вспомнил, с какой ненавистью и злобой она смотрела на моего младшего брата и на меня. Подумал, что буду помнить об этом всегда, даже когда она теперь встретит нас милой улыбкой. Мысленно пообещал себе, что терпеливо снесу все её «улыбки» на свадьбе у Кирилла, которая теперь наверняка состоится. Похлопал руками по оттопыренным карманам брюк — проверил, что не выронил и не оставил в прицепе мотоцикла заготовленное для сегодняшнего «дела» оборудование. Спустился на четвёртый этаж, подошёл к двенадцатой квартире. Дёрнул за ручку — дверь послушно приоткрылась.
Через узкую щель я увидел полоску стены прихожей, оклеенную бежевыми обоями. Почувствовал запах жареного лука и слабый аромат духов «Ландыш серебристый». Услышал громкое шипение жира или масла (на газовой плите в кухне) и звучавшие в квартире голоса (там, где по моим прикидкам находилась гостиная). Голос директора Колхозного рынка звучал громко и грозно. Рамазанов начал беседу с хозяином квартиры с «наезда». Я слушал его слова — всё ещё улыбался. Хотя в разговоре мужчин не проскакивали ни шутки, ни ироничные высказывания. Наиль Рамазанов нападал (пока лишь устно), а Наташин отец защищался (неуверенно, с заметной обидой в голосе). Первые же их фразы убедили меня в том, что я не ошибся в своих умозаключениях.
«Спорили два мужика…» — говорил «тогда» на суде сосед Тороповых. Я вдруг подумал, что этому соседу-пенсионеру несказанно повезло в том, что он жил во втором подъезде и не попадётся мне сегодня под горячую руку. Я отметил, что голоса Наиля Рамазанова и моего младшего брата совершенно не походили друг на друга. Найти в них схожесть мог лишь желавший Кириллу зла негодяй или старый маразматик, которому я с удовольствием бы прописал лечение поркой. Я не видел, но представлял, как сейчас всё больше сутулился (будто под давлением обвинений Рамазанова) отец Наташи Тороповой. Вспомнил тот яростный взгляд, каким прожигал меня бывший муж Маргариты Лаврентьевны во время нашей с ним стычки около ресторана «Московский».
Я снова скривил губы в улыбке. Прислушивался. Выделил из разговора-спора мужчин фразы, звучавшие для меня сейчас, как слова-триггеры. «Билет», «деньги», «двадцать тысяч», «автомобиль», «Москва». Сделанные мной ещё в прошлом месяце предположения с каждым новым словом споривших в квартире мужчин всё увереннее обретали статус фактов. Я стоял около чуть приоткрытой двери неподвижно, будто изображал восковую фигуру. Мысленно отметил, что разговор мужчин в квартире уже вышел за рамки спора и стремительно превращался в ругань. Голоса становились громче — теперь к ним уже наверняка прислушивался не только я, но и готовившая в кухне обед Наташа, и её младший брат, и скучавший в соседнем подъезде Наташин сосед-маразматик.
Страсти в квартире стремительно накалялись. Наиль Рамазанов не выбирал выражений: сыпал на своего оппонента оскорблениями и угрозами. Его голос звучал оглушающее, походил на раскаты грома. Мне показалось странным, что слушавший их сейчас за стеной пенсионер не воспроизвёл их на суде дословно: наверняка Наташин сосед страдал от старческой забывчивости и от провалов в памяти. Я чуть сильнее приоткрыл дверь. Прислушивался. Отметил, что Наташин отец поначалу только оправдывался. Но теперь он уже и огрызался. Я услышал, как мужчины обменялись упрёками, выраженными в непредназначенных для детских ушей словах. Мне показалось, что виноватым себя хозяин квартиры не считал — в его голосе проскакивали ноты обиды и возмущения.