Черный феникс. Африканское сафари

«В борьбе с врагами нашими — неверными маврами и нечистой силой — да поможет вам Бог!» — заканчивается направленное губернатору Мозамбика королевское послание, в котором содержится приказ во что бы то ни стало укрепиться на Замбези, пробивая себе путь огнем, мечом и крестом, выйти по ней к Мономотапе. Для этого в Мозамбик направляют огромную карательную экспедицию, возглавляемую бывшим генерал-губернатором Индии Франсишку Баррету. Помимо полуторатысячного войска на кораблях из Португалии доставили целую речную флотилию, множество лошадей, ослов и совершенно ненужных в условиях влажных тропиков верблюдов. Еще никогда Португалия не предпринимала в Африке столь грандиозную экспедицию!

В разговорах с приближенными Баррету не скрывает:

— Молодой король Себаштьян решил покорить Мономотапу. В случае успеха монарх обещал мне пост губернатора и титул «завоевателя рудников».

Экспедиция поднимается вверх по Замбези и останавливается в Сене — тогда главном опорном пункте португальцев на великой африканской реке. Местные племена здесь «усмирены», лояльно ведут себя и купцы-мавры, среди которых многие, приняв христианство, даже взяли на себя роль посредников в продаже португальских товаров в глубинных районах.

Участники экспедиции, изрядно уставшие от перехода на веслах вверх по Замбези, располагаются биваком посреди широченной речной долины. Погода прекрасная. Вечером местная знать приглашает португальских сеньоров на ужин. Угощение еще не окончено, а португальцы начинают хвататься за животы. Проходит немного времени — и кое-кто, воя от боли, катается в судорогах по траве. Участвующий в экспедиции иезуит Монкларуш подзывает к себе собаку и дает ей по кусочку восточных сладостей, которыми потчевали гостей арабы. Не проходит и часа, как собака протягивает ноги.

— Измена! — решает остававшийся на корабле Баррету. Для расправы с маврами он посылает 200 солдат, которые расстреливают всех находившихся в селении мусульманских женщин, стариков и детей. Мужчин же берут в плен и с восходом солнца начинают «экзекуцию во устрашение населения»: по двое мавров привязывают к жерлам пушек и стреляют из них, разрывая тела «неверных» на мелкие куски. Потери португальцев — 28 умерших, почти 73 тяжелобольных.

…Конечно, немало интересного можно было бы еще разузнать в этом архиве, но рабочие начали забивать в ящики материалы о периоде завоевания Мономотапы. Тут уже не было времени выстраивать события в хронологический ряд и живописать биографии героев тех времен. Судорожно перелистывая драгоценные бумаги, я силился доискаться до самого важного, выписать самое интересное. Эти записи еще помогут нам заглянуть в загадочное прошлое государства «владыки рудников».

…Ранним утром, шатаясь от усталости после нескольких почти бессонных ночей, я вышел наконец из губернаторского дворца. Постоял у приземистого памятника Васко да Гаме, на адмиральской треуголке которого уже начинали играть блики восходящего солнца. Свернув за угол, подмигнул модернистскому изваянию Камоэнса — поэта-певца эпохи великих географических открытий.

Великие тени прошлого оставались на острове-призраке. А мне через несколько часов предстояло покинуть Илья-де-Мозамбик…

Глава шестьдесят пятая

Как бы попасть в Софалу? Рут Ферст рекомендует мне Антонио да Кошту. — Путешествие по мозамбикским низменностям. — Равнины и реки приносят в Юго-Восточной Африке одни лишь неприятности? — Неистовства циклонов. — Софальские руины под водой. — Суахилийские и арабские купцы мешают португальцам реализовать мечту о «золотом Офире». — В Нова-Софале поют маримбы. — Чародеи, вдохновленные природой

Но прикосновение к прошлому Мономотапы не давало мне покоя. Тянуло в то место, где на современной карте Мозамбика обозначено: Нова-Софала. Хотя я и знал, что ничего там не осталось от древнего города, хотелось поездить по огромной, расположенной в центре страны провинции, в своем названии тоже сохранившей имя «золотого порта». Ведь именно здесь, на территории провинции Софала, развивались главным образом события, все же позволившие португальцам расчистить себе дорогу к заветным рудникам. И главное, неотвязно преследовала мысль — съездить в Манику, этот вытянувшийся вдоль границы с Зимбабве горный район Мозамбика, который некогда был составной частью Мономотапы. Маника — единственное на мозамбикской территории место, где сохранились и древние шахты, и удивительные архитектурные сооружения времен «владык рудников».

В Бейре, главном городе Софалы, втором по значению порте и промышленном центре современного Мозамбика, я бывал чуть ли не ежемесячно, но «мономотапская тема» с мертвой точки у меня не сдвигалась. От поездки во всеми забытые города, к заброшенным рудникам останавливало то, что по древним памятникам Софалы и Маники не водят экскурсий и не издают путеводителей. Подобное путешествие — не туристская прогулка по Аксуму и не знакомство с улочками Ламу. Поехать туда одному — значит, ничего не увидеть. Тут нужен был опытный спутник, профессионал, который бы в скрытых тропической растительностью камнях узнавал фундаменты древних построек, а за местной легендой угадывал историческое событие. А таких людей колониализм в Мозамбике не оставил.

Лишь после долгих поисков и расспросов мне удалось напасть на нужный след. В столичном университете на кафедре истории меня познакомили с высоким черноглазым и чернобородым худым человеком.

— Антонио Ногейра да Кошта, — представила его Рут Ферст [52] , одна из руководителей Центра африканских исследований университета Мапуту, моя давняя и добрая знакомая. — Это тот единственный человек в Мозамбике, который сможет тебе помочь в мономотапских исканиях. Ты же поможешь и ему и нам, если всякий раз, покидая Мапуту в машине, будешь приглашать его себе в попутчики. Ему надо много ездить по стране, а с «колесами» и бензином туго.

52

Ферст Рут — одна из ведущих деятельниц Африканского национального конгресса (АНК) Южной Африки, известный публицист, борец против апартеида. Погибла в Мапуту в августе 1982 года, вскрывая почтовую бандероль, в которую юаровскими спецслужбами было вложено взрывное устройство.

Еще накануне вечером, предупреждая о предстоящем знакомстве, Рут по телефону рассказала мне об Антонио.

— Могу рекомендовать его не только от себя, но и от имени нашей партии, — как всегда, по-деловому начала она. — Это именно тот человек, который соответствует понятию «передовой представитель нарождающейся национальной интеллигенции». Родился, кажется, в пятьдесят первом…

— Не молод ли, чтобы получать столь авторитетные характеристики? — удивился я.

— Да знаешь, пожалуй, с ним все ясно, и уже давно. В семьдесят первом окончил истфак в местном университете, мог получить шикарную синекуру в одном из колониальных департаментов, но почти открыто заявил: «Не желаю служить фашистам» — и с головой ушел в изучение африканского прошлого. Работал в Центре археологических исследований, но вскоре понял, что заправляющие там португальцы фальсифицируют местную историю, вгоняют ее в прокрустово ложе расизма. Ушел оттуда, долгое время был без дела, пока не начал сотрудничать с подпольными прогрессивными организациями, поддерживающими ФРЕЛИМО. Серьезно засел за изучение марксизма-ленинизма. После провозглашения независимости он — в университете, с нами, твердо и безоговорочно…

Через десять дней мы были уже в Бейре. В самом центре этого душного и жаркого города высится довольно нескладный, построенный в неоготическом стиле кафедральный собор. Его смело можно назвать памятником колониальному варварству, о чем свидетельствует мраморная мемориальная доска на одной из стен собора. На ней можно прочитать: «Кафедрал сооружен из камня, добытого из развалин исторического форта Софала, выстроенного в начале XVI века, а также из других, более ранних сооружений этого города».