Чёрный хребет. Книга 3
Шрифт:
— Не совсем так. Я говорю от лица трёх деревень.
Поворачиваюсь к людям за моей спиной. Хуберт пожимает плечами, Дверон тяжело вздыхает. Никто из всех трёх деревень не подошёл бы на эту роль больше, чем я. Меня не сковывает вековая неприязнь к соседям и только я могу думать в интересах каждой из них.
— Меня зовут Гарн, — говорю. — Позади меня стоит Дверон, староста Фаргара, а так же Хуберт, близкий друг старосты Дигора.
— Это правда, — негромко подтверждает Зитрус. — Один из них рыжий, а другой светловолосый.
— В таком случае представимся и мы, —
С помощью Зитруса он поднимается на ноги и мы видим двухметрового, широкогрудого старика. В молодости он должен был навевать ужас на всех окружающих, сейчас же от его былого величия осталась только тень.
— Меня зовут Сазголон, — объявляет торжественно.
Его имя мне ничего не говорит, но Хуберт с Двероном явно знают этого человека.
— Я вхожу в совет старейшин уже очень много лет. Справа от меня сидит Стауг, мой ближайший и самый давний друг.
Указывает на небольшого, седого старичка, который нам широко улыбается. Пусть он и выглядит весьма бодро, но огонь мысли в его глазах полностью угас. Перед нами человек, потерявший всякий рассудок и морально вернувшийся в младенчество. Даже смотрит как-то шаловливо, задержись мы в этой деревне подольше и он пойдёт показывать нам свои игрушки.
— Слева Диддел…
Указывает на старика, смотрящего в потолок с отсутствующим видом.
— А за ним Тайлин, самый старший житель нашей деревни. Мудрейший из ныне живущих.
Мудрейший из живущих спит в своём кресле. Что-то мне подсказывает, что его принесли сюда спящим, таким же и унесут.
— И наконец, моя жена Улгис… — произносит Сазголон.
Осматриваюсь по сторонам, пытаясь понять, где она, но вокруг из женского пола лишь Лира, Зулла и Аделари за моей спиной. Со стороны Орнаса в здании находятся исключительно мужчины.
Старик кладёт руку на свою накидку из человеческой кожи и очень нежно по ней проводит.
— Пиздец, — вырывается.
Оглядываюсь по сторонам, надеясь, что никто меня не услышал. Я называю себя цивилизованным человеком, поэтому подобные ругательства непозволительны. Но как тут не сдержаться? Этот сукин сын сделал рубашку из собственной жены!
Скрип зубов Дверона позади меня можно услышать в радиусе километра. Не нужна белая жемчужина, чтобы определить его эмоции.
— Моя любимая, — произносит Сазголон, прикладывая руку к груди. — Она навсегда останется со мной.
Поглаживает ласково, будто она до сих пор жива, задерживает пальцы на крохотной родинке.
— Значит так… — начинает Дверон.
— Очень приятно познакомиться, — говорю, перебивая мужчину.
Никому из нас не нравится манера снимать человеческую кожу, но это не повод, по которому мы пришли. Пусть в Орнасе и считают это милым: сохранить часть родственника как напоминание об ушедшем, но всё это останется в прошлом, когда мы подчиним эту деревню.
Пусть снимают шкуры с мёртвых животных, как все нормальные люди.
— Вас смущает наша манера одеваться? — спрашивает Сазголон с лёгкой усмешкой, хочет, чтобы мы почувствовали себя неловко.
— Мы находим это омерзительным, — говорю. — Но это не наше дело, по крайней мере сейчас.
— Так
каково же ваше дело?Поворачиваю голову в сторону лысого воина, придерживающего старика в стоячем положении.
— Расскажи вашему старейшине, сколько человек вы увидели выходящими из леса.
— Их много, — тихо произносит Зитрус.
— Мы пришли сразиться и полностью вас уничтожить, — говорю. — Так же, как мы поступили с Гумендом. Этой деревни больше нет, один только пепел.
— Но тем не менее, вы сидите здесь, пьёте чай и беседуете, — замечает Сазголон.
— Верно. Никто из моих друзей не верит, что мы с вами можем договориться, но я уверен, что кровопролития можно избежать. Мы же люди, в конце концов, общение — то, что отличает нас от животных.
— Давай подведём итог всего сказанного.
Сазголон опускается в кресло и откидывается на спинку, подставляя кружку под новую порцию чая.
— Вы собрались вместе и пришли к нам, чтобы поговорить об избежании кровопролития? Возможно, я чуть-чуть, самую малость чего-то не понимаю, но где-то здесь есть противоречие.
— Никаких противоречий, — говорю. — Вся эта армия пришла для того, чтобы поговорить. Моя личная страховка. Мы очень легко развернёмся и уйдём, если разговор выйдет продуктивным.
— Мне бы очень хотелось узнать критерии этой продуктивности, — отвечает Сазголон. — В чём они заключаются и относятся ли они к нам обоим.
Когда-то человек передо мной был тупым воякой: все в этом мире такие. Но слепота и годы жизни наедине с собственными мыслями научили его пользоваться головой. Это плохо. Я надеялся встретить тут безмозглого кретина, сказать ему что-то вроде «сдавайся, иначе стукну палкой по голове», и тот сразу подчинится.
— Продуктивный разговор, с моей точки зрения, — говорю. — Тот, где я объясняю нашу позицию, слушаю вашу. И мы оба приходим к одному и тому же выводу. Если мы придём к противоположным выводам, то разговор будет считаться непродуктивным.
— Продолжай, — произносит Сазголон. — С удовольствием послушаю. Собственно, это единственное, что мне остаётся, как ты мог заметить.
— Мы пришли сюда, поскольку Орнас долгое время терроризировал наших союзников — Дигор, а недавно появились сведения, что вы готовите новую атаку. Можете не отпираться. Вы хотели разграбить соседнюю деревню, увести в плен жителей и славно повеселиться. Так вот, это не произойдёт: мы решили действовать на упреждение и ликвидировать угрозу с вашей стороны. Как именно она будет ликвидирована — вопрос второстепенный. Нас интересует результат.
— Это вся ваша позиция?
— Нет, но это основа.
— А что, если мы откажемся, как ты это назвал, ликвидироваться?
— Нам придётся действовать силой, — говорю.
— В таком случае предлагаю отбросить наши с тобой пляски и говорить прямо. Если ты думал прийти сюда и запугать нас, то у тебя не получилось.
Несмотря на уверенный тон старика, окружающие воины чувствуют себя не в своей тарелке. Прежде они не сталкивались с настолько превосходящими силами и не представляют, как разрешить эту ситуацию.