Черный лебедь

– Как он Майю уговорил?

– Да никто не уговаривал. Укол сделал, на плечах к лодке вынес. Пока ваши там барахтались, он все дела сделал. А потом его самого укололи, наши. Ну а потом газ пустили. Если б не Женька, я б за это не взялся.

– Хорошо, когда есть на кого свалить. Налет на мою квартиру – твоя работа?

– Моя. Под Игорька работали.

Никогда не забыть мне ту сцену. Я лежу на полу со связанными руками, мать и сестра тоже в путах. «Игорь, все путем». А Игорьком там и не пахло. Подставили пацана.

– А сделали его как?

– Да просто. Он сам дверь открыл. А в твою хату Женька дверь открыла. И на рыжье навела, да. Ничего не осталось, так, несколько цацек.

– Где она сейчас?

– Есть адресок. Там она.

Адрес я записал. Не сводя с Гоши злых глаз, поднялся со стула.

– Из-за тебя срок отмотал, из-за тебя жену потерял. Не жилец ты на этом свете. Не жилец.

Все, разговор закончен. Я узнал, что мне было нужно. Прощать этого подлеца я не собирался.

Женю я видеть не хотел. Да, я в свое время провинился перед ней, но то, что сотворила со мной она, легко перевешивало тяжесть моей вины. Но как бы то ни было, я скрыл от следствия адрес, который сообщил мне Гоша. И сам отправился к ней. Взял с собой только Хомутова и двух надежных парней из его обоймы.

Невзрачная пятиэтажка в Марьино, провонявший мочой подъезд, облупленная краска фанерной двери, примитивный замок. А у нас нашлась примитивная отмычка, с помощью которой Гриша в два счета вскрыл дверь.

Женя сидела в кресле перед телевизором. Столик перед ней, на нем бутылка «Хеннесси», нарезанный лимон. Она спокойно повернула ко мне голову, ядовито усмехнулась:

– Пришел?

– Пришел. А ты ждала?

– Если честно, не очень.

– Если честно. И часто ты врешь, если так говоришь?

– Часто. С тех пор, как ты меня бросил, часто. Ты знаешь, как я жила с тех пор, а? Я нормальная была, в любовь верила. А ты растоптал мою любовь! Я в Москву уехала. Забыть тебя думала. Забыла. Как во все тяжкие ударилась, так и забыла. Я проституткой стала. Про-сти-тут-кой! Из-за тебя!!! А ты знаешь, что это такое, а? Это болото. Спасибо Гоше, вытянул. А тебя любить продолжала, дура. Увидела тебя тогда в поезде. Сначала убить хотела. Потом поняла, что не смогу. Растаяла, сопли распустила. От самой себя тошнило!

– А как гадость мне сделала, так полегчало, да?

– Знаешь, да, полегчало. А когда узнала, что Майка тебя бросила, так совсем хорошо стало. Ты из Афгана пришел – не лицо, а морда. Вот когда снова затошнило. Ничего, пересилила себя. Зато золотишком разжилась. Дело собственное открыла. Извини, благодарить тебя не стала!

Меня покоробила гримаса отвращения, с какой она сказала «морда». Сейчас у меня с лицом все нормально. Еще в девяносто пятом сделал себе пластическую операцию. А ведь Женя целовала мое изуродованное лицо, спала со мной. «Пересилила себя». А Майя себя не пересиливала. Ее не тошнило от моей уродливой физиономии. Потому что она любила меня. По-настоящему любила меня. И в горе любила даже больше, чем в радости. Никто и никогда не будет меня так любить, как Майя. Никто и никогда. Нет больше Майи. И все из-за этой суки, которая сейчас смотрела на меня с ненавистью.

– Ну почему же, ты меня с лихвой отблагодарила. Я твою благодарность четыре года вместе с баландой хлебал. Одного не пойму: адвоката зачем наняла?

– А для отвода глаз!

– Жаль. Лучше бы я на все пятнадцать сел. Тогда бы и Майя сейчас была жива. Или ты и ей отдельно мстила?

– Нет. Тебе одному мстила. А ее просто ненавидела.

– И на смерть обрекла, да?

– Нет! – отчаянно мотнула она головой. – Здесь я ни при чем! Гоша сказал, что рассорит вас. А оно вон как обернулось. Здесь я не виновата. Гоша хотел, чтобы я к тебе вернулась.

– И ты вернулась. И не тошнило тебя тогда, на яхте? – презрительно усмехнулся я.

– Представь себе, нет.

– Скажи еще, что любовь проснулась.

– Не скажу. Не говорила, как любила тебя, когда ты меня бросил. И сейчас не буду ничего говорить! Ты, Сева, во всем виноват! Ты разбудил во мне зверя! Нет ничего страшней брошенной женщины! И я рада, что ты в этом убедился!

Ее губы кривила демоническая улыбка, но в глазах стояли горючие слезы раскаяния. Нет, не радовалась она тому, что сотворила. И вовсе не потому, что страшилась заслуженного наказания. Я видел перед собой несчастную женщину со сломанной судьбой. Женщину, которую я сам сделал несчастной.

– Убедился, – горько усмехнулся я. – Слишком много раз убеждаться пришлось. Что мне с тобой делать?

– А все равно. Думаешь, пощады просить буду? Обрыдла мне такая жизнь.

Я понял, что Женя далека от того, чтобы пускать мне пыль в глаза. Ей действительно было все равно, что с ней будет.

– Может, еще повезет. Но без меня.

Я мог бы отдать ее в руки правосудия. Но не стал этого делать. И отправить ее на тот свет вслед за Майей тоже не мог. Это было выше моих сил.

Я просто вычеркнул ее из своей жизни. Как хочет, так пусть и живет. Возможно, я зря так поступил. Нельзя оставлять врагов за своей спиной. Если эта Гарпия снова расправит крылья, быть беде. Но что-то подсказывало мне, что Женя больше никогда не появится на моем жизненном пути.

* * *

Настя закончила читать. Огляделась по сторонам. Сокольского нигде не было. Графа она нашла в Портретном зале. Он стоял возле портрета своей покойной жены и смотрел на нее мокрыми от слез глазами. Смотрел на нее, ничего вокруг себя не замечая.

И сразу же Насте на ум пришли слова Елены Васильевны. «Есть и наши портреты. Но здесь они появятся после нашей смерти. Хотелось бы надеяться, что не скоро» . Так она говорила, когда Настя только устраивалась на работу. Не сбылись ее надежды. Прошло совсем немного времени, и портрет Майи Дмитриевны занял свое место.

Настя скорбно вздохнула, но Всеволод Владимирович даже ухом не повел. Казалось, никакая сила не способна была вывести его из транса, в котором он сейчас находился. Да и не хотела Настя его отвлекать. Она получила все ответы на свои вопросы, и ей пора было уезжать.

Она покинула дворец с тыльной его стороны. Красота вокруг и великолепие, но какая-то тягостная, мрачная пелена висит над всем этим. Не хотелось оставаться здесь. По узкой неприметной аллее она вышла к контрольно-пропускному пункту, беспрепятственно миновала ворота. Путь к шоссе не близкий, но ее не пугала долгая пешая прогулка. Лето, теплый безветренный вечер, длинная дорога-тоннель сквозь разросшиеся липы. Она выйдет на шоссе, поймает машину. А завтра с утра в Москву, к Вадиму.

Но далеко Настя уйти не смогла. Ее догнал Юрий, заставил сесть в машину.