Черный мерин

– Данила Сергеич, держись!… Убирайтесь в Москву, прокурорские шавки! Демократию не задушишь!

Хозяин сложил руки замком и изобразил гагаринскую улыбку. Некоторые женщины всплакнули, а мужчины, взявшись за руки, перегородили выезд со стоянки. Камера на плече оператора замигала огоньком записи. Любовь народа грозила перерасти в массовые беспорядки.

Впрочем, когда «лексус» решительно направил колеса в толпу, цепь разорвалась, и мы без проблем выехали с милицейского двора. Я исполнял роль водителя, рядом на всякий случай расположился командир, а сзади Егорка и Демидов. Охранников последнего, тоже на всякий случай, оставили в автобусе.

Наиболее ретивый защитник демократии вдогонку заехал по заднему стеклу булдыганом, перепутав «лексус» с автозаком.

– Требуха баранья,– обиженно прошептал бывший мясник.

Обед в «Данилушке» прошел на высоком организационном уровне. Заказано было много, но бдительные омоновцы масок так и не сняли, поэтому принимали пищу с определенными неудобствами. Они, наверное, их и дома не снимают. И в удостоверениях тоже в масках. За стол пришлось пригласить и понятых, иначе они могли отказаться выполнять гражданский долг. Понятые уселись за моей спиной, и, наворачивая судака в кляре, делились нехитрыми житейскими радостями.

– Ты прикинь, Санек – полоса пошла! Вчера ботинки нашел, сегодня кормят на халяву…

– Какие ботинки?

– Да вот! Почти новье! Какой-то идиот на помойку выкинул! А в них еще ходить и ходить!..

Я повернулся. На понятом были мои несчастные шузы, пострадавшие в борьбе за Конституцию.

Мы с Егоркой тоже не остались голодными и съели ложечку за папу, маму и генпрокуратуру. Мой друг заказал «картошку по-ходорковски», но, поскольку такого блюда пока не было, пришлось давиться лангетами.

«Папа» Демидов присесть с нами за столик не посмел, выполняя обязанности распорядителя. Покидая заведение, мы порекомендовали его переименовать, например, в «Устинушку». Или «Чайку». Хозяину идея понравилась.

До острова домчались за двадцать минут. Жаль, без мигалки. Мост встретил нас поднятым шлагбаумом, охранники улыбками, а Тайсон – вилянием обрубка. Не исключено, это были те самые орлы, которые по мне стреляли. А теперь лыбятся, сволочи…

Как переменчива жизнь! Как легко в ней запутаться!

Знакомые места. Церковь, вышки, гаражи… Перед церковью Демидов крестится. Я притормаживаю у крайнего гаража и показываю ему на вышки.

– Снесли бы вы их, Данила Сергеич. Не концлагерь же… Стыдно. Вы серьезный человек, потомственный дворянин, говорят, а все в тюрьму не наигрались…

Жизнь переменчива. Кто его знает, вдруг снова придется сюда плыть.

– Не вопрос. Завтра же уберем.

Мы выходим из «лексуса». Боюсь, не вынесу нервного напряжения. Что обычно случается в фильмах? Только руку протянешь к сокровищу, как появляется предатель и, мерзко улыбаясь, просит предъявить документики. «Прокурор-то, говорят, не генеральный! И вообще не прокурор!» И вместо сокровища – Карацупа с Тайсоном!

Слава Богу, Егор по-прежнему спокоен и не боится никаких предателей.

– Где джип?

– Вон тот гараж. Пожалуйста.

По команде Демидова один из охранников отпирает тяжелую бронированную дверь. Родной капот, родной «кенгурятник». Ну, здравствуй, «Виктор Степанович», здравствуй, долгожданный мой…

Самое главное – держать себя в руках. Чтобы никто не понял, будто я обрадовался, словно вампир, попавший в пункт переливания донорской крови. Что я и есть хозяин игрушки… Спокойно, спокойно. Ты обычный прокурорский работник в красных кедах, купленных на премию за дело Ходорковского. Никаких эмоций.

Трудно, очень трудно. Я хочу упасть на капот и обнять друга, но нельзя. Ограничиваюсь скупыми, сухими фразами.

– А… О-о-о!.. У-у-у… Ы-ы-ы…

Егорка поддерживает в трудную минуту.

– Артем Григорьевич, проверьте, та ли это машина?

Карацупа вручает мне ключ и документы. В трепетном экстазе открываю дверь и забираюсь в салон. Ничего проверять не надо. Это – «Виктор Степанович»! Друг мой ненаглядный!..

«Ты узнаешь его по кузову, по торпеде и году выпуска… Его образ на сердце высечен – ароматами омывателя…»

Через лобовое стекло я показываю другу большой палец. Егор подзывает мужиков-понятых и начинает составлять протокол на фирменном бланке, подтверждая, что мы не шаромыжники, а люди солидные.

Мне не хочется вылезать из джипа. Я боюсь, что снова потеряю своего немецкого друга. Может, ну ее к черту – железную дорогу. Сколько тут до Питера?.. Неделя ходу. Доеду как-нибудь, если на бензин подкинут.

Салон, конечно, уже потерял товарный вид. Демидов не очень аккуратный хозяин, что и понятно. У него таких авто, как у Абрамовича пароходов и яхт. На торпеде свежие царапины, коврики залиты то ли кофе, то ли кровью, пепельница битком… Ублюдок!

Покидаю салон и заглядываю под капот. Номера не мои, значит, перебиты, это ясно даже ребенку. Но перебиты качественно. Без экспертизы никогда не врубишься. Нет, точно ублюдки! Я человек добрейшей души и сердца, но будь в руке пистолет, палец не дрогнул бы… Перебивай теперь обратно! Егорка отражает это в протоколе. Про номера, конечно, а не про палец.

Подходит еще один охранник с Тайсоном на поводке. Пес настораживается, принюхивается и смотрит на меня заинтересованным взглядом. Потом начинает рычать и рыть лапой землю. Вот он, предатель. Узнал!

Демидов, что-то заподозрив, раздумывает. Егорка, застрели его! Не Демидова – Тайсона!.. Продаст, собака!

– Тайсон, фу!.. Свои!..– охранник, к счастью, чуткостью носа не обладал.

– Все в порядке, Артем Григорьевич?

– В целом – да.

– Понятые… Распишитесь и можете быть свободны.

– А деньги? – мужик в моих ботинках незаметно указывает на командира омоновцев.– Он обещал…

Демидов без слов достает из пиджака по сотне и вручает понятым. Те, не читая, быстро расписываются в протоколе и, сияя счастьем, уходят. Гражданский долг выполнен, впереди – праздник.

А нам еще выполнять… Утомившись от переживаний, я стреляю у охранника сигаретку, прислоняюсь к теплому боку «Виктора Степановича» и закуриваю. Я не могу прийти в себя. Кажется, сейчас проснусь в комнате стадиона, и все исчезнет… Реальность слишком нереальна, да простят меня борцы с тавтологией. Кажется, я плачу. Не обращайте внимания. Если, не дай Бог, у вас украдут джип, а потом вы его найдете, то вы меня поймете. И помянете добрым словом. Чтобы пережить счастье, равно как и горе, не спиться или не свихнуться, надо обладать потрясающей силой духа. А я пока не очень силен духом, в чем чистосердечно признаюсь…