Черный оксюморон
Шрифт:
— Куда я могу положить вещи? — спросил Чонгук максимально томно.
— Ты нарушаешь мое личное пространство, — Йоко закатила глаза, отпихнув от себя парня, вырвала из его рук рубашку и брюки и отошла в сторону, чтобы сложить их на стуле. — Не приближайся ко мне, я этого не люблю.
— Да? А твои щеки говорят об обратном, — ехидно подметил парень, оглядываясь на кровать. — Нам не будет тесно?
— Нам? А с чего ты взял, что я буду спать с тобой? — Йоко улыбнулась не без наслаждения, осадив самодовольного детектива. — За то, что позволяешь себе вольности, будешь спать на матрасе, а мы с Чимином как-нибудь поместимся.
— Думаешь, я расстроюсь, если ты не позволишь мне лечь с тобой? — напыщенно произнес Чонгук. — Да я только рад, что посплю один, а вот хёну искренне сочувствую.
— Сочувствовать удобнее на матрасе, так что ложись, — пихнув ногой мягкий
Йоко задели слова, сказанные Чонгуком. Ему что, настолько противно спать вместе с ней? Все же было нормально, они даже начали ладить, и снова обидные шуточки в ее адрес. Видимо, он был прав, когда сказал, что у него нет сердца. Девушка была убеждена, что с левой стороны груди у него твердый, черный уголь, который вот-вот рассыпется, но никак не жизненно необходимый орган, качающий кровь.
Чонгук был в таком же опущенном настроении. Его прошибла странная, непривычная волна ревности. С какой это стати Чимину позволено спать рядом с Йоко? Разве он заслужил такую привилегию? «Почему не я?», — злобно шипел про себя Чон, опускаясь пятой точкой на матрас. Парня терзало то, что загорелось у него внутри. Хотелось опрокинуть эту чертову кровать. Нет, хотелось запереть дверь ванной комнаты, чтобы Чимин никогда из нее не выбрался. Нет, хотелось залезть к девушке под одеяло, ведь там ему было самое место в ту ночь. Чонгук по-настоящему не понимал, что с ним происходило. Она же просто практикантка, которая уйдет из прокуратуры через пару месяцев. Она та самая Йоко, которая неимоверно бесила его одним своим видом. Она обычная девчонка, коих на свете миллионы. Нет, все это было пустым обманом — обманом, засевшим глубоко в подсознании Чонгука. Ему нравилось удовлетворять себя ложью, придуманной им самим. Он прятался за ней, как за щитом, и не собирался вылезать открыто на поле боя.
— Вы уже собираетесь спать? — Чимин зашел в комнату в одних трусах. Попутно он вытирался полотенцем и, кажется, совсем не стеснялся своего вида.
— Да, и тебе отвели почетное место, — слащаво протянул Чонгук, указывая рукой на постель. — Надеюсь, тебе будет удобно в компании нашей королевы.
— Воу, — усмехнулся Пак, направляясь в сторону кровати, — а это приятно. Спасибо, Йоко.
— Ложись и не болтай, — буркнула спрятанная за книгой девушка.
Ей было безумно неловко. Так неловко, как никогда еще не было. Она находилась в одной комнате с двумя почти что обнаженными парнями. А парни-то были очень даже ничего… Тело Чимина не уступало телу Чонгука, оно было таким же атлетически сложенным, только пресс был немного рельефнее и притягивал к себе со страшной силой.
Когда кровать рядом с Йоко промялась, когда она ощутила тепло чужого тела, ее резкой, горячей стрелой прожгло насквозь непреодолимое чувство страшного смущения. Рядом с ней лежал детектив Пак в одном нижнем белье. Он слегка соприкасался своей горячей кожей с ее холодной, создавая непередаваемый колорит. Девушка поймала себя на странной мысли: ведомая женскими инстинктами, ей захотелось отложить книгу и прижаться к Чимину так крепко, чтобы кости захрустели, чтобы дыхание перехватило, чтобы не было сил оторваться, но вместо этого она постаралась погрузиться в чтение и не обращать внимание на детектива, который в опасной близости и с умиротворенным лицом копался в телефоне. Но это умиротворенное лицо было лишь умело натянутой маской. Чимин боролся сам с собой. Как же ему хотелось приласкать Йоко, усмирить ее дикий нрав, бережно обнять и дать понять, что не стоит находиться в постоянном напряжении — нужно давать волю себе настоящей и не бояться быть за это осужденной. В голове парень так и фантазировал, как его руки блуждают по женскому телу, пальцы зарываются в волосы, а губы находят ее губы, чтобы слиться в нежном поцелуе. С ним творилось что-то странное, от чего хотелось на стенку лезть. Внешне Чимин напоминал спящий вулкан, внутри которого в любой момент могла проснуться кипящая страстью лава.
Чонгук не мог смотреть, как Йоко и Чимин лежат вместе на одной кровати. Он отвернулся в другую сторону, натягивая на себя тонкое одеяло, и с силой сжимал его в кулаке. Он бесился сам от себя. Какого черта он ревнует? Почему какая-то Йоко смогла вывернуть его наизнанку дважды: сначала от неприязни, а после от едва зарождающихся чувств, которых Чонгук страшился больше смерти? Детективу было совсем не весело от происходящего. Он не узнавал себя. Всегда привыкший к одиночеству, к тяжелому камню
вместо сердца, к саркастическому отношению к жизни и возвышенным чувствам, о которых любили петь влюбленные, он занимался самобичеванием и отгонял от себя ненавистные ему зачатки чего-то весьма нежного и хрупкого. Сладкие сорняки пробивались сквозь холодную бетонную стену в груди и тянулись к солнцу. Они не видели его, но хорошо ощущали идущее из ниоткуда будоражащее тепло. Чонгук изо всех сил старался поливать ядом маленькие ростки, топтать их и рвать, не жалея, но они появлялись снова и снова. И сейчас, когда за его спиной разворачивалась тошнотворная картина, он хотел выть не своим голосом, метаться из стороны в сторону в поисках помощи и молить богов о пощаде. Ну не может он любить, он не умеет и не должен, но Йоко… Будь она проклята.— Ты куда? — спросил Чимин, когда увидел, как его лучший друг внезапно сорвался с места.
— Пить хочу, жажда мучает, — холодным тоном отозвался Чонгук, скрываясь в темноте коридора.
Чимин и Йоко удивленно переглянулись, но не стали придавать значения неожиданному порыву их новоиспеченного соседа по комнате. Ну захотел человек пить, и что с того? А то, что его жажда была вызвана далеко не простым желанием опрокинуть стакан воды, чтобы пополнить организм лишним объемом жидкости. Чонгук хотел уйти подальше, уйти и не видеть, как Чимин лежит рядом с Йоко совсем близко, как их кожа случайно, но так интимно соприкасается, как их тела, мужское и женское, могут в любой момент оказаться не в том положении и дать огню разрастись до катастрофических масштабов. Такого не могло быть, разумеется, и мозгом Чонгук здраво это понимал, но окаменевшее сердце внезапно треснуло, осветило его изнутри слабым светом, который до боли защекотал его изнутри.
Оказавшись на кухне, детектив Чон даже не стал включать свет. Ему было комфортнее так, в темноте, чтобы даже он сам не видел себя — настолько его воротило от собственных чувств, которые он старался подавить в себе. Подавить, растоптать, разодрать в клочья и выбросить куда подальше. Нет, такого просто не могло быть. Слишком рано, слишком неправильно. Йоко такая чужая, что ему о ней известно? Да почти ничего, кроме того, что ей неосознанно удалось бросить крошечное семечко прямо в душу Чонгука, из которого начало прорастать что-то слишком сложное и опасное. Парню так и хотелось вывернуться наизнанку, очиститься и погрузиться в прежнюю ледяную пещеру одиночества и нарциссизма, но легкое дуновение ветерка, приносившее ему не только свежесть, но и согревающие нотки солнечных лучей, заставляло его вылезать наружу и боязно тянуть руки к чему-то ужасающему, но такому привлекательному.
Чонгук налил себе воды прямо из крана и одним большим глотком осушил стакан. Он с характерным грохотом поставил его на столешницу, в которую упирался рукой, вытер тыльной стороной ладони рот и обреченно опустил голову — так, как это обычно делают потерявшие всякую надежду на спасение пленники перед своими грозными, несокрушимыми завоевателями. Что же ему делать? Как быть? Он ведь не умеет любить, он не может позволить этому отвратительному чувству пустить корни прямо у него в сердце, которого, как он считал, у него нет. Но тогда что же так сильно ноет в груди? Что же так отчаянно рвется наружу и трепещет со страшной силой? Камни на такое не способны, камни не живые, а вот сердце…
Внезапно в комнате раздался женский смех. Это была Йоко. Впервые Чонгук услышал, как она смеется, и это было прекрасно: словно тихий, скромный ручеек пустился бежать навстречу яркому солнцу; он отражал в себе искрящиеся лучи, извивался игривой змейкой и в конце своего пути так опрометчиво разбился о лежавший на дороге булыжник. Парень повернул голову в сторону источника неожиданного звука. Ему было страшно подумать, что могло вызвать смех в Йоко, но он рискнул посмотреть. Медленно, с осторожностью затаившегося хищника, Чонгук прошел в комнату и увидел, как Чимин что-то показывает девушке в телефоне, а та изо всех сил сдерживает улыбку и старается не засмеяться. У Чона нестерпимо закололо где-то, где должно быть пусто.
— А мне покажешь? — серьезным тоном спросил Чонгук, приближаясь к постели.
— Помнишь, на прошлые выходные мы ездили с тобой к моему другу, у которого живет классный лабрадор? — Чимин положил телефон себе на грудь, закинув руку за голову. Да он совсем по-хозяйски устроился на этой кровати. — Я показал Йоко, как он игрался в бассейне с мячиком.
— Тошнотворное зрелище. Он был весь мокрый, в слюнях и ко всем приставал, — Чон чуть ли не театрально скривился и бухнулся на свой законный матрас. — Хватит ржать, завтра вставать рано. Всем спать.