Черный паук

Так вот, скрипел он все, скрипел, ворчал, ворчал, глядеть на эту женщину не хотел и вдруг, точно чума его сразила, почернел даже весь. Приходит ко мне, говорит:

— Женюсь. Люблю ее. Она милая, Володя.

Правда, она была мила. Но, жена–красавица, да еще циркачка!..

Козлов насторожился. Его ужасное лицо побледнело под шрамом.

— Скажите, тов. Афанасьев, вот вы знали цирковых актеров… Не встречалась ли вам одна женщина–акробатка… У нее было такое лицо, что вы не могли не обратить на нее внимания, если только ее видели. Она была не русская… Кажется, венгерка — точно не знаю…

Он умолк, задохнувшись от волнения.

— Как ее звали?

— Фамилии не знаю. Имя — Жермена… Была известна под псевдонимом «Черный Паук».

Афанасьев не ответил. Он смотрел перед собой пустыми глазами. Губы были сжаты.

«О, ЖЕРМЕНА!»

— …Черный паук, — уныло протянул Козлов и задумался. Перед его насторожившейся памятью потекли дни горячие, пламенные, сумбурные. Работа в РКСМ, авто–броневая школа. Вечерние занятия. И за целым рядом автомобильных поворотов, за углом Тверской, за закопченной дверью общежития — пылающее подобие страсти и тайны. Ночи — длинней прощальных вздохов… Как он помнит все это… О, Жермена!..

— Я знал ее, — добавил Афанасьев сухо. — Она расстреляна два года то

му назад.

— Как, расстреляна? «Черный Паук» расстреляна!?

Козлов с диким ужасом глядел на него, глотая воздух, как рыба, выброшенная на песок.

—Я расстрелял ее, — повторил Афанасьев… — Про нее я вам и рассказываю. Слушайте же дальше.

«БРОДЯЧАЯ ЖИЗНЬ МНЕ НАДОЕЛА».

— Влюбился в нее Подгорский. Вижу — пропадает парень почем зря. Какая же она ему жена? Из–за нее и все летчики в школе передерутся. Это то же, что бомбу в костер спрятать. Я, значит, повел против нее подкоп. Поговорил с братвой. Поругались, но все–та- ки в город ездить перестали. Однажды встречает меня Жермена на улице и говорит так грустно:

— Почему вы меня невзлюбили, Володя. Я так одинока. Бродячая жизнь мне надоела… Мне хорошо со всеми вами и, право же, я неплохой товарищ. Помогите мне стать честным, полезным гражданином.

Что греха таить? Сам я был немного влюблен…

Актрисы–буржуазки, — туфельки лаковые, губки красные, — такие женщины меня никогда не привлекали. Но, друг Козлов, эта женщина была неотразимо обаятельна, и, к тому же, по–настоящему умна. Да что уж…

Я раскис, пожалел ее… Словом, долго ли, коротко ли, переехала она к нам в школу. У Подгорского с ней любовь да согласие.

Прошло месяца три. «Черный Паук» принимала участие в общественной жизни школы, училась, помогала всем, чем могла. В нашем шахматном кружке считалась лучшей шахматисткой.

АВАРИИ.

И вот — участились у нас аварии. То один разбивается, то другой… Все

говорят: — такая полоса пошла, ничего не поделаешь. Я и сам так думал. Тщательно проверяли состояние аппаратов и здоровье летчиков, но аварии не прекращались. Однажды чуть было не раскрылась вся махинация.

Инструктор Лури ухитрился упасть с двух тысяч метров, однако еще дышал, когда к нему подбежали. Жермена была потрясена. Глаза ее блуждали, она вся дрожала от сдерживаемых рыданий. Она была очень дружна с Лури, и его гибель была для нас страшным ударом. И вот, когда она подошла к носилкам и склонилась над изуродованным телом — инструктор открыл глаза и… если бы вы видели, Козлов, его лицо в ту минуту!

Все решили, что он кончается. Только у меня тогда мелькнула мысль, что в этой предсмертной гримасе не физическая боль, а дикая ненависть и угроза.

Я подавил эту мысль, уж очень она была нелепа. За что он мог ненавидеть «Черного Паука»? — С Жерменой его связывала тесная дружба, и ей он выказывал знаки самой нежной преданности.

Жермена вздрогнула и закрыла лицо руками.

Я думаю, это была единственная минута слабости за всю ее богатую событиями жизнь, по крайней мере, никогда больше я ее такой не видал, даже во время расстрела.

Лури царапал ногтями холщовую обивку носилок и шевелил губами: он силился что–то сказать. Санитары остановились на минуту. В его горле клокотала кровь, мешая говорить. Я прижался ухом к самым его губам. Он сделал отчаянное усилие и еле слышно шепнул только одно слово. Из горла хлынула кровь, глаза скосились, нащупывая лицо медленно отступающей Жермены.

Знаете, что он сказал?

— Паучиха…

Только потом я понял, какой смысл он вложил в это слово. Но в то время меня как нож ранила жалость к нему, к его любви, которую он выдал в своем предсмертном хрипе.

Он умер через пять минут.

Прошел месяц. Прилетели к нам из Москвы гости на «Юнкерсе». В то время немецкий «Юнкере» был у нас редкой птицей. Из этого посещения мы сделали настоящее событие. Гости были — ответственные партийные работники из центра: зампредчека, товарищ Наркомпочтеля и представитель РВС в Одесском округе. Жермена моментально подружилась с летчиком немцем — Шпет. Она бывала на его родине, в Верхней Силезии, и даже знавала какого–то кузнеца — двоюродного дядю летчика.

ЖЕРМЕНА ЕДЕТ В ГОРОД.

Собственно, они не в гости к нам приехали. Зампредчека летел в N с важными инструкциями из центра и документами, изобличающими крупного экономического шпиона на юге.

Вечером мы устроили совещание в квартире начальника школы. Жермена ушла в свою комнату. Говорили до полуночи. Утром был назначен старт. Настроение у нас было подавленное. За этот месяц погибли два инструктора и один курсант. Это уже принимало размеры стихийного бедствия, но мы не знали, как бороться с ним. Среди курсантов начиналась паника, и нужно было много выдержки, чтобы подавить ее с самого начала.

Была создана специальная комиссия для проверки наших учебных аппаратов, — но все они оказались в полном порядке и были признаны вполне пригодными для полетов.

Мы посоветовались с товарищами из центра, и было решено, что начальник школы отправится вместе с нами в N для доклада командующему воздушными силами юга. Мы уже пожелали друг другу спокойной ночи,

когда из комнаты Жермены донеслись крики.

Подгорский побледнел и бросился туда. Мы остановились в недоумении.

Через пять минут, очень смущенный, Подгорский шепнул мне, что жене его дурно и что ее немедленно нужно отправить в город, к врачу.

— У нас же есть свои врачи, — удивленно сказал я.

Он помялся и потом, отведя меня в сторону, сообщил, что жена скрыла от него свою беременность, и сейчас у нее начинается что–то неладное, как будто выкидыш, я уж не знаю, что–то в этом роде, и ей необходимо обратиться к специалисту.

Город был от нас верстах в двадцати, автомобилем час езды, дороги хорошие.

Я успокоил его. Сам отвезти Жермену он не мог: нужно было успеть за ночь приготовить материалы для доклада, а в шесть утра был назначен старт.