Черный плащ немецкого господина

— Ой, плохо мне-ее… — заревела.

Вот, принес же черт! Услышат соседи, что подумают?

— Да чего тебе плохо?! Никто не лупит, деньги не отнимает.

— А на что мне деньги эти? Одна сижу, как перст, в четырех стенах, — подвывала Варвара, тем не менее, послушно засовывая руки в рукава.

Только бы соседи не услышали этого воя. Надо быстрее ее выставить. Одеревеневшими пальцами Павел застегнул, наконец, пуговицы на Васькином пальто.

— Учиться иди. На парикмахера, — сказал первое, что в голову пришло.

— Кто же меня возьмет? — Варькино лицо кривилось безобразно, но выть перестала. — У меня и аттестата-то нет, я же школу бросила в десятом классе…

Ну, дура!

— Да кому нужен сейчас этот аттестат! Хочешь, с Еленой поговорю, чтобы взяла к себе ученицей? Пока Васька сидит, профессию получишь. Сколько можно подъезды мыть? И потом, — вспомнил вдруг, — у тебя же сын есть. Что ты за мать такая, сбросила ребенка на родителей, и думать о нем забыла! Забери его срочно из деревни, отдай здесь в школу, в шахматный кружок или еще куда-нибудь. Займись воспитанием, а то ведь вырастет, тоже о тебе не вспомнит. Давай, давай…

И, развернув, буквально вытолкал непрошеную гостью за дверь.

Не стал уже говорить о том, что было бы, узнай Васька, зачем она к нему приходила. Тут уж не только ей достанется. Скорый на руку Васька не станет разбираться, кто прав, кто виноват. Он в ярости не только прибить, а и убить может. Ну, бабы! Ну, слабый пол! Ну, Варвара! Раньше как снисходительно с ним обращалась. Подкармливала неудачливого соседа, пыталась сватать за каких-то своих подружек-поломоек, но никогда не видела в нем мужчины. Да и кто мог сравниться в ее глазах с Васькой!

Непослушными пальцами расстегнул пуговицы на рубашке. Подняв голову, случайно взглянул на себя в зеркало и — не узнал.

21

Рабочий день близился к концу, и он уже собирал со стола бумаги, когда в его кабинет неожиданно вошла секретарша Неверского, Наташа.

— Павел Петрович, Алексей Иванович просит принять посетителей. Делегация из Вознесенского района. Из Дома Культуры, по поводу ремонта.

В самом деле, какое отношение имеет он, инженер, к какому-то Дому Культуры?

— Алексей Иванович занят, — объяснила Наташа. — Он вечером в Москву на выставку товаров улетает. Сейчас готовится, просил не беспокоить. Бакатина нет. Больше эту делегацию принимать некому и не принять неудобно — они с обеда в приемной сидят. Вы их просто выслушайте.

— Но что-то же я им должен сказать?

Наташа слегка замялась.

— Надо деликатно отказать.

Если Неверский просит…

— Ладно, приглашайте, — кивнул он.

Прислушиваясь к шагам в коридоре, он автоматически продолжал наводить порядок на рабочем столе. Уходя, всегда оставлял рабочий стол чистым. Такая у него появилась привычка с тех самых пор, как он занял этот кабинет, все размещать по своим местам, по файлам и полочкам.

В кабинет вошли две женщины и высокий мужчина и недружным хором поздоровались.

— Здравствуйте, — ответил Павел, приглашая жестом седиться.

И как он должен отказать этой самой делегации, какими словами? Вошедшие уселись на диван сбоку, никто не прошел к столу. Неудобно, но вместе. Ясно, вместе они сильнее.

— Мы по поводу ремонта… — решительно начала женщина в меховом берете, и вдруг запнулась.

Он изобразил максимум внимания.

— Да-да, я слушаю.

— По поводу ремонта… Дома Культуры.

Глянув в лицо просительницы, он чуть было не выронил из рук папку. Это была Стеша. Он уже открыл было рот, чтобы парой фраз выразить радость по поводу неожиданной встречи, но тут же себя одернул. В самом деле, не на улице встретились. Здесь он лицо официальное. Представитель фирмы.

— У нас был лучший Дом культуры в районе, — подхватила вторая женщина, толстушка с непослушными кудряшками, которые торчали во все стороны. — Старинное, между прочим, здание…

Опустив глаза, он с ничего не выражающим выражением лица, он прослушал долгую историю о том, как гибнет памятник архитектуры. Ржавеют и лопаются трубы, рушится протекающий потолок, ветер заносит пыль и грязь в разбитые окна, поздними вечерами собираются подростки, хорошо поставленным голосом рассказывала толстушка. Наверняка, не в первый раз. Живописная картины вырисовывалась, ничего не скажешь.

Никому ничего не давать до конца года, сказал Неверский на прошлой планерке. Никому! Сейчас, перед праздниками пойдут косяками делегации просителей. Все просят и просят. Как будто у нас не работающее предприятие, а благотворительное общество. Дай и все. А откуда взять? Денежки заработать надо. А с заработанного еще налоги заплатить. И отчисления в пенсионный фонд. Не говоря уж о крупных взносах в фонд предстоящих выборов. Неверский очень хотел стать депутатом.

Павел тогда с ним мысленно согласился. Руки, ноги, голова есть — иди и работай. Каждый — за исключением детей и глубоких стариков, — каждый должен, и может, сам зарабатывать. Дворником, почтальоном, разносчиком газет, если специальности нет. О специалистах и говорить нечего, было бы желание, всегда что-нибудь найдется. Но нет, вместо того, чтобы действовать, идут клянчить у тех, кто по их убеждению, имеет деньги. Идут, унижаются и даже не подозревают, что способны не меньшие деньги заработать, стоит только как следует пошевелить мозгами. А может быть, даже и большие, важно захотеть. Так же он думал тогда, так думал и сейчас, глядя на свои сцепленные руки, лежащие на последней, еще не упрятанной в шкаф папке, и делая вид, что слушает эмоциональный рассказ толстой круглолицей тетки. Она очень старалась. Готовилась, наверное, пока в приемной сидела. Хотела передать ему свое возмущение равнодушием властей, хотела заразить своей горячностью, привлечь его к ответу за разрушаемое временем здание, отклика хотела, но ее речь вызывала только нарастающее чувство недовольства и даже какой-то неловкости за посетителей. Умные же люди. И, наверное, не ленивые. Сюда, вот, не поленились прийти. А сесть, подумать и принять правильное решение почему-то не в силах. Женщина внезапно замолкла, видимо, закончила свою обвинительно — просительную речь. И что ей ответить? Повисло молчание.

— Мы знаем, что вы помогли больнице в «Красном Луче» приобрести медицинскую аппаратуру, — кашлянув, сказал, наконец, мужчина.

Павел кивнул.

— Да, помогли, поскольку занимаемся выпуском этих аппаратов.

— В газете писали, что вы и на ремонт школы дали денег, — сердито добавила толстушка.

Что взять с этих газетчиков! Лезут во все щели. Освещают, видите ли, события и факты. Павел вздохнул. Не будешь же объяснять, что эта школа находится в том самом районе, от которого Неверский и собирается баллотироваться в депутаты.

— Разумеется, — начал он, осторожно подбирая слова и строя из них официальные, округлые фразы, — мы оказываем некоторую финансовую помощь. Но сейчас предприятие само испытывает финансовые трудности, конец года. Боюсь, что сейчас мы не в состоянии вам помочь, — закончил он. — Впрочем, если хотите, можете обратиться к генеральному директору. Секретарь запишет вас на прием.

Кажется, он выполнил то, о чем просил Неверский — отказал. А дальше пусть Неверский сам разбирается, не его, простого инженера, это дело. У каждого свои функции.

— Павел… Петрович, — Стеша подняла на него глаза. — Я, конечно, понимаю, что не все в ваших силах, но…

Не дай Бог, сейчас начнет вспоминать молодость. Этого нельзя было допустить.

— Вы действительно все правильно понимаете, — прервал он и решительно поднялся, давая понять, что прием окончен. — Если бы я мог помочь, я сделал бы все, что только в моих силах.

Толстушка, учитель и Стеша тоже встали. С глубоко разочарованными лицами. А что вы хотели? Чтобы он раздавал деньги, которых у него нет? А если бы и были — все равно бы не дал. Подачки лишают человека инициативы и развращают.