Черный список деда Мазая

Я открыла сумку, достала оттуда фотографию и положила перед Нелидовой.

– Узнаете?

– Ну конечно, – тут же подтвердила она, – я приобрела эти туфли по просьбе Севы. Поскольку я стала в скупке постоянной покупательницей, продавщицы мне кое-что откладывали, я им рассказала про благотворительный фонд, и девушки прониклись. Эти туфельки они для меня придержали, уж больно хороши, совершенно новые, ни внутри, ни снаружи никаких следов носки. Набойки и профилактика не тронуты, кожа наимягчайшая. Сразу видно, делал дорогой мастер, итальянец. Вон там, видишь, на стельке фамилия латинскими буквами указана. Правда, стоили лодочки дорого, две тысячи.

– Две тысячи! – эхом повторила я, произведя в уме вычитание.

У Жеки-то сыночек взял семьдесят пять тысяч рублей! Неплохой навар, полученный буквально из воздуха, достался «очаровательному мальчику»!

– В магазине я, как правило, больше пятисот рублей не оставляла, – откровенничала Светлана Иосифовна, – а тут сразу две тысячи, и туфли не молодежные, классические. Но продавщицы активно советовали брать, одна из них, Машенька, сказала: «Светлана Иосифовна, поверьте, обувь шикарная, мы б ее сами взяли, но никому по размеру не подходит. Если подростки из фонда не захотят носить, себе оставьте». Да только у меня полный тридцать девятый.

– Хорошо, что замечательные туфельки вам не подошли, – тихо произнесла я.

Нелидова, похоже, не услышала моего замечания.

– Севонька очень обрадовался: «Хватай, бабуля, я знаю, кому они по вкусу придутся. Я тебе деньги верну!»

Светлана Иосифовна внезапно гордо вскинула голову.

– Вот еще! Я не нищая! Могу помочь тем, с кем жизнь жестоко обошлась. Так и сказала Севочке: «Двух тысяч для несчастных детей не жаль. Постоянно тратить такие суммы мне затруднительно, а один раз, учитывая красоту и качество обуви, вполне могу».

Глава 30

Я вышла на лестничную клетку в разобранном состоянии. Несмотря на мои слова о том, что Светлану Иосифовну не пустят в больницу, она собралась завтра непременно поехать к любимому внуку. Следовало рассказать ей правду о «милом мальчике», описать его комнату, кстати, самую большую в квартире, разоблачить владельца сети развлекательных учреждений, сообщить, что никакого фонда «Помоги жертве» и в помине нет, а приобретенные сердобольной бабушкой тряпки и мелочи Сева дарит своим постоянно меняющимся любовницам-нимфеткам. Но я не смогла этого сделать. Почему? Не хватило духа. Ну как открыть Нелидовой нелицеприятную истину?

– Фрося, – неожиданно произнес тихий голос.

Ко мне давно никто так не обращался, я теперь Лампа.

– Узнаешь меня? – спросила женщина.

Я вгляделась в полумрак лестницы.

– Простите, здесь тусклая лампочка, вижу лишь очертания сидящей на подоконнике фигуры.

Темный силуэт зашевелился, приблизился, попал в круг тусклого света, и я воскликнула:

– Юля! Сколько лет, сколько зим!

– Много, – усмехнулась Ребятова. – Радостно, что мы пока способны узнать друг друга. В январе я столкнулась в магазине с Ритой Воробьевой, так поверить не могла, что это она, даже после того, как бывшая виолончель мне свою визитку сунула. Она теперь торгует коврами.

Я не поверила своим ушам.

– Воробьева продает паласы?

Ребятова кивнула.

– Ничего удивительного. После того как наш оркестр расформировали, три четверти членов коллектива перестали заниматься музыкой. Ты в «Одноклассники» или на «Фейсбук» ходишь?

– Нет, использую Интернет исключительно как поисковую систему и почту, – призналась я.

Юлия сделала шаг вперед.

– А я часто в социальных сетях зависаю, и наших там полно. Корчагин теперь закупает бытовую технику, Марина Ремизова дает частные уроки музыки, Юра Михайлов квартиры ремонтирует, Катя Савельева переехала с мужем в Омск, Витя Малышев, правда, работает в Болгарии в оркестре.

– Хоть кто-то остался в музыке, – вздохнула я.

– Он директор коллектива, – уточнила Юля.

Я опустила глаза. Директор – это не творческая, а административная работа. Витя более не бьет в барабан и не звенит тарелками, он договаривается об автобусах, покупает билеты музыкантам, обеспечивает гостиницы на гастролях.

– Не стоит удивляться, – фыркнула Ребятова. – Ты ведь служишь в детективном агентстве? Пожалуй, твой слалом из арфисток в сыщики – самый крутой и неожиданный. Я-то просто стала домашней хозяйкой и нянькой Никиты. А после его бегства пытаюсь заново наладить свою жизнь. Спасибо Нелидовой, она, наплевав на сплетни и злые разговоры, взяла меня в свою школу, я теперь училка на окладе. Не слишком весело.

Я почему-то рассердилась.

– Всегда остается шанс пойти торговать коврами.

– Ну уж нет, – поморщилась Ребятова, – есть черта, ниже которой не следует опускаться. Господи, как я одинока! После исчезновения Никиты мне ничто не приносит радости, я полагала, что хуже никогда уж не станет. И тут! Здрасте вам! Появился Всеволод, и Светлана буквально с ума сошла. Я слышала из своей комнаты ваш разговор!

Я не поверила Юлии. Да, она стала невидимой свидетельницей моей беседы с Нелидовой, но, учитывая тот факт, что этот дом построен еще в девятнадцатом веке, сомневаюсь в ее словах «из своей комнаты». Раньше в квартирах не ставили гипсокартонные перегородки, полагаю, что Ребятова подслушивала из коридора.

– Гаденыш взаправду в больнице? – возбужденно воскликнула Юля.

Я кивнула.

– Здорово! – обрадовалась бывшая пианистка. – Наконец-то у нее терпение лопнуло.

– У кого? – не поняла я.

– У Женьки, – уточнила Юля, – она его давным-давно убить хотела, но не получалось.

– Кого? – ошарашенно повторила я.

Ребятова ответила, ерничая:

– Севоньку дорогого! Мальчика несчастного! Сиротинку убогую! Гад! Знаешь, сколько ему лет? Он вор, мерзавец, мошенник, но гениальный актер! Так притворяться! Женька аж дышать не смогла, когда от меня правду услышала. Я ведь приехала к ней и все доложила!

Я покрепче прижалась к стене.

– Ты дружила с Ковалевой? Странно, что мы ни разу не пересеклись в общей компании.

Ребятова ухмыльнулась.

– Никаких отношений мы не поддерживали, я к ней отправилась, когда узнала правду про Севу. Ну ее и прорвало! Такое наболтала! Безумие! Ее посадят?

– Кого? – задала я уже ставший традиционным вопрос.

– Издеваешься? – прищурилась Юля. – Ну-ну, сделаю вид, что не заметила этого. Ковалеву. Это она Всеволода из окна выкинула? В криминальных новостях сюжет показывали, я знакомую фамилию услышала, но не разобралась, что у них там случилось. Поняла лишь, что Жека Севу убила.

– Он жив, – пробормотала я, – а Ковалева умерла, выпрыгнув из окна.

– Ой, лучше б наоборот! – без малейших признаков сожаления воскликнула Юля. – Значит, он может поправиться?

– Рассчитываю, что да, – ответила я.

Ребятова тряхнула длинными темно-каштановыми волосами и одернула серо-голубую клетчатую рубашку.

– А я надеюсь, что нет.

На этой фразе с меня наконец-то сдуло оцепенение. Я надвинулась на Юлю и зачастила вопросами:

– Зачем ты поехала к Жене? Когда состоялось ваше свидание? Почему ты ненавидишь Севу? По какой причине несешь чушь о намерениях Жеки лишить сына жизни?