Черный телефон

Человек из властных структур показал своей новой пассии тропинки к денежным ручейкам, и семя упало на плодородную амбициозную почву. Бэлла все устроила так, что в обычной библиотеке стали происходить необычные вещи – выставки, вечера, тусовки и откровенные богемные пьянки. Но Бэлла быстро смекнула, что когда в богом забытом местечке буянит талантливый и даже известный в узких кругах человек, то это может стать достоянием истории. И рано или поздно Бог вспомнит об том месте, и тогда появится фишка. А раз есть фишка, то можно выкорчевать деньги на приличный ремонт. Словом, шаг за шагом Бэлла растила свое дитя…

Этапы большого пути пропустим. Их, как пейзажные описания, обычно пролистывают. Таня ненавидела эту несправедливость и потому, сколько себя помнила, училась рассказывать о пережитом вкусно и завлекательно. Потому Бэлла и пригласила ее к себе. Таниной задачей было сохранять впечатления свежайшими и облекать их в рекламные панегирики. Чтобы в клубе «Грин» продолжал бурлить неиссякаемый и изобильный поток творческих энергий.

Вечеринка в честь скандинавского сборника должна была быть подана особо. В отсутствие предводительницы Таня обязана была ничего не упустить. Но взгляд ее то и дело выскальзывал из делового тонуса, словно локоть, подпирающий хмельную голову, который низвергается со столешницы. Она замечала, что новенький сотрудник Давид очень легко влился в разговор одной влиятельной редакторши крупного издательского дома и ее свиты. «Вот ведь, без году неделя, а туда же. Зачем ему эти монстры? Только не говорите, что он тоже переводчик… писатель… поэт… художник…» – усмехалась про себя Таня и одновременно завистливо корила себя за созерцательность. Ей-то как раз не помешало бы приручить этих монстров, но – в который раз за вечер! – она пожалела, что не умеет нравиться нужным людям. Если бы она так же, как этот миловидный чернобровый парень, плевать хотела на связи, – она бы развернулась. Пока тебе все равно, ты паришь, ты красивый, свободный и молодой…

А Бэлла давно зудела: когда ж ты, наконец, научишься выкладывать себя на витрину в выгодном освещении?! Но видимо, красавчик Давид был бы куда лучшим учеником.

Бог с ним. Таня заметила также, что у Ляли наворачиваются слезы, но она держит фасон. Наверное, на нее опять накричал муж. Мерзкий тип. Но она терпит. Потому что… далее Таня помнила наизусть: «…он женился на бабе без квартиры с трудным подростком». Народная библия, не иначе. Все привыкли к жлобству Лялиного супруга, все принимали его как неизбежность петушиного крика на рассвете или вечерних автомобильных пробок. Никто ни разу не остановил его фарисейские потоки брани… Но почему?! Таню не раз захлестывал гнев, особенно когда она была уставшей или расстроенной. Она мечтала подойти и наотмашь врезать по злой рыхлой морде, но ей говорили: «Не вздумай! Сами разберутся. Это их дело. Милые бранятся…» – и далее по накатанной. А кто говорил? Прежде всего ее собственный муж. Тем самым Ник укреплял Танину уверенность в том, что самое опасное место для женщины – это ее семья. От нее тебя точно никто не защитит…

– Ночная кукушка все равно всех перекукует! – По цитируемости это была наипервейшая максима в семействе Тани Нестеровой. Ее обгоняла лишь сентенция о том месте, которому пьяная женщина не хозяйка. Как ни странно, и среди таких заповедей можно чувствовать себя счастливой. У Тани случалось. Но в последнее время все реже.

Кукушка… это уже не кукушка, это уже ночной стервятник! Таня стала пробираться к Ляле, думая оказать первую утешительную помощь, но ее так некстати подрезала мадам Девяткина. Игнорировать эту особу было нельзя – она могла написать жалобу в департамент. Тот, кто не знал Девяткину, мог бы счесть это шуткой, но легкомыслие могло дорого ему стоить. Татьяна не уставала удивляться живучести касты стукачей – при всех режимах и во всех заводях. Девяткина же – случай особый. Много лет назад в библиотеке имени Грина родилась традиция – трогательные камерные концерты студентов консерватории и детей из музыкальных школ. Времена менялись. Бэлла, придя к власти, обнаружила, что субботние музицирования уныло обветшали. Молодая поросль устремилась на другие площадки, а в зрительном зале осталась категория тех, кому сильно за… Бэлла, обозвав увиденное богадельней, решила с этим покончить. Но старая гвардия завсегдатаев взмолилась. Им были остро необходимы эти встречи по субботам. И Таня заступилась за «полторы калеки». Ей стало жаль лишать благодарных и беззащитных стариков последней радости жизни, которая и так на исходе, – а была ли она и до этого счастливой? Бэлла только тяжко вздохнула на гуманную философию. И вскоре Таня поняла почему. Среди симпатичной публики ей встретились настоящие монстры, и мадам Девяткина была главным. Когда субботние сборища оказались под угрозой закрытия, она взяла на себя организацию концертов, чему сама Таня и потворствовала – все равно этим заниматься было некому. А Девяткина сотрясалась инициативой. Но, увы, опасной. Она не уставала, как Хрущев, громить современное искусство, которое оживило библиотеку духом модного креатива. Девяткина же и ее приспешники ратовали за монотонную классику и пухлощекий соцреализм. Ее тирады были агрессивны и сопровождались зловещим посвистом неплотной вставной челюсти. Таня вообще толком не знала, что она хочет. Но на всякий случай никогда не спорила с ней и не умела давать отпор.

– Татьяна, я что-то не пойму, эту субботу вы опять у нас отбираете?

Таня была не в курсе, чьи внезапные планы обрушились на субботу, но она знала одно: сейчас Девяткина вопьется в нее своим жестоким жалом и будет попрекать ее тем, что прошлый концерт опять никто не удосужился даже сфотографировать, уж не говоря о видеосъемке, а ведь «на сцене происходили такие тончайшие вещи!». Меж тем нынешний пьяный табун снимают аж две камеры и фотографируют бессчетно… И почему никак не вернут статуэтку Грина, которая пропала лет пять назад и которую «поди, продали на черном рынке». И далее в духе марксистско-ленинского абсурда. И Таня мечтала о том, чтобы странная скульптура – кажется обозначавшая слияние человека и вселенной, – которая стояла аккурат позади мадам Девяткиной, по божьему промыслу вдруг рухнула бы на злую ведьму. Недавно, рассеянно перечитывая дневники Александра Грина, Таня наткнулась на его слова о том, что Бог всегда наказывает тех, кто его обидел. Так или иначе, но наказывает. Без всякого участия самого обиженного… Идеальное стечение обстоятельств.

Мечтая о безгрешной расправе и обороняясь от Девяткиной, Таня даже разыскала заначку пирожков с капустой и последнюю бутылку вкусного розового вина «Ламбруска». Оно было спрятано для внезапного дорогого и важного гостя. Но, как это часто бывает, будет потрачено на обезвреживание гостя незваного. Ведь Девяткину никто не ждал сегодня… Пирожков с капустой тоже было откровенно жалко – их делал отличный повар, входивший в золотой фонд полезных связей Бэллы…

– О, их-то нам и не хватало! – Тане преградила путь одна противная литературная девица, которую в тусовке прозвали Люда Шнырь за вездесущесть. С Таней они, конечно же, были знакомы, но обычно Люда едва поворачивала «головы качан» при виде столь малозначительных персонажей. Вот кто атаковал нужных людей с хитростью и свирепостью росомахи! И что удивительно: нужные, как, впрочем, и ненужные, люди не любили и посмеивались над Шнырем, – но своих целей она достигала. Надоедливая, без выдающейся внешности и напрочь лишенная обаяния, Шнырь уверенно шла в гору и недавно захватила место ведущей рубрики в процветающем журнале. Теперь она позарилась еще и на пирожки. Судя по всему, они уже закончились на столах, а разгоряченные гости презентации жаждали закуски.

– Это для ВИП-гостей! – пресекла Таня всякие притязания на лакомство. Не без мстительного удовольствия, надо заметить. Бэлла яростно ее учила отшивать наглецов и хамов, и изредка это у Тани получалось. Дать по носу Шнырю – удовольствие, что ни говори. Боковым зрением Таня видела, что Люда, обескураженно разгладив на груди колтун из этнобус, вернулась в пригретую компанию за столиком, где несомненным гвоздем внимания был Штопин. Маленький островок ада! На мгновенье Таня даже пожалела глупую Люду – попала как кур в ощип! Но, увидев, как та льстиво чокается с монстром, поняла, что жалость тут не ко времени.

Временно задобрив Девяткину яствами, Таня пошла в зал, где резвились джазисты. И в полумраке, среди сонма лиц она снова увидела… его. Своего фантома. Теперь он ни с кем не разговаривал. С него слетел лоск самодовольства, он казался притушенным, его застывшая сосредоточенная мимика рельефно обострила одиночество. Он не чувствовал Таниного взгляда, судьба не собиралась помогать ей, как это обычно происходит в избитых мелодраматических сюжетах. Судьба – сплошной бег с препятствиями. Преодолевая их, мы ждем вознаграждения – и бываем жестоко разочарованы, когда вместо приза получаем новое препятствие…

Но ведь так и происходит, не так ли? Не одна неприятность за другой, а одна – над другой! Кто сказал? Одна писательница – Таня не помнила, кто именно. Работая в библиотеке, она пропитывалась цитатами, но не запоминала авторов. Однако здесь – в самое яблочко. Именно одна – над другой. Жизнь – это печальное восхождение к невыносимой мудрости ничего не ждать. К невыносимой легкости бытия – к чему же еще! Делать добро – и бросать его в воду. Что давно знают на Востоке, но никак не поймут на Западе.

То ли это была музыка, под которую мы предаемся потоку сознания, то ли моментальное озарение, отпускающее здоровые инстинкты на свободу, но Таня вдруг легко подошла к своему заклятому незнакомцу и, словно всю жизнь не вылезала из роли хозяйки вечера, предложила ему освежить бокал. Ведь в руке у нее по-прежнему была бутылка «Ламбруски», которой она потчевала злую Девяткину. А он… трогательно-благодарно смутился, сказав, что такое невыносимо легкое, блестящее и розовое вино не для мальчиков.

Невыносимо легкое…

– Наверное, его назвали в честь Ломброзо, – улыбнулся он, разглядывая этикетку. – Знаете такого?

– Конечно. «Гениальность и помешательство», – быстро ответила Таня, словно на экзамене, хотя из-за музыки едва слышала своего незнакомца.

– …и учение о типах преступников. Вы кого-нибудь здесь различаете?

– Доброе начало разговора, однако! Но могу вам сказать откровенно, что самая таинственная личность для меня на этом вечере – это вы.

Это было не пошлое кокетство, хотя вряд ли господин Фантом это почувствовал. Таня могла себе позволить правду – ведь у нее не было далеко идущих планов. Легко говорить правду, когда ты бескорыстен. Фантом улыбался все на той же игривой волне, но говорил вполне серьезно. Он – давний приятель Штопина. Этого факта было вполне достаточно, чтобы взорвать реальность игрой случая.