Черный тополь

Первым представился Мите Дымкову Михаил Павлович. Отряхнув набухший от воды, окостеневший дождевик, отбросив капюшон, он подошел к столу секретаря, без лишних слов предъявил документы, справку от управления зоопарков, в которой разрешалось охотникам Невзорову и Птахе добыча маралов, росомах живьем для нужд зоопарка. Местным властям предписывалось оказывать всевозможное содействие охотникам.

Митя Дымков, снедаемый обыкновенным для юноши любопытством, внимательно прочитал документы, довольный, что именно ему выпала честь принимать таких почетных охотников. Ему понравился обходительный и вежливый старик с посеребренной лысеющей головой.

Сухое, оттянутое книзу лицо, горбящийся тонкий нос, впалые щеки, твердый подбородок, заросший щетиной, вислые плечи, сутулая согнутость спины, по всему – человек хваткий на зверя, бывалый. Мите нравился цепкий и в то же время доброжелательный взгляд пожилого охотника. Митя Дымков, конечно, тоже охотник. Но не такой еще, чтоб живьем ловить зверей. А вот этот старик, оказывается, немало выловил живых зверей. Даже тигра скручивал в Уссурийской тайге. Тигра! С дождевика охотника стекала грязная вода, расползаясь лужею на полу.

Покуда разговаривал Михаил Павлович с Митей Дымковым, Иван Птаха, почтительно держась возле дверей, старался показать себя этаким увальнем, недотепой, по недоразумению угодившим в напарники к бывалому охотнику.

– Интересно бы поохотиться с вами, – бормочет Митя, забыв о завтрашней поездке в райисполком, – очень интересно. У нас есть медвежатники, но то – что! Самоучки… А вы надолго к нам?

– Да как сказать? К июлю будем в городе. Вот поглядим здешнюю тайгу, да и махнем через горы дальше. Там у меня есть знакомые ребята – помогут! А тут вот давали мне адресок лесника Филимона Боровикова. Где его найти?

– А, Филимон Прокопьевич! – оживился Митя, осклабив свое мальчишеское веснушчатое лицо озорной улыбкой. – Он сейчас здесь. Вы его не знаете лично? Вот увидите, что это за человек. Жадный кержак! Из староверов. Прямо удивительно: до сих пор дух не выветрился. Ничем он вам не поможет, уверяю. А сам-то он женился недавно тут на одной бабе, Головешихе. Вот вы говорили: где вам отдохнуть? Это очень просто. Здесь есть Дом приискателя. Заходите туда запросто, переночуете. Там и буфет есть, и столовая для рабочих прииска и геологоразведки. Хороший дом! От сельсовета совсем недалеко. Его найти просто: крыльцо у него в улицу с резными столбиками. Вот в ту сторону идти. – Митя показал направление через окно, но тут же вызвался проводить охотников.

Михаил Павлович попросил его не беспокоиться: «Найдем сами».

И они, конечно, нашли Дом приискателя – дом, некогда принадлежавший Иннокентию Евменовичу Ухоздвигову… Иван Птаха остался в Доме приискателя, а сам Михаил Павлович пошел к дому лесника.

Долго стучался в сенную дверь. Капало с крыши. Шумел дождь по луже в ограде.

Кто-то тяжелый, ворчащий, вышел в сени.

– Кто там ломится? – зыкнул хриплый, заспанный голос.

– Свои, Прокопьевич. Свои.

– Кто такой будешь, не пойму что-то?

Михаил Павлович приложился губами к замочной скважине, ответил:

– Не узнаешь? «Капитан». Слышишь? «Капитан». Ну? Шевелись!

– Богородица пресвятая, что ты за человек, а? Ума не приложу.

Охотник оглянулся на шумящую тьму, полную дождя и, снова приложившись к замочной скважине, сердито зашипел:

– Да ты что, очумел? своего «капитана» не узнал. Или тебе память отшибло. Позови Дуню, живее!

– Господи помилуй! – бормотал перепуганный голос, удаляясь от двери.

VII

Из окна избы в ограду брызнул огонек. Вскоре заскрипела дверь. Кто-то, видно, вышел в сени, но так осторожно, что ничто не стукнуло, не брякнуло, не скрипнуло. Пришелец у двери под дождем спрятался за косяк, торопливо переложив из-за пазухи в карман дождевика зажатый в ладони пистолет. Ему не нравилась подозрительная медлительность Филимона Прокопьевича. Чем черт не шутит в ночную пору! Но вот из-за двери окликнул охотника низкий женский голос: ее голос, Дуни Юсковой, той самой Дуни! И ласковый, и нежный, и взволнованный.

– Это ты, «капитан»? – позвала она.

И у него даже сердце толкнулось сильнее. Сейчас он увидит ее. И что ж такого, что она стала женой Филимона? Просто – ее новая связь. Как и десятки прошлых, от лютой бабьей крови.

– Откуда ты, боже мой?! Я так ждала!.. – бормотала Авдотья Елизаровна, когда он вошел в сени и втащил за собою два тяжелых мешка, которые положил в угол, за сенную дверь. – Я же теперь замужем. Знаешь? А!.. Филимон-то не узнал тебя. Трясет меня: «Капитан», – говорит, – какой-то ломится». Меня так и подбросило на постели. Тут старуха у меня побывала. Говорит: нету «капитана». Есть слуга «Свидетелей Иеговы»…

– Тихо, Дуня!.. Тихо.

В сенях он сбросил дождевик, сунул пистолет в карман брюк, а тогда уже направился за Дуней в избу.

С темноты на свет – прищурил глаза, поздоровался с Филимоном Прокопьевичем. Тот стоял возле стола, едва успев надернуть на себя шаровары, босоногий, растерянный. Пальцы его копошились в бороде.

Вся передняя изба устлана самоткаными половиками, окна завешены тюлем и драпри, а с улицы закрыты ставнями. Филимон Прокопьевич и Авдотья Елизаровна живут за закрытыми ставнями. Мало ли кому вздумается заглянуть через окна в дом?

Гость сбросил с себя промокший солдатский бушлат, разделся. Под ним была затасканная гимнастерка с оборванными пуговицами, засаленные шаровары. Болотные сапоги он снял у порога и прошел в передний угол в шерстяных чулках. Любил тепло, и даже летом. Давал себя знать давнишний ревматизм.

Филимон Прокопьевич вынес из горницы стул с высокой спинкой: еще юсковское достояние.

– Присаживайтесь, Иннокентьевич, – промямлил Филимон Прокопьевич.

Гость криво усмехнулся.

– А ты, Севостьян, не узнал своих крестьян?

– Существительно.

– Так ты и родного сына не узнаешь.

Филимона Прокопьевича передернуло, будто он завязил ржавую иглу в пятку. Что верно, то верно: родного сына он не узнал однажды!

– Хе-хе-хе, всяко приключается, Иннокентьевич.

– Ты что-то путаешь, Прокопьевич. Какой Иннокентьевич. Я, например, не Иннокентьич, а Михайла Павлович Невзоров. Прибыл к вам для отлова живых зверей. И еще человек со мною. Ты с тем человеком, Филимон Прокопьевич, выедешь в тайгу, к себе на заимку. Там он тебе кое-что объяснит. А я передохну и найду к вам дорогу сам.