Чёрный ящик

– Я бью первый! – предупредил Ладецкий и, обогнав меня, пошел рядом с Худяковым.

– Не лезь, – спокойно сказал Худяков, не сводя глаз с места, где шла схватка. – Эй ты… взрывник! – окликнул он. – Тебя это… как зовут?

– Виктор,- ответил я и просунулся между Ладецким и Худяковым. Худяков остановился и полушепотом сказал:

– Стрелять, когда я скажу. А ты, Витька, гляди, чтобы этот… – он кивнул на Ладецкого, – не выпалил раньше, из-за моей спины.

И, не оглядываясь, пошел вперед. В это время нас догнал Гриша, без колпака, в халате, изодранном снизу на ремни. Бесцеремонно оттолкнув меня, ринулся за Худяковым.

– Сейчас я его свалю… – задыхаясь, пробормотал он. – Копаетесь тут…

Вдруг пронзительный, почти человеческий, крик резанул по ушам. Мне сначала показалось, что закричал Худяков, но в следующее мгновение желтый ком взлетел над кустами и упал в малинник.

– Эх-х, сука, зацепил! – простонал Худяков и побежал. Однако оборванный криком лай снова зазвенел. Надо стрелять, но стрелять не в кого! Треск, хрип, мельтешение. Секундного замешательства собак хватило зверю, чтобы отбить атаку и уйти. Он был совсем рядом, в тридцати метрах от нас! А теперь уходил огромными скачками, смахивая по пути сухостойные обгорелые деревца. Собаки, визжа и постанывая, кинулись следом. Когда мы выбежали к пятачку с развороченным валежником и поломанными кустами, их лай уже едва доносился. Худяков зарыскал по кустам, пощупал что-то на земле и обрадованно сказал:

– Крови нет! Хорошо!

– Чего хорошего? – откликнулся Ладецкнй, вешая карабин за плечо. – Упустили…

– Собачки после болезни слабоваты, – виноватым тоном проронил Худяков, – не могут удержать…

– Собачки твои… – буркнул Гриша. – Зря только бежали, как дураки ломились…

– Ну чо? – спросил Худяков. – Догонять будем?

– Догонишь тут как раз, – махнул рукой Гриша. – Он же зверь, у него сила немереная, а мне надо завтрак варить… Ну и охота, в мать ее…

– Пошли! – бросил Ладецкий. – Догоним, куда он денется.

– Ты, Витька, пойдешь? – спросил Худяков.

Я пошевелил пяткой, где волдырь уже раздулся, наверное, с кулак и согласился.

– А ты можешь сваливать в лагерь, – предложил Грише обрадованный Ладецкий. – Кипятить воду. Мяса принесем!

– Хэ! – воскликнул Гриша. – А где он, твой лагерь? Я отсюда в жизнь один не выйду!

– Тогда давай с нами, – бросил Худяков и прислушался. Лай, казалось, пропал совсем.

– Там, – сказал Ладецкий и показал вправо. – Слышь?

– Там эхо, – Худяков мотнул головой, вскинул ружье и зашагал к опушке гари, в противоположную сторону.

Мы шли часа два. Я давно уже не слышал ни лая, ни рева медведя. Снова начал моросить дождь. Хрустели сучья под ногами, хлюпали болота, шуршали ворохи опавших листьев и саднила никак не лопающаяся мозоль. Я уже потерял к охоте интерес, и мне было безразлично, догоним ли мы зверя, остановят ли его собаки когда-нибудь. Я шел, глядя под ноги, и тихонько поругивал мгновение, когда вылетел с ружьем из палатки и помчался черт знает куда, поругивал Гришу, который тащился опять позади и что-то бурчал. Худяков шагал как заведенный, неторопливо, но быстро, успевал отводить ветви деревьев, чтобы идущего за ним не хлестало по лицу, выискивать следы, когда проходили по вязким местам, и слушать собачий лай. Ладецкий шел уверенно и прочно, будто знал, что идти еще далеко и надо экономить силы и дыхание. Через час я наконец услышал гулкий, далекий лай, похожий на журавлиный клекот. Тайга поредела, начались густо заросшие травой луговины, потянулись осиновые гривы, голые и холодные под низким серым небом. Я потерял счет времени. Пасмурный осенний день казался бесконечно длинным, как и таежные километры.

– Держат, – сказал Худяков и сдернул ружье с плеча.

– Нет уж, дорогуша, – произнес Ладецкий и обошел Худякова. – С твоей методой мы за неделю этого медведя не убьем. Я впереди пойду.

Худяков молча взял его за плечо и негромко приказал:

– Назад.

– Чего ты раскомандовался? – взвился Ладецкий. – Хозяин нашелся…

– Ты мне собак перестреляешь! Дур-рак… – глаза Худякова сверкнули. – Сунься только…

Мы увидели зверя на чистой лужайке, зажатой с двух сторон темными стенами пихтачей. Нет, Худяков ошибся. Собаки не держали его. Медведь упрямо двигался вперед, а когда псы надоедали ему, он садился, молча отмахивался от них и брел дальше. Огромная бурая глыба двигалась как танк, и собаки дурели от бессилия, скакали вокруг, изредка делая резкие выпады к неприступным медвежьим бокам.

Худяков остановился и вытер лицо руками.

– Уйдет, – заявил он. – Ослабели собачки…

– Не уйдет! – крикнул Ладецкий и, встав на колено, поднял карабин. Я заметил, как напрягся Худяков, но не остановил Ладецкого. Из ружья стрелять бесполезно: до зверя было метров сто пятьдесят. Выстрел звонко щелкнул, и эхо громыхнуло несколько раз в вершинах деревьев.

– Дай сюда! – Худяков выхватил карабин из рук Ладецкого и сунул ему свою одностволку. – Повезет – шкура твоя…

Он прильнул щекой к прикладу, сузил глаз и начал выцеливать фигуру зверя. Я замер. Тяжело сопя, подбежал Гриша. Худяков выстрелил. Пуля со звонким жужжанием ушла в небо, срикошетив от дерева. Лес уже был рядом. И тут Шайтан, по-моему, это был он, вдруг оставил медведя и сделал прыжок в нашу сторону. Он несколько раз хрипло пролаял и, заворчав, устремился назад. Худяков пальнул еще раз, но уже запоздало. Зверь и собаки скрылись в пихтаче.

– Бежим! – крикнул Ладецкий.

– Куда? – вяло спросил Худяков, – Они на чистом месте не могут удержать, а в лесу… – он нагнулся и поднял с земли клок медвежьей шерсти. – Держи добычу, охотник…

– Все твои хваленые собачки! – издалека кричал Гриша. – Паршивого медвежонка удержать не могут. Хлеб только зря переводили, скажи, Ладецкий?

Худяков молча взял повора за рукав и подвел его к следу. Гриша поставил на него ногу в сапоге сорок третьего размера и тихо сказал:

– Убедил…

Ладецкий молча помял шерсть в руке, понюхал и сунул в карман.

– Пошли домой, – сказал я и сел, чтобы снять сапог и посмотреть мозоль. Она вроде лопнула, и ногу жгло.

– Да уж, поохотились, называется, – вздохнул и выругался Ладецкий. – Медведь сам пришел в поселок, а мы убить не смогли… И все из-за тебя! – крикнул он Худякову. – «Не стреляй! Не смей!» А шкура утопала вместе с твоими паршивыми щенятами. – Он забрал карабин у Худякова и повесил на плечо. – Идемте, конечно, чего сидеть.

Ладецкий круто повернулся и пошел через луговину к лесу. Промокшая энцефалитка, надетая на голое тело, обиженно топорщилась.

– Хотел узнать, как мясо в котел попадает, – сказал Гриша, – и не пришлось… Зря ноги бил и колпак потерял.

– Э-э! – крикнул Худяков, глядя вслед Ладецкому. – Ты не туда направился. Нам как раз в другую сторону.

Ладецкий не оглянулся, а только подбросил карабин на плече и нагнул голову. Лай собак и треск валежника утонул где-то в пихтовых зарослях. Стало тихо, лишь шуршала трава под ногами Ладецкого. На опушке тайги он остановился, зябко дернул плечами и нырнул в мелкий подлесок.

– Ладецкий! – крикнул я, снимая сапог. – Давай назад!

– Пошли вы… – донеслось из гулкого, пустого леса. На ноге была мозоль, но такая маленькая, с горошину всего.

– Дай халат на портянку, – попросил я у Гриши, – все равно изодрал, выбросишь…

– Это кощунство – халат на портянку, – отрубил Гриша. – Тем более он последний… Я его починить могу и носить до конца сезона.

– Эй ты! – снова позвал Худяков. – Куда поперся? Ладецкий трещал валежником, продираясь через трущобу, и больше не отвечал.