Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Якутск просыпался. По улицам замелькали люди, забегали собаки, домашний олень заглянул в окно такими печальными глазами, что Черскому стало не по себе. «Совершенно человеческий тоскующий взгляд», — подумал он и вышел на улицу.

Придется разыскивать этого Расторгуева. А где же его искать?

ГЛАВА ВТОРАЯ

Руками он закрыл лицо: — Кто поведет тропою дерзкой? — Однако, вы не из купцов? — Нет, я исследователь
Черский. —
Из полусумрака к нему Шагнул охотник рыжеватый. — А вы? — А я из провожатых, Купцов вожу на Колыму.

Расторгуева он нашел в кабаке.

Черский присел к столику, такому же грязному и жирному, как кабатчик. На побуревшей клеенке кем-то было начертано углем похабное слово.

С простенка на путешественника сердито смотрело толстое бородатое лицо Александра Третьего: зеленые мухи ползали по царскому портрету, оставляя на нем следы. «Всероссийский самодержец чертовски подходит к грязному кабаку», — решил Черский и спросил у кабатчика:

— Вы, случаем, милостивый государь, не знаете Степана Расторгуева?

— А зачем вам его надоть? — немедленно отозвался Степан и, оставив компаньонов, подошел к Черскому. — Это и буду я…

— Очень рад познакомиться. Меня зовут Иван Дементьевич, я — начальник экспедиции из Санкт-Петербурга…

— Маненечко слыхали. — Расторгуев осторожно пожал худую бледную руку путешественника.

Коренастый казак был широк в плечах, ладен собой, рыжеволос и голубоглаз. Был он одет в болотные, выше колен, сапоги, в черные, из «чертовой кожи», штаны, в синюю ситцевую косоворотку. Из-под распахнутого ворота виднелся серебряный крестик. Поверх рубахи Расторгуев носил меховую куртку-безрукавку. Тяжелые, в ржавых веснушках и застарелых царапинах руки, сердечное выражение ясных веселых глаз Расторгуева вызывали симпатию и доверие.

Хмурые бородатые люди, ленские золотоискатели, якутские рыбаки — компаньоны Расторгуева по выпивке недоверчиво покосились на Черского. Жирный грязный кабатчик засуетился, предлагая водки и копченой медвежатины.

— Присаживайтесь. Мне надо с вами потолковать.

Черский усадил Расторгуева, снял очки, тщательно протер их носовым платком. Карие близорукие глаза его лихорадочно поблескивали, на впалых щеках выступили туберкулезные пятна. Хрупкое, с прозрачной кожей лицо путешественника поразило Степана. «Больной, кабыть, человек».

Черский надел очки и стал строже, сосредоточеннее.

— О чем же мы толковать будем, господин хороший? — спросил Степан.

— Мне надо попасть в Верхне-Колымск.

— А зачем вам туда надоть? В Верхне-Колымск путь дальний. Это не сто верст по тайге отмахать. А вы, кабыть, со здоровьишком не в ладах. Правду сказать, больному человеку опасно пускаться в дальнюю дорогу. Страховито.

Черский досадливо поморщился, но промолчал.

— Вы один в Верхне-Колымск али с кем в упряжке пойдете?

— Со мной жена, сын и еще один человек, родственник, — улыбнулся Черский. Бесцеремонные вопросы Расторгуева забавляли его.

— Всей семьей, значит, путешествуете. А все-таки што вам спонадобилось в верхне-колымской дыре?

— Я еду по поручению Императорской Академии наук.

— А што же вам там надоть? — назойливо переспросил Степан.

И, не дожидаясь ответа, добавил: — Если за соболями, то рано.

— Я — ученый, путешественник, — пояснил Черский, чувствуя и сожалея, что на Расторгуева его слова не производят никакого впечатления.

— Ага, понимаю. Я же говорю, господин купец, сейчас рано за соболями. Якуты и юкагиры промышляют красного зверя зимой.

— Я — ученый, — повторил Черский, — мне не надо красного зверя…

— И много везете товара? И что за товар? Сейчас в Верхне-Колымске большой спрос на муку, на соль, на водку.

— Послушайте, милый вы человек, — тоскливо сказал Черский. — Я еду по особому, чрезвычайному поручению Императорской Академии. Ничего не покупаю, ничего не продаю. Мне нужен проводник, знающий дорогу из Якутска в Верхне-Колымск. Мне рекомендовал вас губернатор…

— Ага, понимаю! — самодовольно усмехнулся Расторгуев. — Я возил их превосходительство по Лене. Чуть-чуть не подохли в тайге. И с купчишками мотался в Верхне-Колымск. Дорогу знаем, почему не знать, дело бывалое.

— Сколько же вы возьмете до Верхне-Колымска?

— А ни копейки! — Расторгуев опять пристально посмотрел на исхудалое лицо Черского.

— Я не могу пользоваться вашими услугами бесплатно.

— А что нам торговаться? Я не буду вас провожать на Колыму-реку. Вы по дороге, не дай бог, помрете, а я отвечай? Несподручно, извиняйте.

Голубые озорноватые глаза Расторгуева остановились на карих задумчивых глазах Черского. Степан понял: не купец перед ним и не царский чиновник, но он снова упрямо повторил:

— Извиняйте, не пойду.

— Подумайте, я не тороплю.

Черский вышел из кабака. Степан заказал водки. Пухлый кабатчик лукаво подмигнул.

— Зазря отказался. Господин петербургский здешних порядков не знает. Его как липку обобрать можно. Ученый какой-то.

— Какой ученый?

— А шут его знает. Ученые, брат, человеки бестолковые.

— Ты хайло-то не раскрывай, — насупился Расторгуев. — У тебя душа лишь от золота светла. Знаю тебя не хуже себя.

Расторгуев любил погулять в свободные часы. Был он весел умом, щедр душой, ставил за штоф последнюю копейку, не любил пить на дармовщину. Он бросил на стойку золотой, и началась гульба.

Старатели звали Степана с собой в тайгу, на поиски «желтого дьявола», рыбаки соблазняли неслыханными уловами в ленской дельте. Расторгуев в пьяном азарте соглашался поехать и с теми и с другими, а перед глазами все стояла высокая фигура странного русобородого человека.

— Ишь ты, едреный шиш, ученый! И чево ему надо в Верхне-Колымске? Сколько непонятных людей живет на свете! Провожал я на Колыму-реку купцов. Ну, купцы — народ ясный. Им только бы у юкагиров соболей на водку менять, у якутов мамонтов клык брать. С собой везли сущие пустяки, в Якутск шли — нарты от пушнины ломились. Идешь с купчиной по стойбищам — так тебя самого якут за разбойника принимает. А этому бородатому чево? Академия наук императорских…

Степан вспомнил печальные глаза Черского, посмотрел на упившихся приятелей, на студенистое лицо кабатчика. Нахмурился. Пожевал крепкими красными губами. «Не человеки — скоты! А я зря хорошему человеку отказал. До Оймякона с ним дойти можно. В Верхне-Колымск далековато, а в Оймякон можно. Ведь водил же я на Оймякон старателей. Правда, водил, да закаялся. Наобещают златые горы, а сами из тайги на карачках ползут. От голода пухлые, от мороза гнилые. Не смотреть на них стыдно, посмотришь — жаль. И почему это человеки на золото падки?»

Поделиться с друзьями: