Черт из табакерки

– А где вы живете? – тихо спросила я.

– На Сонинской улице, – преспокойно ответила Римма Ивановна.

ГЛАВА 12

Сказать, что я летела по указанному адресу, как на крыльях, значит не сказать ничего. По Сонинской неслась, словно спаниель за гусем-подранком. Вот и угол, где в свое время стояла одетая в ночнушку Вера. Нужный дом оказался буквально в трех шагах от места, где нашлась несчастная, потерявшая память девушка.

"Как здорово, – ликовала я, – все чрезвычайно логично”. Некий Константин нанимает Галю для ухода за Верой. Но молоденькая, не слишком опытная медсестра дает обвести себя вокруг пальца. Верочка спокойно спускается вниз, проходит с десяток метров и налетает на меня. Надо было сразу заглянуть в парочку близлежащих зданий. Ну ничего, дело сделано. Константин небось хорошо относится к Вере, раз не пожалел денег на индивидуальную сиделку. Мог, в конце концов, сдать больную женщину в больницу. Интересно, почему он не заявил в милицию?

Я притормозила у железной двери с панорамным “глазком”. Рука потянулась к звонку, но тут дверь приотворилась, очевидно, от сквозняка. Я почувствовала, как по спине побежал холод. На Дорогомиловке тоже была незапертая квартира. Всунув голову в просторный холл, я крикнула:

– Эй, Константин, вы дома? Но ответа не последовало. Замирая от ужаса, я вошла внутрь и осторожно заглянула в комнаты, потом на кухню, следом на большую лоджию, в ванную и туалет. Слава богу, никаких трупов, но и хозяин тоже отсутствует.

Помещение выглядело странно. На кухне в мойке громоздилась груда грязной посуды, на столе стояла чашка с какао, подернутым темной пленкой. Тут же валялись абсолютно черствые ломти белого хлеба и стоял почти полный пластмассовый стаканчик с йогуртом. На крышечке, лежавшей рядом, виднелась надпись – годен до 18 мая. А сегодня двадцатое. Навряд ли Константин был настолько беден, что покупал просроченные продукты. Весь вид набитой дорогой аппаратурой кухни говорил о хорошем достатке хозяина. Значит, его нет дома несколько дней.

Я принялась изучать комнаты. Одна, очевидно, служила гостиной, другая спальней. В той, что поменьше, стояла разобранная кровать со смятым бельем, а в шкафах – пустота. Одежда отсутствовала. Может, Константин просто ушел на работу, а квартиру в его отсутствие ограбили?

Однако странные нынче пошли воры. Унесли шмотки, зубную щетку и бритву, но оставили превосходную видеоаппаратуру, горы кассет и многочисленные безделушки, вроде позолоченной зажигалки “Ронсон”, валяющейся в холле на стеклянном столике. Похоже, что хозяин сам в безумной спешке покидал квартиру, прихватив лишь самое необходимое. Я еще раз обошла комнаты и кухню, потом заглянула в туалет и в спальне обнаружила под тумбочкой непонятный, абсолютно гладкий розовый предмет из пластмассы, похожий по форме на куриное яйцо.

Следовало признать, что поиски прочно зашли в тупик. Машинально сунув “яйцо” в карман, я поехала домой. И что теперь делать, ума не приложу. Куда задевалась Галя? Почему она не звонит матери? Может быть, ее держат взаперти, далеко от телефонного аппарата?

Дома я села на диван, тупо уставившись в противоположную стену, а потом не нашла ничего лучшего, как снова устроить Верочке допрос.

– Что-нибудь вспомнила?

– Мне так у вас хорошо, что и вспоминать ничего не хочется, – ответила Верочка, смешивая краски.

Я вздохнула. На кухне висит натюрморт – ваза, полная фруктов. Сочные краснобокие яблоки, зеленые груши и иссиня-черный виноград. В гостиной, кроме пейзажа с лодкой, появился еще и карандашный набросок в духе раннего Модильяни. Тонкая, почти прозрачная девушка с огромными глазами стоит у пианино. Привлекал необыкновенный цвет инструмента – розовый. Когда я впервые увидела изображение фортепьяно, то сказала:

– Никогда не встречала клавишный инструмент такого цвета!

Верочка напряглась и ответила:

– А мне кажется, будто он стоит в комнате с синими обоями и голубым паласом.

Я даже не стала обращать внимания на эту информацию. Подобных мест просто не существует в природе. Обои тона берлинской лазури и пианино цвета молодого поросенка. Сто людей из ста сойдут с ума в таком интерьере!

Но сейчас Верочка опять рисовала натюрморт. На этот раз с овощами. Во всяком случае, на листе проступали очертания гигантской спелой тыквы.

– Мне у вас нравится, – чирикала Верочка, – слышь, Вилка, давай в воскресенье поедем в Битцевский парк и продадим мои работы! Может, денег вам заработаю, а то стыдно нахлебницей сидеть!

– Откуда знаешь про Битцу?

– По телику вчера рассказывали. Туда может прийти любой, купить входной билет и продать свой труд. Ну, пожалуйста!

– Ладно, подумаю, – отмахнулась я. – Сегодня пятница, ты давай тогда быстрее пиши, чего с одной картиной ездить!

– Как с одной! – возмутилась Вера. – А эти не в счет?

– Эти нам самим нравятся.

– Я нам еще напишу, – весело ответила Вера, – мне тебя жаль, носишься целый день по городу, работаешь, как сумасшедшая. Вон, бледная вся, синяки под глазами и тощая, словно борзая. Знаешь, мне кажется, тебе надо больше есть и пить витамины.

Я с изумлением уставилась на Веру. Вот уж чего не люблю, так это вызывать чувство жалости. Ноги сами собой понесли в ванную. Зеркало отразило какую-то серую физиономию с лихорадочно блестевшими глазами. Подумаешь, просто забыла покраситься. Сейчас наведем румянец, нарисуем глаза и брови… Из ванной я вышла вполне довольная собой. Пора одеваться и топать в Дом моделей.

В этот самый момент зазвонил телефон. Высокий нервный женский голос влетел в ухо.

– Позовите Виолу Тараканову.

– Слушаю.

– Вас беспокоит мать Насти, дочь Элеоноры Михайловны.

Я слегка приуныл. Противная бабушка небось обиделась, и мне сейчас откажут от места. Но женщина как ни в чем не бывало продолжала:

– Мне крайне необходимо с вами встретиться, прямо сейчас.

– Извините, невозможно, тороплюсь на работу.

– У вас есть машина?

– Нет, езжу на метро.

– Тогда назовите свой адрес, заеду за вами и отвезу на службу, заодно и побеседуем.

Мы договорились встретиться через полчаса у входа на станцию “Речной вокзал”, и я стала одеваться.

– Слышь, Вилка, – спросила Вера, увидав, как я напяливаю брюки, – у тебя нет температуры?

– С утра не было, и сейчас превосходно себя чувствую, а что?

– Да лицо красное, словно из бани.

Ну, на нее не угодишь, то бледная, то пунцовая.

Я прибежала к метро на пять минут раньше, но серебристый “Фольксваген” уже стоял у ларька с мороженым. Внутри, на водительском месте, сидела женщина лет сорока, в элегантном летнем брючном костюме. Она явно не в секонде приобрела свой наряд.