Чертополох
Шрифт:
Банкир умолкает и смотрит на часы.
— Я не ревнив, Магда, — добавляет он, застегивая перчатку. — И когда все будут у ваших ног, я не стану мешать свободному выбору вашего сердца.
Погасла сигара и погасли холодные глаза банкира.
— До свиданья, Магда, — говорит он, пожимая ее, слегка похолодевшие, пальцы. — Я умею ждать, а вы подумайте… А пока, вот, возьмите маленький задаток.
И темный кожаный футляр ложится на колени Магды.
Банкир уходит.
Хлопает внизу дверь подъезда, рявкает гудок автомобиля, а Магда все еще сидит неподвижная и задумчивая, но уже играет
На фиолетовом бархате тихо дремлют искристые зерна. Погасающий день не разбудит их уснувших молний. Но встает Магда и зажигает ночные огни. И живет ожерелье, трепещут алмазы и огненной струйкой бегут между тонкими пальцами.
Магда зовет к себе Рэджи и одевает алмазную нитку на его толстую, крепкую шею. И молча сидит перед ней равнодушный и дремлющий Рэджи, но она тормошит его и пляшет радуга вокруг страшной головы и весело хохочет Магда.
Когда на улицах зажигают фонари, перед домом Магды, на красивой танцующей лошади, медленно двигается конный городовой, а немного дальше на углу останавливается его двойник, неподвижный, как изваяние из темной бронзы.
И не спеша, посматривая по сторонам, прогуливаются вечерние прохожие, рослые, плечистые, с лихо закрученными усами.
С медной, ярко начищенной бляхой на широкой груди, стоит у ворот старший дворник и в трепетном ожидании, словно прилипнув к парадной двери, замирает швейцар.
Но, вот, у подъезда останавливается скромная карета и из нее выходит крепкий, высокий старик.
Бережно, точно хрустальную люстру, вешает швейцар генеральское пальто и долго смотрит во след старику и кажется жизнь ему сказкой.
А Магда на верху, в своем будуаре, мельком оглядывает себя в широкое зеркало и медленно идет навстречу всесильному гостю.
— Bonjour! — говорить генерал. Не спеша, одну за другой, целует руки Магды и зорко смотрит в лицо.
— Вы сегодня бледны, моя радость. Вы совсем не выезжаете, затворница.
— Откуда вы знаете?
— Я знаю все… — слегка морщится генерал и опускается в широкое кресло.
— Я знаю всех, кто бывает у вас.
Мгновенный, неуловимый луч испуга промелькнул в бархатных глазах Магды, но она уже улыбается.
— Кто ж эти все?
— Пока только двое, поэзия и биржа, — отвечает генерал. Ироническая улыбка кривит сухие тонкие губы. — Я не жаден, пусть их любуются вашей красотой.
Магда уже весело смеется.
— Ох, mon general, как вы великодушны… Но… мне уже начинает надоедать ваше отеческое всевидящее око… Я уже подумываю уехать.
— Милая Магда, я сумею удержать вас.
Генерал встает и задумчиво ходит по комнате.
— Вы забыли наш уговор? Я просил у вас полгода ожидания. Только полгода, а затем…
Теперь встает и Магда. Высоко вздымается грудь ее и сходятся темные дуги бровей.
— А если я уже не хочу. Слышите? Не хочу ничего того, что будет затем?..
Генерал пожимает плечами и продолжает свою прогулку.
— Вы больны, Магда. Весна портит ваши нервы. А, впрочем… Как вам угодно. Каждую минуту вы можете нарушить наше условие…
— И вы, конечно, будете мстить?
— О,
нет. Я только умою руки.Тихо в комнате. Магда снова опускается на свой диванчик и сидит задумчивая и безмолвная. Все еще сдвинуты брови, но уже гаснет гневная вспышка и ровнее дышит высокая грудь.
И в тишине неожиданно мягко звучит старческий голос:
— Вспомните, милая Магда, сколько раз я исполнял прихоти вашего доброго сердца. Вы никогда и ничего не просили для себя, но всегда для них... И я был верным слугой ваших желаний. Я делал все, что было в пределах моей власти и моей солдатской присяги. Я много сделал, Магда, и кто знает?.. Еще не зашла моя звезда…
Умолкает генерал. Садится рядом с Магдой и берет ее руку в свои жесткие сухие ладони.
— Черствым, стариком без сердца, — зовут меня люди. Но вы, моя Магда, умница Магда, вы знаете — а la guerre, comme a la guerre… Люди… Ох!..
Долго и желчно смеется старик.
— Высоко дерево человеческой подлости, Магда. Снизу-то его и взглядом не окинешь, а вот как взберешься по нашей лестнице, так и встанет оно перед тобой во всей своей красе. Люди… Они знают каждый шаг моего пути, каждое слово мое им известно и сосчитаны все ордена… А знал ли я когда-нибудь личное счастье?.. Знал ли я… Впрочем, зачем это?
Генерал встает и снова ходит из угла в угол, но уже, как искры под пеплом, вспыхивают под густыми бровями маленькие серые глаза.
— Я солдат, Магда. Таким я был для них и останусь. Я поставлен на страже «сегодня», и все его враги — мои враги…
— А сколько невинных? — тихо спрашивает печальная Магда.
— Что делать? Что уж мы? Но, говоря высоким штилем вашего поэта, и под ногами идущего широким полем к далекому храму часто гибнут цветы…
— Так там хоть храм.
— Храм? Ха-ха!.. Плохой материал человечество, Магда, ненадежные кирпичи современные людишки, не хватает им цемента справедливости и никогда, никогда не закончат они постройку своего храма. А если и закончат, то все равно на фронтоне, вместо гордой надписи: «человеческое счастье», историки напишут; «театр-иллюзион»…
Смеется старик и хочется Магде подразнить его.
— А если напишут «свобода»?
— Ох, Магда… Пробовали уже… Свобода — прекрасное блюдо, только его нужно подавать под соусом культуры, иначе derenge d’estomac…
Морщится Магда, а старик уже вынимает часы.
— Разболтался я с вами, а меня ждут. Ну-с, моя радость, заключим пока перемирие… Успеем еще повоевать. Не прислать ли вам завтра лошадей? Вам нужен воздух.
— Нет, mersi! — отвечает Магда и дает ему свои руки.
Из-под стола выходит Рэджи и провожает генерала.
Магда снова одна.
Раскрывает она желтый томик, машинально пробегает глазами по черным строчкам чужих светлых вымыслов и снова бросает его.
Подходит к роялю, поднимает крышку и, не дотронувшись до жадных клавиш, отходит к окну и опускает тяжелые занавеси.
Вот она уже у зеркала. Непослушная золотая прядь волос целует белый лоб Магды. Горят неспокойно глаза.
— Рэджи! — зовет Магда и тянет к себе за короткие уши вечно оскаленную морду.
— Рэджи, ты слышал? «Только двое», сказал он. Только двое…