Чертов мост, или Моя жизнь как пылинка. Истории : (записки неунывающего)

Прошло без малого десять лет. Наступил 1988 год. И вот… Аля лежит в больнице старых большевиков — в отдельной палате. Я и моя дочь посещаем ее по очереди чуть ли не каждый день. Первого мая должен был приехать я. И что-то меня дернуло: решил приехать не к часу дня, как обычно, а в полдень. Еду, вокруг бурлит майская Москва, иду по аллее парка, окружающего больницу, поднимаюсь, вхожу в палату… Аля уже меня не узнает. Я говорю: — Аля, Аля. Ответа нет… Оборвалась последняя ниточка, связывавшая меня с далеким детством, с той моей жизнью.

«Энциклики»

Домашняя летопись, начало которой положило, как я уже говорил, маленькое стихотворное поздравление моей сестре в день ее рождения, за шестьдесят лет уже составила три увесистых переплетенных тома. Эта семейная традиция, вероятно, рождалась из суеты праздничных приготовлений, в особенности при встречах Нового года, на которые все наше семейство стало собираться с 1943 года. Участие всех членов семьи в этих хлопотах, желание придать каждой мелочи свой индивидуальный характер — имею в виду подарки, крайне скромные, но отражающие характер готовившего их, споры о том, кто будет представлять уходящий Старый год, кто — Новый, наконец, раздача подарков с указанием кому от кого из мешка — все это и составляло ежегодную программу празднества. В 60-е годы оно вдобавок стало начинаться оглашением моей «энциклики» — названной так по образцу Папского послания верующим, где я в легкой форме касался событий истекшего года. Все это вместе составило традицию Дома, и мои энциклики заняли в ней свое прочное место. Приведу для примера одну из них.

Полны абстракционной прыти, Бегут минуты. Миг идет, И празднуем мы все прибытье Того, чье имя — Новый год! Да, новый, шестьдесят уж третий, А шестьдесят второй — прости! Тебе на полках тьмы столетий Отныне место обрести… Все было — радость, счастье, горе, И все идет, и все — в архив. Мы — люди, мы — живое море — Сперва отлив, потом прилив. Вращается событий призма, Меняя расстановку сил, И вот уже Соцреализма Премьер наш эру возвестил. Плач в стане рыцарей абстракта. Умы смутились. Как тут быть? Кому-то не хватает такта, Кого-то надо просто бить… Да, шумно в стане наших войск, На новизну скупа казна. Но выпьем мы за вечный поиск. Наш строй ведь тоже новизна!

Здесь прямой намек на знаменитое посещение в 1962 году Н. С. Хрущевым художественной выставки в Манеже, где он, увидев «Обнаженную» Фалька, скульптуры Э. Неизвестного и ряд других произведений искусства, страшно разгневался. После его визита народ, придя на выставку, первым делом спрашивал:

— Где здесь голая Валька?

Позже власть стала выражать свое отношение к новому искусству с помощью знаменитых бульдозеров, которыми была сметена самодеятельная выставка на пустыре в Новых Черемушках.

«Эффект» Петра Градова

На встрече Нового 1978 года у нас было много народа. Был и Петр Градов, поэт, драматург, член Союза писателей, которого пригласила моя дочь и за которого она вскоре вышла замуж.

Петр Градов, стихотворный талант которого, как мне кажется, особенно хорошо мог бы проявить себя на эстраде, находясь в командировке и уже будучи введенным в нашу семейную традицию стихотворных поздравлений, прислал мне телеграмму. Это было уже в 1980 году, через год после моего 75-летнего юбилея. Четырьмя строками он умудрился достичь главной цели искусства — удивить неожиданностью. Вот они:

День рождения празднует тесть. Комплимент говорит ему зять: Неужели вам семьдесят шесть? А на вид только… семьдесят пять…

Я, конечно, раззвонил об этой телеграмме повсюду. И всюду она имела бурный успех. Моего сослуживца по коллегии Владимира Яковлевича Голдобина это поздравление так раззадорило, что он заготовил несколько поздравлений «на вырост», пользуясь «эффектом Градова».

На 30 марта 1981 г.:

Продолжайте на радость нам всем Ношу жизни приятную несть. Неужели вам семьдесят семь? А на вид только семьдесят шесть.

На 30 марта 1982 г.:

Вам хвалу коллективно возносим. Ваше творчество нравится всем. Неужели вам семьдесят восемь? А на вид только семьдесят семь…

На 30 марта 1983 г.:

Не увидишь такого нигде ведь, Ах, какая прекрасная осень! Неужели вам семьдесят девять? А на вид только семьдесят восемь…

И так далее, остальное я уже забыл.

Внуки: Алеша и Любочка

Постепенно стали выявляться способности у моего внука, сына Оли от первого брака — Алексея, «Кузи», как звали его друзья, сократив фамилию Кузнецов. Плохо одно: что и кисть возьмет — что-то получается, и перо — интересно, возьмется шить — профессионал. Руки у него золотые, вот что главное, и голова полна идей! В чем их только выразить?

В первом классе он писал:

Шел я по земле, по миру, А за мной бежали единицы. Дома мне была головомойка. Лучшая моя отметка — тройка. Я хороший ученик, в кавычках, и живу все время на натычках.

Лет в двадцать, по-моему, он начал выдавать стихи, похожие на что-то:

О, Родина! И просится созвучно Другое слово. Я его гоню. Зато, созвучно Вечному огню, Я зажигаю свой. Собственноручно. В душе. На кухне. Сотню раз на дню. Все ночи напролет курится ладан Дешевых сигарет и папирос. В сплетеньях улиц я бродил и рос, И в их сетях запутался, и — Ладно. Забрезжит день — Включайся в общий кросс — Работа — бег на месте — и обратно, Сквозь город, Где судьба меня снесла, Дав лодку, но увы, не дав весла. Я, впрочем, вплавь пытался многократно, Чтоб поперек, Но был, как видно, слаб. И я плыву средь бревен, жертва сплава, И будто слышу пение пилы. Куда плывем мы, тыкаясь в углы? В зените проплывает чья-то слава, И жжет затылки — мы еще целы. Довольно ныть. Зато ты эти струны Не оборвал в погоне за грошом. Ты можешь петь о том, что хорошо, Когда так плохо, холодно и трудно. Ты можешь петь о том, что день прошел, И в гулкий час твой город так чудесен, Что наплевать на то, что ты устал. Над нами кто-то крылья распластал В мерцании волшебных звезд и песен. Проси Его, чтоб новый день настал.

На мой взгляд, эти стихи и еще несколько других — очень интересны. Но надо было подходить профессионально. Кому-то показывать, поступать в Литинститут, с кем-то встретиться… Нет… Он сразу уходил в свою раковину… И перекидывался на другое.

Кажется, определился. Живопись. Я держу в руках официальную бумагу, датированную 18 ноября 1988 года. В ней говорится, что дирекция выставок и аукционов Советского фонда культуры, что помещался тогда на улице Карла Маркса, принимает несколько работ Алексея Кузнецова, две из которых посвящены В. Высоцкому и А. Башлачеву [130] . Позже он с друзьями-художниками поехал в Германию, где их работы выставлялись в нескольких городах.

130

А. Н. Башлачев(1960–1988), поэт, композитор, певец. Яркий представитель отечественной рок-культуры.

Бежит, летит время… 1979 год. Вот уже и у Мити родилась дочь. В честь бабушки ее назвали Любочкой. Когда ее привезли из роддома, Людмила Наумовна Давидович сказала Мите:

— Ну вот, ты стал теперь «двуЛюб».

Бабушка души не чает в своей внучке — наконец-то в семье опять появилась девочка. Люба-маленькая ходит в английскую школу и занимается параллельно в художественной — определенные способности есть. Я даже удивляюсь, насколько твердые у нее линии, «жесткая» рука — рисует как печатает, режет гравюры по линолеуму. Может, в третьем поколении, в моих внуках, аукнулся мой АХРР?