Чёртова дюжина

– Ого! Серьёзно? Даже представить это боюсь. – Не была я в бору несколько лет, пока училась в университете. Приехав в гости к родителям, ужасно захотела свежих жареных грибов.

Бродить по лесу я всегда предпочитала с папой: мама обычно не отходит далеко от машины, а с папой за пару часов можно несколько километров обойти и набрать уйму грибов. Главное – не отставать от него.

– Пап, почему сосны растут рядами? – Первая наша остановка – в соснах. Ходить было просторно, между соснами – по несколько метров. Сосёнки молодые тянулись к небу. Поднимая голову вверх, ощущаешь себя будто лабиринте – даже солнца не видно, только свет сквозь деревья слегка пробивается.

– Потому что их сажали лесники. Поэтому и рядами.

– Зачем сажали?

– Старые вырубали, очищали лес, а потом сажали молоденькие. Когда я был ещё школьником, нас сюда даже возили поливать только высаженные деревья. – Он шёл впереди, я чуть сзади в стороне, чтобы грибы искать самой. Прошлись маленько и поняли, что кроме мухоморов ничего тут нет. Все лесные просторы я фотографировала на телефон и краем глаза увидела, что в бору сеть не ловит.

Дальше папа поехал в чернолесье: мы не оставляли надежду набрать грибов хотя бы на жарку. Объезжая огромные лужи, которые веками не пересыхают, довольно быстро приехали в другую часть бора, где был смешанный лес.

– Да тут ни грибов не видно, ни земли! – ахнула я, выйдя из машины. – Листья всё усыпали, аж в глазах рябит! Как же грибы-то искать?

– А вот и маслята! – Папа уже срезал целую семью грибов, которые разрослись вокруг дерева рядом с лесной дорогой. На другой стороне дороги мама тоже что-то собирала. Оглянулась вокруг и заметила, что остановились мы на полянке маслят, и кинулась с азартом их собирать. Голова аж закружилась от их множества!

– Пап, ты почему маленькие не собираешь? – убирая от глаз ветки и раздвигая кусты, я догнала ушедшего уже далеко папу. Глаза привыкли и могли легко отличать опята от листьев.

– Чтоб рот радовался! А эти даже на зуб не попадут!

– Ты что? Они же самые вкусные! – со знанием дела комментировала я, собирая следом за ним только появившиеся грибочки. – Фу! Ненавижу паутину.

– Если паутины много, значит, ещё долго тепло будет. Значит ещё не раз приедем за грибами, – казалось, у папы есть ответ на всё.

– Это, конечно, хорошо, только почему она мне на лицо липнет?

– А ты не подставляй своё лицо. Зачем подставляешь? – Папа успевал и мне отвечать, и грибы собирать, и идти так быстро, что мне приходилось почти бежать за ним. Как дети маленькие, когда идут рядом со взрослыми. При этом я старалась обойти все кустарники, упавшие деревья, заросли крапивы – в общем все места, где могла зацепить белую липучую пакость.

Над головой застучал дятел.

– Пап, смотри как долбит! Папа… – я замешкалась. – Я с тобой посоветоваться хотела…

Папа остановился, обернулся и внимательно на меня посмотрел.

– Что-то случилось?

– Нет. Только у меня просьба. Не говори пока маме. Она точно будет против.

– Хорошо. Так что у тебя?

– Я денег почти набрала. Хочу в Москву переезжать. Сейчас жду, когда меня пригласят на работу. То есть я как бы уже всё решила, но всё-таки мне важно твоё одобрение.

– Одобряю. Если что-то нужно, всегда помогу.

– Спасибо, папочка! – Я подбежала к нему, обняла и поцеловала.

– Тшшш… Аккуратнее. Грибы уроню, заново собирать придётся. – Папа улыбался.

– О! Вот они!

– Червивые не насобирай там!

– Пап, а ведь у них всё как у людей. Вот они растут все вместе, и если взрослые грибы здоровые, то и совсем маленькие здоровые. А если взрослые червивые, то даже зародыши сразу становятся червивыми. Но если хотя бы один грибочек-сыночек начинает расти чуть поодаль, то он вполне может быть здоровым! Или наоборот. Семья вся здоровая, а один отщепенец – червивый! И вроде бы недалеко растёт от своей здоровой семьи, а всё равно!

Мы уже направлялись в сторону машины, набрав грибов, а опят встречалось всё больше и больше. Моя корзина была наполнена до краев, я сняла куртку и стала складывать маслята в неё. Увидев впереди чёрную насыпь, решила её обойти, чтоб не утонуть в земле. В один миг увидела, что на этой чёрной насыпи лежит, свернувшись клубком, чёрная, с красивым серебристым рисунком змея. Взвизгнув, я отскочила в сторону и побежала куда глаза глядят: никогда раньше я с ней не встречалась. Когда остановилась, поняла, что не вижу и не слышу папу.

– Паааааап! Пааааааап! Ты гдеееееее?

Он не отзывался. Только эхо раздавалось.

– Па-па! Па-па! Па-па! – Кричала, что есть мочи, но он не слышал меня. В панике я побежала обратно, чтобы хоть немного приблизиться к нему, чтобы он меня услышал.

– Па-па! Па-па! Па-па! – Бегала я из стороны в сторону и старалась ещё громче кричать:

– Пааааа-па! Паааа-па! Паа-па! Кто-нибудь! Кто-нибудь меня слышит?!

Лес будто бы вздохнул, но никто не ответил.

Я села на землю и тихонько заплакала. Посмотрела в телефон: пятнадцать сорок три. Связи так и не было. Позади меня зашелестели листья.

– Папа?

Обернувшись, я увидела мышку. Взвизгнув, подпрыгнула на месте и отскочила в сторону. Меня трясло. Вытряхнула грибы из куртки и оделась. Трясти не перестало.

Корзинку оставила на месте и пошла по лесу в поисках хоть какой-нибудь дороги: папа всегда говорил, что любая дорога куда-нибудь приведёт. Где-то неподалёку что-то шелохнулось. Я вздрогнула. Но тут же поняла, что это лишь птица сорвалась с ветки и взлетела: с дерева посыпались листья.

Ноги уже идти не хотели. Под ложечкой засосало. Телефон был на последнем издыхании и показывал двадцать тридцать семь. Надежда покидала меня. Вспоминала, как в школе учили ориентироваться: искала муравейники, разглядывала мох на деревьях, пыталась найти столбики с номерами – папа рассказывал, что весь бор разделён на кварталы. Но ничего не помогало. Снова села и разрыдалась ещё больше. Сколько раз я останавливалась и плакала, со счёту сбилась. Все глаза уже выплакала. Но каждый раз какой-нибудь шорох заставлял срываться с места и бежать от него подальше.

Среди сосен идти стало гораздо свободнее, больше ни кустарников, ни ветвистых деревьев, ни крапивы, даже паутину встречать перестала, только это означало, что я ухожу вглубь леса. А так ведь можно и неделю здесь бродить, а потом выйти где-нибудь под Самарой. Или вообще не выйти. Умереть здесь от жажды или голода, или, что ещё хуже, лось или кабан разорвёт. Ладно хоть волков здесь не водится. Хотя и в это мне уже не верилось. Надежда меня покидала с каждой прошедшей минутой. Тем более, начинало темнеть. Повернулась, чтобы разглядеть, где остался смешанный лес. Дальше чем на пятьдесят метров ничего не было видно. Пошла обратно. Дойдя до границы сосен и чернолесья, стала придерживаться этой полосы, которая очень сильно петляла.

Желудок стонал от голода, ноги заплетались, руки не поднимались: я совсем обессилела и сдалась. Глаза хоть и привыкли к темноте, но всё равно вокруг плохо что-то различали. Я нашла лежачее дерево и присела на него. Даже плакать уже не могла. Клонило в сон. Где-то начала ухать сова, от чего стало жутко.

Вдруг вдали я увидела яркий огонёк. Сначала подумала, что задремала и мне это приснилось. Протёрла глаза руками и снова посмотрела. Правда что-то светится! Подскочив с дерева, я ринулась со всех ног в эту сторону. Мгновенно забыв об усталости, страхах, мешающих бегу ветках и кустарниках, метров пятьсот по лесу я преодолела минуты за две. Подбегая ближе, я увидела фонарь. Его лесник зажег на вышке. Не дошла до неё совсем чуточку. Выбираясь из чащи леса на дорогу, увидела заплаканную маму и бледного как полотно папу.