Чёртова сова

«Не говори, что счастье мнимо…»

Не говори, что счастье мнимо, сиди и пей себе коньяк за то, что жизнь проходит мимо, как невнимательный маньяк.

ЭТО КЕМ ЖЕ МЫ СТАЛИ…

«Помню: книжки рубили…»

Помню: книжки рубили — аж плахи трещали. Это кем же мы были, если нас запрещали? Уличали. Свистали. Политику шили. Это кем же мы стали, если нас разрешили?

«Ни прозаик, ни поэт…»

Ни прозаик, ни поэт. Ни бунтарь, ни обыватель. Ни пощечин, ни объятий. Ни конфузий, ни побед. И сидишь — незнамо кто, биографию итожа, ну а там одно и то же, то есть то же, но не то.

ДИЛЕТАНТСТВО

До чего бесцеремонно осень красок наметала: от незрелого лимона до румяного металла! Этот лист как будто в мыле, тот коричнево-кукожист. Вот бы автору вломили в Академии Художеств!

ФОН

Не давать им пряников! Отхлестать орешником! Из-за этих праведников я считаюсь грешником! Повстречаешь — тресни-ка в лоб зелейной скляницей! Из-за этих трезвенников я считаюсь пьяницей! Стих утоплен в вермутах. Строки — нищета и сушь. Из-за этих лермонтовых я и не считаюсь уж!

МИФОЛОГИЯ

Пегас начинал, к примеру, простым боевым конём — помог одолеть Химеру тому, кто сидел на нём. Стоптал ее с полнаскока, нахрапом ошеломив. Сказать не могу, насколько мне нравится этот миф! Эллада от нас — далече. К тому же с теченьем дней пегасы пошли помельче, страшилища — покрупней. Пропорции и размеры иные, чем в старину: химеры — так уж химеры, аж морда на всю страну! Пугайся их, не пугайся, но древле, теперь и впредь иначе как на Пегасе Химеру не одолеть.

«Я волнуюсь, читая стихи…»

Я волнуюсь, читая стихи: не слова, а прозрачные слёзы! Все твердят, что пришли от сохи, что вчера ещё слезли с берёзы. О родной вспоминают стезе, где зады поросли лопухами. Так и видят себя в картузе и в рубахе с шестью петухами. И живут, разрывая сердца под трамвайно-троллейбусный грохот. Эх, найти бы того подлеца, что насильно отправил их в город! Я найду его. Зол и речист, я прорвусь через сто кабинетов. Я в лицо ему брошу: «Садист! Ты за что же так мучишь поэтов? Ты же слышишь, как стонет стило! Здесь их жизнь и больна, и кабальна! Отпусти ты их с миром в село. Посади ты их там на комбайны…»

ПЛОВЕЦ

Что с классиком меня роднило? Я гимны звучные слагал и, правя тяжкое кормило, челна ветрило напрягал. Hо вихорь злой взревел в фиорде, и мне, Господнему рабу, ветрилой хрястнуло по морде, потом кормилой по горбу…

ПРОЗАИК

Проклятый быт, старания утроив, мне сочинять мешает не впервые. Не успеваю полюбить героев. В итоге — падлы. Прямо как живые.

ПАМЯТHИК

Exegi monumentum

Здесь памятник стоял — превыше пирамиды, но по нему прошла народная тропа. Из праха чуть видны чугунные ланиты, а метрах в двадцати — чугунная стопа. Здесь памятник стоял — куда прочнее меди, красуясь на манер известного столпа. Hо что же от меня останется в предмете, когда по мне пройдёт народная тропа?

РИФМА

Событья, факты, вереницы числ — всё ерунда, но вот в житейском гаме два слова перекликнутся слогами — и мир внезапно обретает смысл.

«Возопишь, ударяя в грудь…»

Возопишь, ударяя в грудь, или в рот наберёшь воды — обязательно с кем-нибудь ненароком сомкнёшь ряды. И такого наговорят — не докажешь ведь ни хрена… У меня один только ряд. И шеренга — тоже одна.

КЛАССИКИ И СОВРЕМЕННИКИ

Какое счастье: при свече творить во славу русской речи и лечь на снег у Чёрной речки при секунданте и враче! Ни секунданта, ни врача — убит каким-то нижним чином по незначительным причинам, а то и вовсе сгоряча…

«Слова — достойны, речи — гладки…»

Слова — достойны, речи — гладки, и всё не врубимся в одно: что гений — это недостатки, каких нам сроду не дано. Дразня, круглятся, что орехи, из безупречной шелухи их гениальные огрехи и гениальные грехи.

ПРОЗА

Убить героя — значит пощадить. Заметьте: чем талантливей прозаик, тем он героя медленней пронзает событьями, затем чтоб ощутить в подробностях и боль его, и трепет. Так вот: дышу надеждою простой, что жизнь мою задумывал и лепит не Достоевский. Даже не Толстой.

«Да, вырождается москаль…»

Да, вырождается москаль: утрачен стыд, барыш возжаждан. И мне твердят: «Не зубоскаль, но исправляй своих сограждан!» Легко сказать! Грустят в пыли Крылов, Державин… Если даже они исправить не смогли — то мне-то, грешному, куда же!

«В соседней камере спроси…»

В соседней камере спроси иль у омонов: писатель, скажут, на Руси — один Лимонов. У остальных и стиль, и прыть, и морды глаже, но как-то не за что «закрыть» — не за слова же!

«В нашем нынешнем дерьме…»

Тот — писатель, кто полезен.

Владимир Маяковский

В нашем нынешнем дерьме, громоздящемся бугристо, тот писатель, кто в тюрьме. Остальные — беллетристы.

«Перед книжною горой…»

Перед книжною горой суетится покупатель — и забавный показатель выявляется порой: чем трусливее герой — тем отважнее читатель, чем трусливее читатель — тем отважнее герой.