Черты и силуэты прошлого - правительство и общественность в царствование Николая II глазами современника
Шрифт:
Наиболее ярким выражением этой правительственной политики является телеграмма, которую министр путей сообщения кн. Хилков убедил государя послать правлению Либаво-Роменской железной дороги. В телеграмме этой государь выражал свое удовольствие и благоволение по поводу сокращения рабочего дня на упомянутой дороге до 9 часов[468] при одновременном повышении рабочей платы.
Подобная политика правительства, желающего отыграться на спине промышленности и за ее счет заслужить благодарность рабочего класса, имела, однако, своим последствием лишь огульное возмущение промышленных кругов и их вящее сближение не только с оппозиционными, но и с революционными силами. Рабочие же массы отнеслись к ней совершенно равнодушно, так как их пожелания далеко превышали то, что правительству удалось достигнуть своими произвольными и силою вещей не координированными действиями.
В результате промышленные круги забрасывают правительство своими записками, в которых не только резко критикуют действия правительства, но прямо говорят, что рабочие волнения отчасти вызваны самим правительством, отчасти являются последствием
Выступают с такими записками представители железнодорожной промышленности, горнопромышленники Урала, фабриканты и заводчики Петербурга и, наконец, группа фабрикантов и заводчиков Москвы и Московского района, предводительствуемая председателем Московского биржевого комитета[469] — Морозовым. Однако замечается и другое. Не без основания полагая, что при представительном образе правления владельцы капитала непременно получат если не преобладающее, то, во всяком случае, могучее влияние на ход управления страной, они решили добиваться конституции, не останавливаясь даже перед средствами обоюдоострыми. К тому же сам Морозов находился в то время под сильным влиянием Горького и не жалел даже личных денежных средств для поддержания революционного брожения среди рабочих[470].
Внешним отражением такого настроения части московских промышленных кругов явилась представленная ими правительству особая записка. «Настоящие рабочие волнения, — говорила эта записка, — хотя и построены на экономической почве, но в то же время являются крупным политическим движением… Отсутствие политических прав, вот где следует искать главнейшие причины периодических рабочих волнений». Отсюда следовал, разумеется, вывод, что установление правильных отношений между рабочими и промышленниками возможно лишь при условии правового государства. Заканчивалась записка почти дословным повторением резолюций ноябрьского земского съезда и указанием на необходимость предоставления рабочим права сходок, собраний, союзов и коллективного отказа от работы.
К тому же выводу приходит и другая записка, поданная правительству по тому же предмету, а именно записка 198 инженеров.
Естественно, что при таких условиях комиссия Шидловского, работавшая лишь в пределах вопроса об экономическом положении рабочих, ни к чему прийти не могла, кроме вящего возбуждения рабочих масс, и посему вскоре была закрыта.
Тем временем поднявшаяся в начале января стачечная волна, приобретавшая все более революционный характер, не только не шла на убыль, а, наоборот, вздымалась все выше и захватывала все большее число рабочих районов. Одновременно разразились в иных губерниях и крупные аграрные беспорядки.
Осада власти становилась все энергичнее, и вели ее силы революционные. Так, московский комитет социал-демократической рабочей партии в январе 1905 г. резко высказался против резолюции ноябрьского 1904 г. земского съезда. Он определенно признал единственным выходом из создавшегося положения «низвержение путем вооруженного восстания существующего правительства и созвание учредительного собрания для установления демократической республики и узаконения политических и экономических требований пролетариата». Попытку земцев сговориться с правительством комитет признал за постыдный торг и за сделку буржуазии с властью на счет прав народа. Одновременно комитет постановил: «На всех митингах вести агитацию за права пролетариата и выступать с протестом против сделки либералов с царским правительством, указывать на необходимость продления революции (начало ее приурочивалось к 9 января — выступление Гапона) и объявить стремления и домогательства либералов изменой народу».
В соответствии с этой резолюцией социал-демократическая рабочая партия (как большевики, так и меньшевики) принялась усиленно поддерживать рабочее движение, всемерно стремясь свернуть его с пути экономических требований на путь требований политических. Распространялись тысячами прокламации, усиленно зашмыгали по всей России крючконосые брюнеты[471] — «партийные работники». Не отставали, разумеется, и социал-революционеры, орудуя в своей любимой сфере — крестьянской среде и вызывая аграрные беспорядки. В результате забастовочное движение захватило московские фабрики и типографии, распространилось на Ригу, Ревель, Либаву и Варшаву; в последней оно приняло даже характер вооруженного восстания, подавленного лишь силою оружия. Не в меньшей степени захвачены были революционным движением и южные центры промышленности, как Екатеринослав и Киев. Перекинулось это движение и на Кавказ, где выразилось в уличных беспорядках, возникших в Тифлисе и Батуме. Повсеместным лозунгом был созыв Учредительного собрания, избранного по 4-членной формуле[472] подачи голосов. Не прекращались студенческие беспорядки во всех высших учебных заведениях, вызвавшие закрытие многих из них. Участились террористические акты. 4 февраля был убит великий князь Сергей Александрович, уже оставивший к тому времени пост московского генерал-губернатора. Словом, каждый день приносил известия о каких- либо новых очагах волнений, о новых нарушениях общественного порядка и спокойствия. Власть при этом становилась все более растерянной, причем у нее росло убеждение, что без некоторых уступок успокоить взбаламученное море житейское нет возможности.
Однако на самых верхах все еще мечтали сохранить самодержавный строй, ограничившись лишь предоставлением населению прав свободно высказывать свои мысли по вопросам государственного строительства. Положительное заявление о незыблемости самодержавного строя, сопровождаемое немедленным предоставлением права частным лицам и учреждениям непосредственно обращаться к государю с изложением своих предположений, — вот к какому решению пришел в половине февраля Николай II.
Не исключалось им при этом и учреждение избранного населением законосовещательного установления.В соответствии с этим утром 18 февраля 1905 г. появилось два государственных акта, по существу одинаково мало говорившие взбудораженной общественности, а именно манифест «о нестроениях и смутах» и указ Сенату о петициях, начинающиеся словами: «Ослепленные гордынею злоумышленные вожди мятежного движения дерзновенно посягают на освященные православною церковью и утвержденные законами основные устои государства Российского, полагая, разорвав естественную связь с прошлым, разрушить существующий государственный строй и вместо оного учредить новое управление страной, отечеству нашему не свойственное». Далее манифест говорит:
«Да станут же крепко вокруг престола нашего все русские люди— верные заветам родной старины… к вящему укреплению истинного самодержавия на благо всех верных наших подданных».
Указ Сенату повелевал возложить на состоящий под председательством государя Совет министров «рассмотрение и обсуждение поступающих на имя наше от частных лиц и учреждений видов и предположений по вопросам, касающимся усовершенствования государственного устройства и улучшения народного благосостояния».
Оба эти государственные акта исходили непосредственно из Царского Села и для министерской коллегии явились полной неожиданностью. Вдохновителем их появления был, по-видимому, дворцовый комендант П.П.Гессе, причем основой для манифеста служил набросок, написанный самим государем, составлялся же он несколькими лицами, в том числе неким Юзефовичем[473], доверенным лицом Гессе. В последней редакции манифест был послан на рассмотрение Победоносцева, который его всецело одобрил.
Появление этих манифеста и указа было для правительства тем более неожиданно, что незадолго перед их появлением государем было более или менее предрешено учреждение законосовещательного учреждения, состоящего из лиц, избранных населением. Инициатором здесь явился человек, от которого этого во многих отношениях нельзя было ожидать. Это был тишайший и скромнейший А.С.Ермолов. На первом своем очередном докладе после выступления 9 января рабочих под предводительством Гапона, а именно 17 января 1905 г., Ермолов испросил разрешение государя изложить ему волнующие его чувства и мысли в отношении общего положения страны. В пространной, дышащей искренностью и любовью к родине речи он высказал свое глубокое убеждение в безусловной необходимости привлечь общественные силы к участию в решении вопросов государственной важности. Слова Ермолова, вероятно в связи с событием 9 января, произвели на государя глубокое впечатление. Следуя своей обычной импульсивности, государь тут же поручил Ермолову тотчас переговорить по этому вопросу с Витте, а также представить письменную записку по этому предмету[474]. Однако Витте, отчасти, быть может, от того, что инициатива исходила в данном случае не от него, а от почитавшегося им за ничтожество Ермолова, отнесся к сказанному довольно холодно, но Ермолов с совершенно не свойственною ему настойчивостью продолжал упорно стремиться к осуществлению высказанных им государю предположений, развивая их на своих последующих всеподданнейших докладах. Определилась при этом и внешняя форма, в которую должны были вылиться как способ оповещения страны о предстоящем преобразовании, так и порядок выработки соответствующих законодательных актов. Вспомнили, что реформа 19 февраля — освобождение крестьян — была впервые возвещена в Высочайшем рескрипте, данном виленскому генерал-губернатору Назимову[475]; таким же путем решено было поступить и теперь, а именно объявить о воле государя впредь привлекать к участию в законодательстве страны лиц, избранных населением, в рескрипте на имя министра внутренних дел, возложив на него и разработку закона, устанавливающего порядок осуществления этого положения. Проект такого рескрипта государь поручил составить самому Ермолову.
Однако составленный Ермоловым проект, отличавшийся своей длиннотой, не удовлетворил государя, после чего такое же поручение было дано главноуправляющему собственной Его Величества канцелярии по принятию прошений, барону Будбергу. Проект Будберга также не был одобрен, но самое решение государя уже стало известным почти всем министрам и возражений с их стороны не встретило. Тем не менее дело это все еще велось келейно. Так, редакция рескрипта, признанная государем наиболее приемлемой, была составлена кем-то из приближенных к Николаю II лиц, в состав правительства не входящих, и для его обсуждения государь пригласил к себе на то же 18 февраля нескольких министров. В своих воспоминаниях Витте говорит, что приглашенные государем лица лишь по пути в Царское Село узнали о появлении упомянутого манифеста и были возмущены принятием без их ведома столь важного государственного акта[476]. Между тем весьма легко объяснить причину появления этого манифеста именно до обсуждения рескрипта Булыгину и его подписания государем. В представлении государя, учреждение законосовещательного с выборным составом учреждения отнюдь не приводило, а в особенности и не должно было привести к умалению царского самодержавия. Это он и хотел подчеркнуть путем издания утверждающего самодержавие манифеста. Одновременно таким путем государь, вероятно, хотел оградить себя от всяких попыток со стороны приглашенных им лиц склонить его к установлению конституционного строя. Однако прибывшие министры этого не поняли и для предупреждения дальнейших неопределенностей и колебаний в этой области поспешили примкнуть к предложенной на их обсуждение редакции рескрипта, не тронув в нем ни единого слова, а для того, чтобы государь не изменил своего намерения, тут же представили его к царской подписи. Для последнего потребовалось отрезать верхнее поле проекта рескрипта, ввиду написанного на нем слова «Проект», что и было сделано Булыгиным при помощи ножниц, которые ему принес один из камер-лакеев.