Червь 3

Вот дрянь, вошла без стука! Сука! Дай поссать!

— Спускай воду!

Хорошо-хорошо. Воды набралось по щиколотку, слилась быстро, унеся с собой последние капли моей мочи. Пока я заново набирал воду, лисичка принялась принимать человеческий облик. Смыла грим, почистила зубы, намазала лицо кремом. Бледно-розовый шёлковый халат туго стягивал её фигуру, подчёркивая её пышные формы, пышные бока. Хер у меня стоял, но не из-за этой картины. Что-то другое. Я боялся допустить мысль из-за чего, но мне придётся с этим смириться. Смириться с тем, что торчащие из её волос чёрные ушки, пухлые щеки, нос картошкой и огромные глаза, скользящие по моему телу, — всё это меня возбуждает.

Она жадно взялась за мой дрын. Тёплые пальцы грубо потянули вниз, управляя мною как марионеткой. Я поддался. Уселся в ванну. Погрузился в горячую воду, ни на секунду не спуская глаз со своей лисички. Выпустив моё хозяйство, её рука тянется к шампуню.

— Зачем? — спрашиваю я.

— Кто-нибудь посторонний, кроме твоей матери, мыл тебе голову?

Я начал вспоминать. Думать. А затем ответил:

— Нет.

— Я хочу быть первой женщиной, кто помоет тебе голову.

— У тебя уже были мужики?

— Ты не будешь первым.

Я не расстроился, но и от её предложения не отказался. Да и как тут можно отказать, когда её мягкие пальцы, смазанные шампунем, уже погрузились в мои волосы и принялись массировать мой скальп.

— Сейчас бы закурить, — мечтательно протянул я.

Она встала. Повернулась ко мне боком, подставляя карман халата. Ох, нихуя себе! Бинго! Внутри я нашёл пачку сигарет и зажигалку. Одну сигарету ей в губы, другую — мне. Поделился огоньком, и мы дружно закурили. Она продолжала намывать мне волосы, постоянно стряхивая на них пепел.

Я не возражал. Наоборот, наслаждался, потягивая папиросу.

Но, к сожалению, в нашей жизни всему хорошему, рано или поздно приходит пиздец, и всё становится еще лучше!

— Закрывай глаза, — говорит она, беря душевую лейку.

Просьба докурить так и осталась внутри моего рта, когда тёплые струи ударили мне в лицо. Пена с головы потекла по телу, смывая всю грязь прошлого, что жирной прозрачной коркой покрывала моё тело. Всё плохое утекло в слив. Всё плохое так и осталось не сказанным, затерявшись среди мыльной пены и вымоченного табака, слетевшего с моих губ. Больше никто не посмеет мыть мою голову. Она была первой и последней. Процесс очищения мне был приятен, но он был и не нужен. С меня, словно смыли защитный слой, смыли броню, защищавшую моё сознание от жестокого мира. Я мог размякнуть. Я рисковал стать слабым.

Она уходит.

Я выпрямился. Отёрся оставленным мне голубым полотенцем. Тапочки чуть намокли, но босиком мне не хотелось шляться по чужой квартире, еще не хватало грибок словить на ровном месте. Покинув ванную комнату, я побрёл по этой огромной квартире, в поисках своей лисички. Бродил словно по огромному британскому замку, где полы были застелены дорогущими коврами, а на стенах висели картины весёлого семейства. Жути добавил тот момент, что ни одна дверь не открылась. Я дёргал ручки, оглядывался, прислушивался. Ничего. Зашёл на кухню — тишина. Снова вернулся в коридор. Как заблудившийся в лесу мальчик, начал кричать, зовя лисичку. Тишина.

Это уже не смешно.

Что за хуйня?

И вот я уже был готов вынести первую дверь с ноги, как услыхал музыку. У двери напротив щёлкнул замок. Опустив прохладную ручку, дверь отварилась. Из образовавшейся узкой щели вырвался знакомый голос. Из двух серых динамиков, стоящих по обе стороны компьютерного монитора на всю комнату орал Курт Кобейн, песня Anewrysma. Обожаю эту песню! Просто оуенная, и что еще охуеннее, — не мне одному она нравится!

— Слышал эту песню? — спрашивает она.

— У меня есть все альбомы.

Она лежит на огромной кровати словно царица. Страстная и красивая. Смотрит на меня, накручивая на палец тонкий ремень халата, готовый слететь с её тела одним резким рывком. Её лицо приняло знакомый вид. Она обновила грим. Лицо окрасилось в белый, появился черный носик и красные губы.

Баба моей мечты!

Скорее всего, я сейчас испытывал то, что испытывает охотник, поймавший свою добычу. Я вошёл в комнату. Не было никакого стеснения. Не было никаких неловкостей. Лишь комфорт. Я был как дома.

— Обалденная комната, — говорю я, увидев стены обвешанные плакатами. Тут были все. Все умершие музыканты. И вот теперь эта уютная комнатка больше походила на квадратное кладбище, заставленное не одним десятком надгробий-плакатов. И все эти надгробия-плакаты смотрели точно в центр комнаты. Смотрели на кровать.

Смотрели на мою лисичку, смотревшую на меня жадным взглядом.

— Они тебя не смущают? — спрашивает она.

— Мне плевать.

Я уже здесь. Я иду. Лисичка раздвинула ноги, и тут же с хлопком захлопнула. Но от моего взгляда не скрылся гладко выбритый лобок, теснящийся между бугристых ляжек. Скрывать своё возбуждение я больше не мог. Всё напряглось. Я был готов по всем пунктам.

Прошу дать обратный отчёт до полной стыковки:

5

Я подошёл к кровати.

4

Поставил колено на край.

3

Я уже ползу к ней на четвереньках.

2

Мы уже во всю сосёмся, её халат взмыл в воздух, а затем медленно упал на пол.

Всё трясётся, последний рывок.

1

— Подожди! — кричит она, чуть не откусив мне губу.

БЛЯДЬ! Ну что за облом то!?

Она выскальзывает из моих объятий, как мокрое мыло из ладони. Подползла к тумбе, стоявшей возле кровати. Открыла ящик и запустила руку внутрь.

Мне не хотелось терять время впустую. Нужно использовать каждую секунду. Каждую секунду я вдыхал аромат её вспотевшей кожи, любовался огромными ягодицами, развернувшимися в мою сторону. Смог посчитать складки на рёбрах, пока она шуровала пальцами в ящике. Секунду радости. Секунды счастья.

— Да где же он!

Её рука по локоть погрузилась в ящик. Тумба заходила ходуном. Она вынула руку, а я, увидев в её ладони огромный черный дилдо, малёк прихуел. Он был в полтора раза больше моего поршня. Она положила его на тумбу и снова запустила руку в ящик. Рядом с дилдо легла стальная спица размером с ладонь, тюбик смазки со вкусом клубники, анальная пробка.

Что мать твою происходит!

— Зачем тебе всё это? — спрашиваю я.

— Это не моё…

— Чья это комната?

— Ты не поверишь, — она закряхтела, вытянулась, запустив руку в ящик по плечо, и тут же радостно воскликнула: — Нашла!

Она держит упаковку презервативов с клубничным вкусом. Улыбнувшись, она говорит:

— Это комната брата.

Я всё понимаю, но одна вещь мне не давала покоя, и если я не узнаю, для чего она, день будет запорот.

— Для чего стальная спица?