Червь времени (Подробности жизни Ярослава Клишторного)

Покой. Тоска. Пустота. Символы веры червя.

Потом слева деревья расступались, исчезали, позволяя видеть второй городок, условно называемый "вертолетческий", издали похожий на угрюмое скопление черных бараков и древних приземистых багровых домов, опутанных, связанных и стянутых в неопрятный веник сеткой рабицей, помято повисшей на покосившихся деревянных столбах. Рядом с городком растекалось громадное бетонированное поле, словно лужа с выпирающими комьями грязи ангаров, укрытых брезентом загадочных машин и совсем уж несуразными в таком месте закопченными вертолетами, лениво обмахивающимися обвисшими от погоды винтами.

В автобусе насторожились - к перекрестку подъезжал еще один ПАЗик. Поначалу соперник полз довольно медленно, стараясь въезжать в многочисленные лужи кривой дороги как чемпион по прыжкам с трамплина - без плеска и брызг, погружаясь в них с опытностью гиппопотама. Затем скорость его возросла, вода захлестнула слабо-коричневой пленкой окна, но Саша, под вой школьников, тоже прибавил, вертолетчики запнулись на въезде на шоссе и остались пока позади. Болельщики ревели, гонки начались.

Дорога вела в бывшую столицу бывшего Мекленбургского герцогства Шверин, но в такое время (утро, осень) она была пустынна, как на рисунке не умеющего рисовать машинки школьника. Дети и водители могли резвиться как хотели. Илькин отец не возражал. Ради азарта автобусы попеременно уступали лидерство, но когда впереди появились широкие белые ворота первого городка, гонка пошла не на шутку. Чуть ли не прижимаясь боками, словно при абордаже, автобусы неслись к финишу, испытывая нервы друг друга. Все скопились на левой стороне (соперники - на правой), Славу распластали на окне, проложили молча и горестно страдающей Мариной, строили рожи (самая жуткая, естественно, получилась у Славы), свистели, жестикулировали, лишь Вова Дубинин остался на своем месте и невозмутимо комментировал:

– До столкновения с воротами у нас осталось двадцать секунд. Прошу всех рассесться по своим местам и покрепче прижать к животам свои портфели, дабы облегчить опознание обгоревших трупов. До столкновения осталось пятнадцать секунд. Еще раз повторяю...

Если верить Вове, а он, как чувствовал Слава, знал в этом толк, то через несколько секунд ПАЗики должны были влепиться в белеющую преграду, легко пробить воротную жесть, но повиснуть на крепких стальных балках, оставить на них большую часть крыши, насорить стеклами, искорежить колеса, потерять равновесие, завалиться синхронно на бок, пойти юзом, сцепившись торчащими во все стороны обрывками кузовов, остановиться, столкнувшись с каким-нибудь деревом, и согреться огнем.

Погода считала необходимыми более яркие декорации - кто-то одним махом содрал старые - мокрые, с потеками и грязью, набросил светлое небо, рассыпал сухую желтую и красную листву, посыпал песочком выемки от луж, вдунул облака, протащил мимо автобуса магазинчики, кинотеатр, аэродром, дома, разгладил светло-песочное здание школы с громадными сверкающими окнами, коричневатыми площадками вокруг, кустами и дорожками, по которым шли дети с красочными горбами ранцев.

ПАЗик остановился на повороте, в проходе между рядами образовался затор - все торопились первыми выбраться на улицу, чтобы не быть последними и, следовательно, дураками. Мимо автобуса шаркал Криницкий - эталонный двоечник школы, обряженный в нечто обвисшее, раздутое от долгой и изматывающей носки. Тяжесть невыученных уроков кренила его к земле и одной рукой ему приходилось придерживаться за сетку забора.

Теперь Славе его было жалко. Какова была жизнь этого человека? И была ли она вообще? Спросить? Вот только не помню его имени. Фамилия осталась, а имя сгинуло. Одни родовые признаки и ничего индивидуального. Взять его за шиворот, прижать к умывальнику и выдохнуть ему в лицо, испуганное и двоечное, "Привет, Криницкий! Уж ты-то точно должен быть рад".

Идея хорошая.

Он шел к выходу из автобуса вслед за Мариной, обдумывая мысль. Ребристый резиновый пол, обтертые сидения, сводчатая крыша, тяжелая дверь, никак не подходящая к школьному автобусу габаритами и упругостью резинового ремня, не дающего ей раскрываться полностью и возвращающего в исходное положение. Слава толкнул дверь, слез и с силой захлопнул.

Что-то ему не понравилось - то ли хлопок, то ли странное молчание возникшее вокруг него. Пока он поворачивался, мысли растерялись, в груди стало горячо от пренеприятнейшей смеси страха и стыда, кто-то попытался уцепиться за него, дипломат неуклюже занесло и он больно ударил по коленям, но это все были мелочи - дрянная рамка к главной картине. Все-таки Вова. Его белое лицо торчало в окне двери, как в телевизоре, и сам он напоминал загримированного, черно-белого и, в общем-то, не страшного вурдалака из сериала про Дракулу. Дракула и женщины, Дракула и мужчины. Это - Дубинин и палец, который он как раз поднял перед собой, собираясь пригрозить Славе. От легкого покачивания последняя фаланга откинулась, как крошечная крышечка кофейника, повисла, оттуда в стекло ударил фонтан крови, а Слава подумал, что такое уже перебор.

Это была самая странная школа из всех, в которых он будет учиться. И самая приятная, хотя бы потому, что в ней не было спортивного зала. Два этажа. Громадные, панорамные окна. Центральный квадрат, составленный из административных кабинетов, туалетов и библиотеки вокруг пустого места - внутреннего дворика, вымощенного крупными плитами, на которых в теплые осенние и весенние деньки было хорошо постоять, сыграть в "три-пятнадцать". Учебные классы размещались в квадратных пристроях по углам, а раздевалки, мастерские, буфет и столовая прятались в полуподвале.

И еще было просторно. А если избегать эвфемизма - пусто. Два первых класса, два вторых, два третьих, разбитых по признаку места жительства - третьему и четвертому городкам досталась буква "А" ("алкоголики"), первому и второму - "Б" ("бандиты"). Остальные классы буквами на обладали. Перед уроками снующая по коридорам, подвалам, лестницам мелкота создавала иллюзию наполненности и даже какой-то тесноты, но к уроку третьему энергия "мальков" иссякала и можно было ходить без опаски на кого-то наступить, а в некоторых зачарованных местах - и просто кого-то встретить.

Физкультурой занимались в спортивном зале, расположенном по местным меркам у черта на куличках - всего-то прошагать парочку улочек (были, были у летчиков такие образования), мимо неких складов, сквозь остатки располагавшегося когда-то здесь леса, теперь оттесненного за черту городка, чтобы попасть на самый настоящий стадион и в большой зал с цивильными раздевалками для мальчиков и девочек, душевой, волейбольной сеткой, баскетбольными щитами, козлом, конем и матами. На втором этаже располагалась парочка борцовских залов с невыветривающимися запахами пыли и пота.

Конечно, пройтись туда и обратно - невелика проблема для местных аборигенов, но для остальных - непредвиденная задержка в пути, придирки физрука и несданные нормы ГТО означали отъехавший на родину автобус и не слишком приятную перспективу убить сорок пять минут, шляясь по тихим коридорам школы или ползая по полкам в библиотеке в поисках книжки "Отзовитесь, марсиане!". Поэтому ан масс физкультура не пользовалась популярностью и редчайшие случаи проведения производственной гимнастики в широченном коридоре полуподвала школы были просто праздниками.

Еще приятными местечками, которые потом довольно долго вспоминал Слава, являлись упомянутая библиотека и, естественно, столовая. Школьная библиотека отличалась либерализмом, свойственным, как показывает история, только богатству, жемчужинами которого были новехонькие томики "Библиотеки для детей", с зачитанными "Тремя мушкетерами", разрозненные экземпляры "рамочки", "Приключения пана Кляксы" и трилогия о Кале и сыщиках. Система тупого копания в каталожных карточках, шершавых и усеянных мурашками, тут же пролезающих под ногти, прогрызающих кожу и начинающих маршировать по всему телу, а так же глуповатая игра "А ну-ка, угадай" ("Стругацкие есть?" - "А что именно?" - "Малыш" - "Нет" - "Сказка о тройке" - "Нет" - "Белый ферзь" - "Нет" - "Ну хоть что-нибудь?" - "Тоже нет") здесь были изничтожены - к полкам открыт свободный доступ, а книги принципиально расставлены не по алфавиту.