Червонец

– Что ж, это идея. Вот, давайте-ка прямо сейчас, не сходя с места, и попробуем. Один из моих однокашников прокурорит как раз на вашей малой родине – в не так уж и далёкой отсюда Горно-Алтайской автономной области. С фольклором вашим местным должен быть знаком. У него и спросим, – Наконечный потянулся к телефону и, набрав «07», сделал срочный заказ.

– Владик, здорово, чертяка! – радостно приветствовали через считанные минуты с другого конца «провода». – Пропащая душа, ты когда на охоту явишься?

– Да тут своя охота достаёт… Ты мне, пожалуйста, вот что скажи, у вас какие-то местные фольклорные особенности с именами существуют? Ну, в честь ярких явлений, выдающихся деятелей или событий… типа распространённых в своё время послереволюционных «Виленов» 11 , «Индустриализаций», или по названию предметов, профессий, по роду занятий, а может, что-нибудь вроде первого услышанного в день рождения младенца слова. Скажем – Корифей…

– Есть такое. Я даже каталоги разные, в том числе и имён, начал на память составлять. Вообще, своеобразных необычностей здесь тьма. И, если хочешь в чём-нибудь убедиться собственными глазами и ушами, приезжай-ка всё-таки на охоту. Такого увидишь и услышишь! Разрешение на отстрел медведя – полсотни рубликов всего-навсего, а до недавнего времени бумага такая вообще даром выдавалась. Лицензия на марала – сороковник. Ты чистый пантокрин, добываемый из маральих рогов, а паче чаяния пантогематоген когда-нибудь пробовал? Скажу по секрету: это добро, поставляемое отсюда в Москву напрямую к столу наших кремлёвских старцев (произнося два последних слова, собеседник понизил голос до полушёпота, видимо небезосновательно опасаясь «штатного» прослушивания своего рабочего телефона службами государственной безопасности), то есть (переходя на обычный тон) высших руководителей нашего государства, помогающее им оставаться долгожителями и в мозговой деятельности, и в пищеварении, и по чисто мужской функции, и вообще… производится туточки. Под неусыпным надзором, между прочим, правоохранительных органов в лице, в том числе, и некоторых твоих друзей. А винторогий дикий баран или, по-книжному, архар, тот и вовсе, встречаясь в нашей горной тайге чуть ли не на каждом каменном уступе по-над вдоль любой тропы, в червончик обходится!

11

Вилен – В.И.Лен… – инициалы и первые три буквы псевдонима «вождя мирового пролетариата» Владимира Ильича Ленина (1870-1924 гг.)

– Червончик? Хм-м… Смотри-к, как раз тут с одним свела судьба.

– Чего-чего? Что, говоришь, за судьба? Плохо слышно… Ну, чёрт с ними, козлами за червонец, ты про имена спрашивал… Так вот, имя Корифей на общем здешнем фоне звучит не так уж и уникально. Вот Тракторист или Танкист – это уже кое-что. Кстати, Танкист Одушевич, фамилию, к сожалению, запамятовал, – известный в области, уважаемый интеллигентный человек, чуть ли не главврач облбольницы. Его портрет – на областной Доске почёта в центре Горно-Алтайска. Так что, кто не верит, пусть проверит. Не в диковинку у алтайцев имя Указ, есть Перепись, Инженер, Капитан, Казак и даже Телефон. Встречался я, и лично беседовал со старушкой – ветераном войны и труда по имени Пионер… Да, проходили недавно по делу у одного моего коллеги братья-близнецы, кажись, из Онгудайского района родом, профессиональные асы-охотники – белку в глаз бьют – Патрон и Капсюль. Так что… Приезжай-ка на охоту, а?..

– Спасибо, Николаич, огромное, бутылка с меня! Насчёт охоты давай созвонимся на днях, а сейчас извини, веду допрос. Пока, дорогой…

– О-о! – лицо Десяткина-Червонца расплылось в улыбке. – Мы с твоим другом, прокурор, в какой-то мере тёзки, можно сказать.

– Так он же никакой не Корифей…

– Я про отчество. Кровный отец у меня был Николай, но он сбёг от моей мамки, охмурённый другой женщиной, даже не дождавшись моего рождения. Мать, любившая его, говорят, патологически сильно, аж до умопомрачения, впала от обиды и отчаяния в какую-то прострацию, махнула на свою судьбу рукой и, не успев оклематься после родов, равнодушно и слепо вышла замуж за первого поманившего её мужика по имени Еремей, а по отчеству, гляди-ка, опять фольклор – Газетович… Смутно помню, как, лаская меня, малыша, она, забывшись, напевала словно в бреду: «Корифейчик ты мой, капелька колюнькина…», а дико ревнивый отчим Газетыч, заслышав это, бил её нещадно. Так что, настоящий я – Николаевич, а Еремеевич – всего лишь паспортный.

– Не многовато ль посторонней лирики для первого допроса? – насколько мог сурово сдвинул брови хозяин кабинета, которому даже напускная, нарочитая строгость давалась с трудом: чем-то импонировал ему этот слабо вписывающийся в типичные внешне-портретные рамки матёрого преступника подследственный. – Та-ак, значит, говорите, Корифей, приёмный сын фольклорного Еремея Газетовича… что ж, пусть будет так. Год рождения… ясно. С национальностью разобрались… Образование – как и предполагалось… Судимость… Так-так-та-ак, лжеинтеллигент Десяткин, вот видите, насколько объективно ваша «объективка» подтверждает правоту осведомлённейшего майора милиции Поимкина, резонно считающего вас непростым парнем: и впрямь не одна она у вас, болезного, а целый список… Ну, первая – пустяковое

детское воровство игрушки из магазина, до серьёзной кражи тут как до луны.

– Беда только, что в тот самый день исполнилось мне четырнадцать лет и достиг я возраста, с которого, а не с шестнадцати как обычно, согласно статье десятой нашего с вами чтимого УК РСФСР человек за некоторые преступления, включая кражу, несёт уголовную ответственность как взрослый.

– Так уж и совсем как взрослый? И это вы-то чтите кодекс?..

– О кодексе вопрос дискуссионный. А насчёт ответственности – ну… для подростков разве что подход помягче. Кража-то ведь и впрямь ерундовая: ма-а-ленькая такая легковая автомашинка с пультом дистанционного управления на проводе – редкая в те времена вещица. Не по возрасту уже, конечно, игрушка, но по причине материальной бедности семьи у меня никогда раньше ничего подобного не было. Вот и не удержался от подарка себе в день рождения, что обернулось уже подарочком иного рода… От колонии, правда, на первый раз Бог миловал, но формальной судимости как таковой избежать не удалось – суд назначил, как тебе, прокурор, наверняка известно из лежащей перед тобой шпаргалки, минимальный срок лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора.

– Да-а, действительно невезуха. На день бы раньше, и – … Что ж, поехали дальше. Вторая ваша судимость тоже по существу зряшняя – типичное юношеское хулиганство: драка из-за девчонок на танцплощадке. Бывает со многими, но зачем, непонятно, на глазах всего честного народа ставить соперников на колени и заставлять их во всеуслышанье в чём-то каяться?

– Век мне, прокурор, свободы не видать, если бы ты на моём месте поступил мягче, когда на твоих глазах какие-нибудь хамы вздумали оскорбить девушку. Неважно, твою или просто незнакомую.

– Давайте, Десяткин, без лишнего морализаторства! Значит, на этот раз вы всё же загремели. Как говаривал один знаменитый киноартист, под фанфары…

– Но, как опять же наверняка видно из твоего документа-подсказки – ненадолго. Был условно-досрочно освобождён за безупречное поведение.

– Документу я, конечно, вынужден верить, но аналитически не догоняю что-

то: своенравный Десяткин – и за хорошее поведение… Нонсенс!

– Неисповедимы пути…

– Ох, вы и фрукт! Ладно, судимость следующая – а вот это уже, «Цицерон» вы наш изящноречивый, посерьёзнее. И не просто серьёзнее, а – крайний предел уголовщины: сто третья, убийство. Умышленное, Корифей Еремеевич! И полные десять лет оттянули, от звонка до звонка…

– «Червонцу» – червонцево, как любил выражаться безжалостно пустивший под откос мою не совсем ещё пропащую к тому времени жизнь следователь по третьему моему делу.

– Так вы же её сами и пустили под откос, Десяткин!.. Лишив, между прочим, человека жизни, которую не вернёшь. И не купишь ни за какие деньги.

– Ой, ли?..

– Ну, хватит. «Ой, ли» будет потом. А на сегодня философии более чем достаточно, – глянул на часы Наконечный. – Допрос приостанавливается до завтрашнего утра. В десять ноль-ноль продолжим. Охрана, уведите…

– Мне и самому, поверь, прокурор, мало радости во всей этой философии.

И, ей-богу, не со злым умыслом наказываю тебя сейчас наверняка предстоящей бессонной ночью. Скорее даже не одной, а многими… Просто удержать в себе это заявление, прости, не могу: я никогда не убивал человека и не насиловал женщины, – как ушатом ледяной воды окатил Наконечного, прежде чем удалиться в сопровождении конвоя, подследственный. – Хотя от других, менее тяжких, грехов вовсе не отмазываюсь. И воровал, бывало, по мелочи, и хулиганил иногда. Но «червончики» мои тюремные – из другой оперы. И оба мы с тобой – заложники судьбы. Ты максимум через пару месяцев следствия подпишешь, а после беспрепятственно, как по маслу, утвердишь у своего «шефа»-прокурора для передачи дела в суд безупречное по форме обвинительное заключение и тем самым несправедливо одаришь меня «червонцем», я – несправедливо этот червонец отсижу. Полностью. Как ты метко выразился – от звонка до звонка. Так уже было, и так будет. Всего доброго. Ещё раз приношу свои извинения, но, как порядочный человек, ты

теперь можешь и вправду лишиться сна…

IV

И не сомкнул этой ночью ни на минуту своих обычно ясных, но теперь затуманенных глубокой кручинушкой глаз Владислав Игоревич.

По опыту он, конечно, знал, что подавляющее большинство советских «зэков», как и во всём, наверное, мире начисто отрицают справедливость вынесенных в отношении них судебных приговоров, и на вопрос, за что сидел или сидит, чаще всего категорично отвечают: «Ни за что». Поэтому утверждения подследственного «не убивал» и «не насиловал» по всей здравой логике должны быть сейчас так же категорично проигнорированы. Но, почему-то, в данном случае опыт не виделся Наконечному всенепременным условием для такого игнорирования. В жёсткое противоборство с опытом, логикой, да и просто со здравым смыслом, отчаянно призывавшим не лезть на рожон, когда всем всё «и без сопливых ясно», уже далеко не впервые за годы его нынешней деятельности вступило врождённое наконечниковское сверхчутьё на несправедливость, при практически всегдашнем безошибочном срабатывании которого «настырная упёртость» этого «какого-то не такого, не от мира сего» следователя становилась поистине несшибаемой, что уже создало ему немало сложностей по службе. И по причине чего он, будучи в знаково-переломном в отношении жизненных достижений «христовом» 12 возрасте, носил в петлицах всего три маленькие «старлейские» звёздочки юриста второго класса, тогда как многие даже не самые башковитые и не слишком целеустремлённые его однокашники давно донашивали «четырёхзвёздный первоклассный» чин. Ну, а кто поумнее да попрактичнее… – степенно расхаживали в петлицах младших советников юстиции с большой солидной «майорской» звездой, а то и – советников с двумя «подполковничьими».

12

Иисус Христос, согласно библейской легенде, был распят в возрасте тридцати трёх лет