Чешские юмористические повести
Шрифт:
— Что-нибудь случилось, капитан? — окликнул его господин Скрудж, когда капитан шел мимо пассажиров.
— Получил кое-какие известия,— крикнул капитан.— Спуститесь в салон, я приду туда и расскажу.
Все спустились вниз, где было душно, но можно было разговаривать, и стали ждать. Гриндстон пришел сравнительно скоро. Все налетели на него с расспросами. Он сначала вынул из кармана бумагу и только потом ответил:
— Очень сожалею, господа, но нам придется еще задержаться. Я только что получил телеграмму: пароход «Тимор» просит помощи. Он налетел на рифы где-то вблизи острова Манихики.
— Вы,
— Я уже отдал команду. Думаю, что никакой другой пароход не сможет помочь «Тимору».
— Когда вы рассчитываете подойти к нему? — спросил господин Скрудж.
— В лучшем случае завтра в полдень!
— Господи! А выдержит ли «Тимор» так долго? — не отставал Фишер.
— Трудно сказать, но я телеграфировал им, что идем на помощь.
— Вы знаете этот пароход, капитан?
— Ну, какого он водоизмещения, я не помню, но не раз встречался с ним в Брисбене. Построили его двадцать пять лет назад «Скотт и Стурди» в Ливерпуле. Он честно идет свои девять миль в час, но главную магистраль уже не обслуживает. Его курс западнее нашего: Брисбен — Новая Каледония — Фиджи — Гонолулу — Ванкувер. Он там исправно служит, и старик Елиас Свэтт всегда справлялся с муссонами.
— Вы говорите, что его курс западнее нашего, но ведь Манихики на востоке от нас?
— По этому вы можете судить, что делалось вчера по ту сторону экватора. Свэтт телеграфирует, что буря настигла их у островов Токелау и понесла на восток. Острова Опасности они миновали благополучно, но севернее Ракаханга «Тимор» налетел на скалу.
— Гм… «Тимор», «Тимор»,— бурчал господин Скрудж,— это имя я недавно где-то встречал в печати. «Тимор»… Это не тот ли пароход, на котором плывут из Австралии клапзубовцы?
— Совершенно верно,— подтвердил капитан.— Согласно телеграмме Свэтта, они единственные пассажиры на «Тиморе».
Все присутствующие мгновенно вскочили со своих мест.
— Капитан, нельзя же дать клапзубовцам утонуть! Как вы сказали? В полдень? Нет, нужно быть там раньше! Утром! Рано! На рассвете! Боже мой, выиграть 9:1 — и утонуть? «Арго» покажет себя. Мало угля? Мы заплатим!
Капитан Гриндстон с трудом успокоил разволновавшихся пассажиров. Однако новые вопросы застряли у них в горле, ибо дверь распахнулась, и телеграфист, отдав честь, подал Гриндстону телеграмму. Капитан пробежал ее глазами, потом прочел вслух:
«Благослови вас бог за ваше решение! Вы единственная наша надежда, но поспешите. „Тимор“ застрял на гребне скалы и не может сопротивляться яростному прибою. Мы закрыли нижние трюмы, однако напор настолько велик, что пароход ночью будет разбит. Мужественные клапзубовцы работают вместе с экипажем, но мы погибнем, если помощь не придет вовремя. Все наши сигналы остаются без ответа. Откликнулся только „Арго“. Пусть провидение придаст ему крылья».
Воцарилась тишина. Ее прервал господин Скрудж.
— На какой скорости мы идем, капитан?
— При таких волнах — едва восемь миль.
— Пятьсот долларов для вдов моряков, если вы повысите скорость до
десяти миль.— Остановите бурю, господин Скрудж, и «Арго» сделает двенадцать!
— Буря бурей, а к вечеру надо быть у Ракаханга!
— Я сделаю все, что в моих силах, но раньше одиннадцати утра мы вряд ли успеем.
Капитан ушел, а пассажиры взволнованно ходили по салону.
Новость уже облетела все каюты, и большинство пассажиров, бледные как полотно, притащились в салон, чтобы принять участие в разговоре.
В четыре часа капитан попросил у господина Скруджа чек на пятьсот долларов. «Арго» шел со скоростью десять миль. В пять часов пришла новая телеграмма:
«Буря не утихает, пробоина все расширяется. Не можем спустить шлюпки. Палуба разбита, все смыло. Торопитесь».
В двенадцать часов буря немного утихла. «Арго» повысил скорость до одиннадцати с половиной миль. Вскоре была получена еще одна телеграмма:
«Сделали попытку спустить шлюпки. Все разбились о борт „Тимора“ и скалы. Погибло четырнадцать членов экипажа. Волна за волной перекатывается через палубу, судно раскололось на одну треть и медленно, но заметно погружается».
«Арго» телеграфировал:
«Держитесь во что бы то ни стало! Спешим к вам, утром прибудем!»
«Тимор» ответил:
«Утром будет поздно. Да спасет нас бог!»
После этого наступило зловещее молчание.
Трубы «Арго» выбрасывали миллионы искр в темную ночь. Пассажиры группами стояли на палубе. Время от времени кто-нибудь из них подходил к капитанскому мостику.
— Какая скорость, капитан?
— Двенадцать с половиной,— слышалось сверху.
— Нельзя ли увеличить?
— Боюсь, как бы не взорвались котлы.
И опять воцарялась тишина, и все с тревогой молча всматривались в темноту, не сулившую никаких надежд.
В одиннадцать часов ночи антенны опять заработали.
«„Тимор“ раскололся почти пополам. Сбиваем плоты, но вряд ли они нас спасут. И все же мы работаем. Экипаж настроен бодро, ибо пассажиры служат нам примером. Братство до гроба объединило экипаж и двенадцать клапзубовцев. Да вознаградит их бог за все, что они сделали для нас в последний час».
«Арго» ответил:
«Герои тиморовцы, держитесь! Здесь буря уже прекратилась, скоро прекратится и у вас! Передайте чемпионам мира, что пассажиры и экипаж „Арго“ восхищаются ими. Делаем все, чтобы прийти вовремя. Идем со скоростью тринадцать с половиной миль в час. Держитесь до рассвета! Сохраняйте мужество, бодрость и отвагу!»
Без пяти двенадцать новая телеграмма:
«„Тимор“ окончательно раскололся. Я, Самуэль Эллис, телеграфист Австрало-канадской компании, нахожусь в носовой части парохода, который уже погружается в воду. Я видел, как волна смыла плот с последней группой экипажа „Тимора“. Клапзубовцы были на корме, куда отец велел снести их багаж. Мне кажется, что эти герои рехнулись. При свете молнии я видел, как они вынимали из чемоданов разные вещи. Затем пришел конец. Все исчезло. Я один. Вода уже проникает под дверь каюты. Но разве я могу оставить тебя, мой аппарат! Ты слышишь гром, чувствуешь удары? Вода уже плещется рядом, но в тебе, аппаратик, заключены свет и жизнь. Ты меня связываешь с людьми, которым не грозит смерть. Сме…»