Честь Джека Абсолюта

Силы покинули лесного красавца под невысокой осиной, в ста шагах от места засады. Увидав человека, он мотнул мордой, угрожающе выставляя рога, но Джек еще издали понял, что животное умирает.

— Уходи с миром, брат, — прошептал он тихонько на языке ирокезов, опускаясь на колени и поднося ладонь к расплывавшемуся по шкуре пятну. — Благодарю тебя за твою жертву.

Последний свет покинул карие глаза зверя. Джек еще немного постоял на коленях, а потом полез в мешок за веревкой.

* * *

— Капрал, как по-твоему, это можно использовать?

Джек распустил узлы и сбросил оленью тушу с плеч на деревянную колоду. Какое же это немыслимое блаженство — избавиться от такой тяжести! Впору воспарить к потолку. Или рухнуть на пол кухонного закутка. Но лучше все-таки воспарить, ибо обремененный своей ношей Джек, ковыляя вверх-вниз по холмам, вконец сбил ноги и ободрал колени. Повар Третьего эскадрона, поначалу отпрянувший от разделочной плахи, присвистнул.

— Ну, сэр, вы, стало быть, их уели, — пропыхтел он, вытирая руки о волосы, в обилии покрывавшие его обнаженную грудь. — Ей-богу, рад за вас. Я и пари держал, что вы выиграете, шиллинг к пяти.

Джек не особо удивился тому, что делались ставки, странным было соотношение их. Оно означало, что либо повар был не мастак биться об заклад, либо кто-то задурил ему голову. Не иначе, Уорсли.

— Я знаю, что обычно тушу подвешивают на какое-то время, но…

Капрал был настолько возбужден, что позволил себе прервать офицера.

— Да зачем же подвешивать, сэр! У меня просто слов нет… прошу прощения. Олень-то молодой, нежный: я сто способов знаю, как его приготовить. Пальчики оближете, сэр. А уж ребята так стосковались по свежему мясу, что сглодали бы его живьем прежде, чем он успел помочиться. — Повар поднял голову и с некоторым сомнением уточнил: — То есть, конечно, если вы не собираетесь приберечь эту убоинку для одних офицеров?

— Сколько народу сейчас у нас в эскадроне, капрал?

— Ну, пару наших парней ухлопали на Бель-Иле, но мы пострадали меньше других. Всего в строю пятьдесят один человек, это без офицеров.

— И как ты в такой ситуации обошелся бы с этим оленем без левого его бедра?

— О, сэр, ежели пустить в дело все потроха, а на крови состряпать пудинг, так можно досыта накормить шестьдесят глоток. И бульону для хлебова хватит дня на три.

— Вот и хорошо. Ляжку приготовишь сегодня вечером, к офицерскому столу, а остальное пойдет парням. Распорядись как сумеешь. И скажи ребятам, чтобы выпили за ее величество.

— Всенепременно, сэр. И трижды — за вас.

Джек пожал плечами, напустив на себя скромный вид.

— Я, правда, был бы признателен, если бы ты вырезал для меня несколько кусочков из брюшины и завялил их на огне. Получаются такие полоски…

— Знаю, сэр, как это делается, доводилось. Могу приправить их сахарком, а еще положу на угли шалфей, чтобы придать аромату. — Он горделиво выпятил широкую голую грудь. — Я ведь, сэр, и сам служил в Канаде. Пять лет.

— Неужели?

Снаружи протрубили в рожок, и Джек, выглянув в дверь, увидел проезжавших мимо кавалеристов.

— Кстати, отложи мне рога.

— Конечно, сэр, как-никак трофей. Я сам их отчищу.

— Спасибо.

Повар зычным голосом принялся отдавать распоряжения своим подручным, а Джек, выйдя из кухни, остановился в тени покатой соломенной крыши, глядя на всадников. Вид у них был усталый после долгого утра, проведенного под палящим солнцем в облаках поднимаемой копытами пыли. Кавалеристы первых двух эскадронов не обратили на юношу никакого внимания, точно так же, как и Кроуфорд, возглавлявший третий отряд. Зато Уорсли мигом приметил своего офицера и вопросительно поднял брови. А когда Джек кивнул, издал возглас, привлекший к нему взгляды многих солдат.

Узость улицы вынуждала конников двигаться по двое, но Стоки, исполнявший обязанности лейтенанта, ехал один, замыкая прохождение Третьего эскадрона. Он хмуро глянул на Джека, который ответил ему улыбкой, а когда корнет поравнялся с ним, потянул на себе рубашку, сплошь залитую оленьей кровью и потому отлипшую от груди с легким сосущим звуком.

Стоки вытаращил глаза, на его схожем с луковицей лице боролись ярость и горечь. Полк уже завернул за угол, а он все еще пялился на Джека, пока тот, отдав ему двумя пальцами честь, не отступил глубже в тень.

Позднее, когда Джек упал на постель, убежденный, что больше никогда с нее не встанет, в комнату влетел Уорсли.

— Вы сделали это, сэр. Бог свидетель, я так и знал!

— Так вот почему ты поставил против меня, когда держал пари с поваром?

Уорсли ничуть не смутился.

— Это я для прикрытия, чтоб напустить туману, да и потом простофиля-повар принял пять к одному. Но это мелочи. Я славненько разжился на тех олухах, которые ставили восемь против одного за то, что у вас ни черта не получится. — Его конопатая физиономия просияла. — Сэр, у нас в Девоне, ежели кто из парней завалит дичину, так его частенько тянет потом и того… завалить девку. Так как же насчет моей крошки Джокасты, которая никак не могла допустить, чтобы полк покинул Абрантиш без нее. Она ждет внизу. — Он повернулся к двери.

— Уорсли, перестанешь ты сводничать или нет? — рявкнул Джек. — Если мне приспичит, я сам в состоянии найти себе шлюху!

— Конечно, сэр, кто бы сомневался? — отозвался денщик.

— Но если тебе так уж хочется выказать свою благодарность, есть кое-что, чему я был бы рад.

— Все, что пожелаете, сэр.

Джек посмотрел на себя, на покрывавшую его пыль, щедро залитую кровью.

— Черт побери, не могу же я показаться на банкете в честь дня рождения королевы в обличье призрака Банко. Можешь ли ты устроить мне ванну?

* * *

Хотя таверна, которую офицеры выбрали в качестве своей столовой в Каштелу де Виде, была поменьше, чем таверна в Абрантише, когда дверь распахнулась, перед Джеком предстала картина, почти идентичная той, какую он имел случай видеть. Почти, но не вполне, ибо на сей раз офицеры, сидевшие по обе стороны длинного стола и разом обернувшиеся в сторону опять припозднившегося новичка, были не в повседневной форме, а в своих лучших парадных мундирах. Как, собственно, и сам новичок. Что же до общей атмосферы собрания, то в ней уже не ощущалось никакой антипатии. Наоборот, на большинстве лиц читалось теперь нескрываемое одобрение и лишь на одном — озлобленное недовольство. Стоки угрюмо взирал на оленьи рога, прихваченные с собой удачливым следопытом. Ну а главным отличием этой трапезы от предыдущей являлось то, что восседавший во главе стола майор Хью Сомервилль плотоядно разглядывал вовсе не кастрюлю с жидкой похлебкой. Нет, вооружившийся вилкой и ножом командир намеревался разрезать на куски аппетитно зажаренную оленью ляжку.