Честь пацана

– Оба-на, – сказал Уйгур и чуть не уронил гирю.

Прервали спарринг Холод и Гуляш. Остальные тоже обратили взоры на странное явление. Оторвался от гроссбуха Мамай, нахмурился, вышел на освещенное пространство.

– Прошу прощения, что прервал, – сказал я. – Приветствую всех присутствующих. Мамай, не знаю, твои ли это пехотинцы, но на всякий случай я их не бил. Ну, почти не бил… Приставали к Светке, моей сестре. Подкараулили в гаражах, чуть не раздели. Светка сорвалась от них, прибежала вся в слезах, и что мне оставалось, Мамай? Это моя сестра. Будешь с ними разбираться? Или правильно пацаны поступили?

– Тэк-тэкс… – протянул Мамай, подходя ближе. – Интересно девки пляшут… – Он исподлобья таращился на своих бойцов, потом на меня. Благоразумно помалкивал Уйгур и все остальные. – Хорошо, Шериф, что ты не стал с ними сам разбираться, а сюда доставил… Ну, рассказывайте, пацаны, что мы там натворили…

– Мамай, мы не знали… – заныл Чича. – На ней же не написано, мы впервые ее увидели… Да ничего мы с этой девкой не делали. Так, попугали маленько… А че она сама махаться стала?

– Говорят, что не знали. – Мамай спрятал усмешку и вопросительно уставился на меня.

– И что теперь? – вспылил я. – Так раздай всем фото, чтобы знали! Мамай, я за свою сестру убью, и мне плевать, что после этого со мной будет! Пусть на пушечный выстрел к ней не подходят, так своим и скажи, иначе я за себя не отвечаю! Не знали они, видите ли! – несло меня. – А если не знали, так можно над любой встречной девчонкой измываться? Ты бы дисциплину, что ли, подтянул, палочные наказания ввел. Для того контору открывал, чтобы свои боялись?

Присутствующие недоуменно переглядывались, поморщился Уйгур.

– Эй, ты не разгулялся? – прищурился Мамай. – Шериф, ты шибко-то берега не путай, не забывай, где находишься.

– Ладно, Мамай, извини. – Я опомнился. – Перегнул, согласен. Но повторяю, это моя сестра. Она живет здесь с рождения, только последние шесть лет отсутствовала. Ты бы как поступил? Да ее теперь неделю колбасить будет, из дома побоится выходить…

Я заткнулся, и наступила интересная тишина. Мамай разглядывал меня с превеликим интересом. Собственные подчиненные его уже не интересовали. А что я неправильно сказал?

– Ладно, Шериф, не бери в голову, все в порядке. – Мамай улыбнулся. И все остальные расслабились. – Ты правильно поступил, будь у меня сестра, я бы всех за нее покрошил. Что стоишь такой напряженный? Инцидент исчерпан, все, забыли. А вы, долбонавты, – он резко повернулся к своей провинившейся «шелухе», – тридцать кругов вокруг футбольного поля! И ни кругом меньше, вперед! Фитиль, проследи! Умеешь считать до тридцати? Филонить будут – пинками гони!

Провинившиеся поволоклись из подвала, опустив головы. Жилистый паренек лет семнадцати побежал за ними, надевая на бегу куртку. Зашевелились остальные. Уйгур украдкой подмигнул, возобновил прерванное упражнение.

– Ну что? – резко спросил Мамай, впиваясь в меня глазами. – Проехали, говорю, что не так? Или казнить их публично? Уж извиняй, что есть, с тем и работаем. Ты же не хочешь к нам? Все, отвали, Шериф, не до тебя. Подумал, кстати, насчет ринга? – Он кивнул на своих «конторских» в боксерских перчатках.

– Приду, Мамай, обещал же, – проворчал я. – Но не сегодня, у меня там Светка уже повесилась…

Сестру я успокоил. Пришлось постараться, но справился. Убедил, что все в порядке, теперь будут кланяться, величать по имени-отчеству, расстилать ковровую дорожку при выходе из подъезда. Самым бестолковым – разъяснять, чья она сестра. Если и это не поможет – то бегом к брату-заступнику. Светка улыбнулась сквозь слезы, прошептала: «Да иди ты», – и пошла спать.

Мама приходила с работы уставшая, сидела, вытянув ноги, потом вскакивала и начинала метаться по хозяйству. Устраиваться на работу я пока не спешил. Остались деньги от бешеных премий в НИИ – тратил я их разумно, часть отдавал маме.

«Съезди в технический институт на Маркса, – уговаривала меня родительница. – Там есть факультет с твоей специальностью. Поговори с деканом – может быть, оформят переводом? Ну и что, что тебя отчислили? К бывшим студентам, отслужившим в армии, относятся благосклонно, возможно, пойдут навстречу. Подключим папу, у него наверняка остались связи. А если нет, ничего страшного, поступишь заново, ты же не глупый мальчик?..»

Я оттягивал, как мог, этот сладостный миг, оправдывался тем, что в апреле еще рано об этом думать, обязательно съезжу, но потом. Свою дальнейшую жизнь без высшего образования я не представлял, но как, черт возьми, не хотелось учиться! Неужели обленился?

Я вновь посетил гараж, все-таки выгнал папину «шестерку», доехал до мастерской, где трудился Уйгур. Ренат рассмеялся: пересилил все-таки себя. Ничего «неоперабельного» в двигателе не нашли, узлы работали, кое-что подтянули, заменили сайлент-блоки, чтобы корма не виляла. Ренат отказывался брать деньги, но я настоял. Сел за руль, дважды объехал вокруг района. Не сказать что все работало безупречно, но машина шла. Следующим этапом Уйгур обещал поставить магнитолу с кассетоприемником – как можно ездить без любимой музыки? Выезжать в город я побаивался. Остановился на краю футбольного поля, вышел покурить. Кусок был лакомый, любая группировка отхватила бы с руками. Раньше тут был стадион, теперь от него остались лишь несколько рядов скамеек. В центре – игровое поле в жухлой траве, вскрывшейся после таяния снега, по периметру – беговая дорожка. Посреди футбольного поля пацаны Мамая проводили тренировку по рукопашному бою. Их было человек двадцать: и «шелуха», которую еще учить да учить, и пацаны постарше – «супера», основная ударная сила в махачах и набегах. Покрикивали старшие, показывали, как защищаться от ножа, наносить удары – монтажкой, арматурой. Показывали, как метать железные шары, а когда они кончатся – все, что есть под рукой. Рычал Олежка Холодов, другие «воспитатели», которых пока не представили.

«Марш, марш левой! – хрипло надрывался Вячеслав Бутусов. – Марш, марш правой!» Под музыку это смотрелось зрелищно, хотя не все у пацанов получалось.

В жилой двухэтажке на другом конце стадиона были распахнуты два окна, в них стояли мощные колонки. Дом буквально содрогался. Жильцам оставалось только посочувствовать. Но, видимо, привыкли. Незримый диск-жокей поменял бобину, заиграл простоватый, но ритмичный «Мираж»: «Завтра улечу в солнечное лето, буду делать все, что захочу!»

Тренировка закончилась, пацаны под злобные крики «сержантов» побежали по беговой дорожке. Кто-то раскраснелся, другие, наоборот, покрывались бледностью. Музыка явно стимулировала: скоро лето, можно делать все, что захочешь!

Не было у меня желания участвовать в этих игрищах. Я сел в машину, поехал домой. Неохота было тащиться в гараж, поставил «жигули» у подъезда. Кто покусится? Руки оторву. Я поднялся на лифте – весь какой-то уставший, не было привычки сидеть за рулем. Домой идти расхотелось. Я спустился на площадку, открыл окно, закурил. Начинало смеркаться, люди, отработавшие день, тянулись с остановки. Я смотрел во двор, проваливаясь в какое-то оцепенение. На нашей площадке открылась дверь, спустилась Алиса Тихомирова в домашних тапках, встала рядом, кутаясь в платок. Мы молча стояли и смотрели в одну точку.

– Привет, – сказал я через пару минут. Алиса вздрогнула, зябко повела плечами.

– Ага, привет… Как жизнь, Шериф?

– Продолжается. Зачем вышла? Не стой тут, замерзнешь. Из дома выгнали?

– Да опять там эти… постельные сцены. – Алиса раздраженно отмахнулась. – Предки вроде разводиться хотели, постоянно ругались… а потом как поняли, что больше никогда друг дружку не увидят… В общем, у них опять медовый месяц, по три раза на дню. Соскучились за день. А еще порнушки ночью насмотрелись… В спальне заперлись, стесняются громкие звуки издавать, ну, я и вышла, чтобы не смущать людей. Постою немного с тобой… – Девочка вздохнула, она безотрывно смотрела во двор. В ее глазах было столько от взрослого человека – просто вселенская мудрость!