Честь самурая

— Друг мой, если бы вы знали, как я вам признателен! Но не могу согласиться с тем, чтобы вы понесли несправедливое наказание из-за моего сына. Мне самому следует отправиться в Адзути и объясниться с князем.

— Нет, князя ослушался я, мне и ответ держать, — решительно возразил Хамбэй. А вас я прошу только об одном: поезжайте к Хидэёси в Хариму, причем как можно скорее.

Хамбэй простерся ниц перед другом в знак покорнейшей просьбы. Камбэю не оставалось ничего иного, как со вздохом сожаления согласиться, ибо он знал: приняв решение, Хамбэй никогда не отступался от него.

В тот же день друзья, попрощавшись, разъехались в разные стороны: один — на восток, а другой — на запад. Камбэй в сопровождении Ватанабэ Тэндзо спешил в войско, сражающееся в Хариме. Хамбэй, взяв с собой только Куматаро, поехал в Мино.

Прощаясь с братом у ворот храма Нандзэн, Ою не скрывала слез: она предчувствовала, что никогда с ним более не увидится.

Внезапно, уже одолев порядочный отрезок пути, Хамбэй натянул поводья и придержал коня.

— Куматаро, я позабыл кое-что сказать сестре. Сейчас я напишу записку, а ты отправляйся обратно и передай ее Ою. — Достав листок бумаги, он черкнул на нем несколько строк и вручил Куматаро. — Я поеду медленно, чтобы ты смог меня догнать.

Куматаро взял письмо, почтительно поклонился господину и поскакал в сторону храма.

«Я виноват, — подумал Хамбэй, грустно окидывая едва видимый вдали храм Нандзэн прощальным взглядом. — Нет, я не раскаиваюсь в том пути, который избрал, но что касается моей сестры…» Он пустил лошадь свободным шагом и, покачиваясь в седле, предался размышлениям.

Самурайская стезя пряма, как стрела, и Хамбэй никогда не отклонялся от нее. Он не стал бы сожалеть об этом, даже если бы ему предстояло умереть прямо сейчас. Но его глубоко огорчало, что сестра Ою стала возлюбленной Хидэёси. Хамбэй во всем винил себя, ведь это из-за его болезни она оставалась с ним рядом в те годы, когда ей надлежало выбрать собственную дорогу в жизни. Ему не давала покоя мысль о том, как будет жить Ою долгие годы после теперь уже недалекой его смерти.

И вот сейчас, отправляясь в путешествие, из которого ему не суждено вернуться, Хамбэй чувствовал себя обязанным объясниться с Ою. Пока она с такой нежностью ухаживала за ним, у него не хватало сил завести с ней этот тягостный разговор, но может быть, теперь, в нескольких стихотворных строках, он объяснит ей свои чувства? И когда его уже не станет, столь естественная скорбь заставит сестру удалиться из сонма женщин, льнущих к Хидэёси, как ветви цветущей лозы.

Прибыв в свое родовое поместье в Мино, Хамбэй провел целый день в молитвах над могилами предков, а затем ненадолго поднялся на гору Бодай.

С восходом солнца он совершил омовение и причесался.

— Позовите Ито Ханэмона, — распорядился Хамбэй.

В ожидании он подошел к окну. Пение соловьев доносилось и с равнины, лежащей у подножия горы Бодай, и из зарослей кустарника в крепости.

— Я к вашим услугам, мой господин.

За спиной у Хамбэя из-за ширмы появился коренастый немолодой самурай и низко поклонился своему господину. Это был Ито, которому надлежало присматривать за Сёдзюмару.

— Это ты Ханэмон? Входи. Настал день, когда Сёдзюмару предстоит отправиться в Адзути. Мы с ним выезжаем сегодня же. Пожалуйста, дай знать слугам и прикажи приготовить все необходимое.

Ханэмон, внезапно побледнев, спросил:

— Мой господин, означает ли это, что жизнь Сёдзюмару…

Хамбэй видел, как глубоко переживает пожилой наставник, и поспешил его успокоить:

— Нет-нет, никто не собирается отрубить ему голову. Я намерен укротить гнев князя Нобунаги, даже если за это мне придется заплатить собственной головой. Отец Сёдзюмару, едва его освободили из заточения в крепости Итами, поспешил вернуться в войско в Хариме — а это ли не лучшее доказательство его преданности? Единственное преступление, за которое мне придется ответить, так это мое собственное ослушание.

Ханэмон молча поклонился и, покинув господские покои, поспешил к Сёдзюмару. Еще из-за двери в комнату мальчика он услышал его беззаботный смех. Клан Такэнака принимал Сёдзюмару с такой заботой и лаской, что едва ли кому-нибудь могло прийти в голову, будто сын Камбэя доставлен сюда в качестве заложника.

Его наставники, узнав о внезапном отъезде своего подопечного, не на шутку встревожились, и Ханэмону пришлось их успокоить:

— Бояться совершенно нечего. Хоть молодого господина Сёдзюмару и отправляют в Адзути, но князь Хамбэй уверен в безопасности мальчика.

Сёдзюмару продолжал беззаботно хохотать и бить в барабан, даже не подозревая, что тучи сгущаются над его головой. Находясь здесь в заложниках, он, с согласия собственного отца, уже начал суровую и трудную учебу самурая. Его никак нельзя было назвать изнеженным ребенком.

— Что сказал Ханэмон? — осведомился Сёдзюмару, отодвинув барабан в сторону.

Глядя на встревоженные лица своих опекунов, мальчик, похоже, начал понимать, что произошло что-то неладное, и приуныл.

— Нам надо подготовиться к немедленной поездке в Адзути, — ответил один из них.

— А кто поедет?

— Вы, молодой господин Сёдзюмару.

— Как, я тоже? В Адзути?

Мужчины поспешили отвернуться, чтобы мальчик не заметил слез, выступивших у них на глаза. А он принялся скакать и хлопать в ладоши.

— Ой, правда? Как чудесно! — Он рванулся в соседнюю комнату. — Я еду в Адзути! Я отправляюсь в путешествие с князем Хамбэем! Хватит играть! Эй вы, все! Я еду! — Затем он остановился и спросил неожиданно взрослым тоном: — А что, одежда уже приготовлена?

В комнату вошел Ито:

— Его светлость напоминает, чтобы вы не забыли помыться и тщательно причесаться.

Опекуны повели Сёдзюмару в банное помещение, усадив в фуро, помыли и причесали. Но, начав одевать мальчика, обнаружили, что в дорогу ему приготовлены белое кимоно и белое нижнее белье — так одевают приговоренных к смертной казни.

Слуги Сёдзюмару конечно же сразу подумали, что Ито скрыл от них правду и мальчика отправляют в Адзути, чтобы отрубить ему голову на глазах у Нобунаги. Они не смогли сдержаться и принялись плакать и причитать, но Сёдзюмару, не обращая на это никакого внимания, надел белое кимоно, алый парчовый плащ с броней и китайскую шелковую юбку. Разодетый столь празднично, он в сопровождении двух слуг был приведен в покои к Хамбэю.

— Я готов! Едем же скорее! Едем! — торопил он князя.

Хамбэй поднялся с места и обратился к своим приближенным:

— Пожалуйста, хорошенько позаботьтесь обо всем, — сказал он и, немного помолчав, добавил: — Впоследствии.

Позже, вспоминая об этом прощании, они догадались, что главный смысл короткого напутствия Хамбэя заключался в одном-единственном слове: «Впоследствии».

Впервые Нобунага удостоил Хамбэя аудиенции после битвы на реке Анэ. Тогда он сказал: «Хидэёси признался мне, что считает тебя не только вассалом, но и своим учителем. Поверь, я тоже ценю твои достоинства и заслуги».