Честь смолоду

Послышался свист плети, и чей-то голос выкрикнул из колонны:

– Сволочи! За што ж мы вас годували, проклятых!

– Опять мамашка! Бэкир!

Колонну замыкали немецкие драгуны в стальных шлемах, в накидках, с перевернутыми вниз дулами карабинов. Они проехали звеньями, сонные и мрачные. В каждом звене был вьючный пулемет.

– Шнель! Шнель! – как эхо, доносилось издали.

– Бэкир! – кричал тот же веселый голос.

В эту крымскую мочь мне пришли на память слова украинской думки, слышанные мной от кубанских слепцов:

Зажурилась Україна, що нігде прожити, Гей, вытоптала орла кіньми маленькії дити, Ой, маленьких витоптала, великих забрала, Назад руки постягала, під пана погнала.

Глава пятая Партизаны Джейлявы

Ночью мы наткнулись на одну из застав Молодежного отряда, выставленную для охраны сборного пункта у Чабановки.

Партизаны окликнули нас, спросили пароль, осветили карманными фонариками и привели на вырубку, с четырех сторон обставленную высокими буковыми стволами.

Командир Молодежного отряда сидел на пне к нам спиной. Несколько партизан стояли возле него, положив руки на автоматы или опершись на винтовки. При свете карбидного фонаря, лежавшего у его широко расставленных ног, командир метал игральные кубики на целлулоид летного планшета.

Сопровождавшие нас остановились в почтительном отдалении, нерешительно переглянулись.

– Доложите командиру, – попросил я.

Молодой человек с круглым курносым лицом, в берете со звездочкой, с автоматом и плеткой в руках посмотрел на меня. Видимо, он колебался, и лишь после того, как я нетерпеливо повторил свою просьбу, он какой-то подпрыгивающей, осторожной походкой, будто не прикасаясь к земле ногами, обутыми в мягкие буйволовые постолы, подошел к командиру сзади, пригляделся к тому, что тот делает, и вернулся.

– Одну минутку, товарищи, – сказал он строго, – командир сейчас занят.

– Чем же он занят?

Партизан в берете скользнул по мне своими быстрыми глазами.

– Гадает.

– Гадает? – Я улыбнулся.

– Так точно. Гадает на своего друга, гвардии капитана Лагунова.

Дело в том, что я не мог назвать заставе свое имя.

И вот теперь Студников не удержался:

– Это и есть гвардии капитан Лагунов.

Командир отряда, сидевший ко мне спиной, обернулся, встал. Свет фонаря падал теперь на него снизу вверх, и я сразу же узнал Яшу Волынского. Это его антрацитовые глаза, всегда излучавшие какое-то теплое сияние, его нижняя немного оттопыренная губа, его привычка стоять, чуть склонившись набок, будто. прислушиваясь.

Яша раздвинул руками партизан, не понимавших, в чем дело, и бросился ко мне навстречу.

Так встретились мы после долгой разлуки.

Над нами нависло ночное небо. Тяжелые капли падали с ветвей буков н стучали, как ртуть. Возле карбидного фонаря на мерцавшем целлулоиде планшета лежали игральные розовые кубики с белыми точками на гранях.

Яша отпустил, наконец, мою руку.

– Кости-то правильно сказали, – произнес он. – Вот что значит, ребята, кости из греческой кофейни.

В ответ послышался тихий смех, рассчитанный с партизанской точностью, чтобы и отдать должное шутке и не привлечь врага.

На поляне вместе с Яковом находились только бойцы дежурного отделения, остальные же люди отряда и наши парашютисты спали невдалеке в лесу, в шалашах, которые с изумительной быстротой из ветвей и травы умели строить партизаны.

– Вот теперь мы можем со спокойным сердцем покинуть Чабановку, – сказал Яков. – Все как будто на месте. – Он хотел отдать приказание, но я остановил его.

– Разреши мне немного задержать выход, Яков, – надо проверить свою группу. Кстати, скажи, где командир диверсионной группы?

– Дульник? Скажу я тебе, чертовски же вымотался парнишка, спит, небось, без задних ног…

– Как сказать! – Незаметно подошедший Дульник втиснулся между мною и Яковом. Теперь он обращался только ко мне: – Жаль, что наша встреча после операции немного испорчена… Ждать своего боевого друга и спать без задних ног?

– Ну, не сердись, – перебил его Яков.

– Справедливости ради надо было доложить, товарищ командир отряда, что парнишка Дульник пособил проверить наличный состав группы, перевязать раненых и… задержать вас от опрометчивого шага. Они, Сергей, хотели сниматься отсюда, не дожидаясь тебя, этих вот ребят…

– Ну, ты, Дульник, ядовитая спичка, – дружелюбно сказал Яша, – кое-кого оставили бы.

В операции на «Дабль-Рихтгофене» мы потеряли убитыми четырех человек, ранено было шесть, двое из них тяжело. Радист, помощник Аси, оказывается, попал в плен уже на пути к Чабановке. Асю вызвали для объяснений.

– Он попал в руки жителей, татар, – сказала она, – пошел проверить дорогу, доверился им, а они толпой напали на него.

– А как же вы… смотрели? Не помогли товарищу в беде? – упрекнул девушку Яков.

Ася метнула на него глазами: видимо, хотела резко ответить, но сдержалась.

– А я поступила так, как нужно. Они были вооружены. Со мной – радиостанция и ее питание. Я не могла рисковать.

Яша смягчился.

– Пожалуй, вы поступили правильно.

– Спасибо, – Ася обратилась ко мне. – Как же поступить?

Я вспомнил рассказ паренька возле селения Ивановки о пойманном парашютисте.

– Где это случилось, Ася?

– Возле Ивановки.

Я сказал Якову, что, повидимому, радист, схваченный возле Ивановки, и парашютист, сидевший в подвале, о котором рассказал мне паренек, – одно и то же лицо.

– Трудновато, конечно, – сказал Яша, – сейчас там почти не осталось русских… Мы постараемся его выручить; Коля!

Один из молодых партизан, паренек в берете, с которым мы пришли сюда, сделал шаг вперед.

– Я, товарищ командир!

– Ты слышал?

– Слыхал, товарищ командир.

—. Попытка не пытка, Коля. Надо выручить.

– Есть выручить.

– С тобой пойдет Борис Кариотти.

– Кариотти?

– Именно! – твердо сказал Яков. – Кариотти!

Отозвался молодой худой грек в пилотке, в немецкой военной куртке с красным бантом над карманом.