Честное пионерское! Часть 3
Шрифт:
Но даже там, в видении, боль не заглушила моё удивление. Потому что я никак не ожидал увидеть в квартире Удаловых (во время своего «приступа») Катиного двоюродного брата. Пусть в том, другом прошлом, его и осудили за убийство Екатерины. Но я едва ли не всю сознательную жизнь считал Чуйкина такой же «невинной жертвой милицейского произвола», как и отца. Был уверен, что Алексей оговорил себя, будучи под давлением со стороны милиции. Не верил во все эти «вступил в конфликт», «на почве личной неприязни» и в прочие несуразные фразы из его «признания».
И правильно, что не верил. Потому что никакой
— Ты намекаешь на то, что это было ограбление? — спросил Юрий Фёдорович.
Каховский сидел около приоткрытого кухонного окна, кутался в кофту от синего «адидасовского» спортивного костюма. Помимо запаха табачного дыма я уловил в воздухе и аромат кофе (в семье Каховских этот напиток пила только Елизавета Павловна — Зоя и её отец предпочитали сладкий чай). «Дядя Юра» то и дело подносил к губам сигарету, затягивался табачным дымом. Он внимательно слушал мой рассказ, редко перебивал. В лицо мне не смотрел — изучал стену над газовой плитой. Подполковник милиции щурил левый глаз (то ли по привычке, то ли из-за клубившегося перед ним дыма).
— Я ни на что не намекаю, дядя Юра, — сказал я. — Только рассказываю, что видел и слышал.
Зоя положила мне на плечи свои ладони (будто успокаивала). Она стояла за моей спиной, прислушивалась к моему рассказу. Я слышал звуки её дыхания, но не видел выражение лица девочки.
— Ты сказал: он потребовал у школьницы деньги, — произнёс Каховский.
Указал на меня дымящейся сигаретой — уронил на столешницу крошки пепла.
— Дядя Юра, это выглядело немного иначе, — ответил я. — Чуйкин сказал, что приехал из Москвы вчера утром. А завтра вечером, двадцать четвёртого числа, уезжает обратно. Заявил, что билеты уже куплены. И у него нет времени на… «долгие уговоры недоверчивых» — так он выразился. Сказал, что спешит…
Я пояснил:
— Чуйкин не требовал отдать ему деньги — он просил их только показать.
Юрий Фёдорович кивнул.
— И девчонка их показала.
Зоин выдох пошевелил на моей макушке волосы.
— Да, — сказал я. — Принесла конверт — пухлый такой, набитый купюрами. Новый, без марок и адресов отправителя и получателя. Потрясла ним у брата перед лицом.
Я изобразил Катин жест — ткнул пустой рукой в сторону Каховского.
— Сколько в нём было денег? — спросил Юрий Фёдорович.
Он скосил взгляд на мою руку.
Я пожал плечами (насколько это позволили сделать всё ещё лежавшие на мне Зоины ладони).
— Много. Несколько тысяч.
Каховский приподнял брови.
— Она взглянула на содержимое конверта мельком, — пояснил я. — Но я увидел там и четвертаки, и полтинники, и сотенные бумажки. А мелочи не заметил: никаких рублей, трояков и пятёрок.
— Там было
больше, чем тогда у Локтевой? — спросил Зоин отец.Я почесал нос. Перед мысленным взором мелькнула перевязанная лентой с синими сердечками пачка советских денег. Моё воображение разместило рядом с ней конверт Удаловой.
— Больше, — сказал я. — Раза в полтора. Наверное.
Задумался.
— Навскидку: да, больше, — повторил я. — Это визуально: я сужу по количеству купюр. К тому же, у Оксаны банкноты тогда были перетянуты лентой — Катины деньги лежали в конверте.
Каховский хмыкнул.
— Она отдала ему деньги, но парень всё равно ударил её ножом? — спросил Юрий Фёдорович.
Я помотал головой.
— Нет, не так. Она принесла конверт. Показала, но не отдала.
Чуть склонил голову.
— Брат подошёл к ней, — сказал я. — и сразу ударил. В грудь. А потом несколько раз в живот. Нож у него уже был наготове: Чуйкин прятал его за спиной. Катя вздрогнула. Мне показалось, что она… удивилась.
— А деньги? — спросил Каховский.
Он поднёс к губам сигарету.
Зоя усилила давление на мои плечи.
Я задумался, чуть закатил глаза.
— Она выронила конверт.
Тряхнул головой.
— Точно, — сказал я. — Конверт упал на пол. Беззвучно. Но деньги из него не высыпались — это я потом заметил. Они лежали… плотной такой пачкой. Я… увидел конверт на ковре — после второго удара.
Юрий Фёдорович щёлкнул пальцем.
— То есть, Чуйкин знал о деньгах, когда шёл к сестре, — сказал Каховский.
Посмотрел мне в лицо.
Я сказал:
— Возможно. Или узнал о них уже там. Я видел только концовку их встречи.
— Но нож он принёс с собой, — сказал Юрий Фёдорович. — Значит, шёл убивать. Так получается? Как считаешь, зятёк, он собирался убить только девчонку? Или и её родителей?
Я пожал плечами.
— Мне показалось, что в квартире, кроме Кати и её двоюродного брата никого не было. Да и Катя поначалу вела себя спокойно. Даже подшучивала над этим Чуйкиным.
Каховский выпустил из ноздрей дым.
— Дошутилась, — сказал он.
Зоин отец стряхнул с сигареты пепел (в хрустальную туфлю).
И произнёс:
— Опять деньги…
Юрий Фёдорович затянулся сигаретой, на пару секунд задержал дыхание. Покачал головой.
Выдохнул в окно дым и спросил:
— Откуда у школьниц появились такие крупные суммы? Как считаешь, зятёк? Не могли же они столько сэкономить на школьных обедах? Да и пустых бутылок на тысячи рублей не собрали бы. Далеко не у всех взрослых найдутся подобные сбережения. Тебе не кажется этот момент…
Каховский трижды щёлкнул пальцем.
—…странным?
Я снова приподнял плечами Зоины руки. Вспомнил, что в материалах по убийству Екатерины Удаловой (тех, что я раздобыл тогда) ничего не говорилось о деньгах. Главным мотивом убийства значился пресловутый и нелепый конфликт «на почве личной неприязни». Этот момент как раз и отличал увиденную мной во время «приступа» сцену от рассказов Алексея Чуйкина. В ограблении Удаловых мужчина тогда не признался. Хотя подобный мотив для убийства школьницы добавил бы достоверности его рассказу. «В деле Локтевой о деньгах тоже не было ни слова», — подумал я.