Чёт и нечёт

На этом разговор куда-то ушел, и Ли повесил трубку. У него осталось впечатление, что кроме его, Нины, Марии и ее собеседницы этот разговор, там, на стороне невидимой Лейлы, слушал еще кто-то, чье дыхание иногда заполняло небольшие паузы. Впрочем, может быть, это был просто какой-то электромагнитный акустический фон.

Через некоторое время Ли соединился с Тбилиси снова, и на этот раз бодрый и энергичный голос Марии был уже обращен к ним. Она сказала, что, конечно, очень была бы рада их всех видеть у себя, но в Тбилиси сейчас то дождь, то пурга, и стоит ли им тратить время и деньги и лишать себя удовольствия побыть у моря «в чудесном Сухуми». Разговор был светский и уверенный, и они решили не «лишать себя удовольствия», которое им всем действительно приносила каждая встреча с морем, а к тому же здесь были и роскошный номер в гостинице, и внимание друзей.

В план предложенных им друзьями развлечений, помимо традиционных застолий то у одного, то у другого, то в ресторане, то в загородной абхазской пацхе с огненным от перца мясом и лобио и морем вина изабеллы, входило и путешествие по окрестностям. С большим трудом, потому что не в сезон, им устроили посещение новоафонской пещеры, где им до сих пор не приходилось бывать.

В назначенный срок относительно небольшая группа «уважаемых» людей собралась у входа в пещеру у подножия Иверской горы. Именно для них был открыт доступ к этому чуду Природы и пущен электропоезд, доставивший их к началу осмотра. Осмотр же проходил медленно и обстоятельно: не «подпирали» следующие группы и никуда не торопился экскурсовод. Если «уважаемые» люди хотели задержаться у «Замка» из светлого кальцита или у озера в зале «Абхазия», то экскурсия застывала, и все находились там, где хотели и сколько хотели.

Ли любовался открывающимся перед ним первозданным хаосом, внимательно рассматривал достопримечательности, выделенные экскурсоводом из этого сплошного потока Красоты, но где-то в подсознании, где-то в сетях его души билась крохотная бабочка тревоги, разбуженная последним разговором с Тбилиси.

Ли слышал от кого-то, что в программу путешествия по пещере входят несколько минут абсолютной темноты, но на сей раз их экскурсовод объявил о приходе Тьмы не на смотровой площадке, а в Каньоне, где и без того было жутковато от ощущения стесненного, почти замкнутого объема. И в момент прихода Тьмы перед глазами Ли возникла странная картина: угол темной комнаты, ночник, выхвативший из темноты белую подушку, неподвижную белую голову на ней с нечетким женским профилем и три темные фигуры, склонившиеся над ложем. Через несколько мгновений видение исчезло и воцарилась Тьма, а потом Ли стал различать в этой Тьме светлые очертания лиц стоявших поблизости людей. Он увидел улыбку на лице находившегося рядом с ним экскурсовода и тихо спросил его:

— Чему вы улыбаетесь?

— Вы видите меня? — с удивлением вопросом на вопрос ответил экскурсовод.

Когда они покидали пещеру, экскурсовод подошел к Ли и сказал с легким акцентом:

— Я здесь часто бываю с людьми, и лишь один раз я видел человека, обладавшего, как и вы, «тепловым» зрением. Вы, наверное, знаете, что именно так по своей физической сущности называется способность, которой вы обладаете.

— Не знал, — ответил Ли и спросил: — А кем же был этот человек? Откуда?

— Это была женщина, — ответил экскурсовод, — из Средней Азии, из Ташкента, кажется, или из Ферганской долины.

«Никогда не знаешь, где получишь долгожданный привет», — подумал про себя Ли, и прекрасный образ Рахмы со светящимися в полутьме глазами вытеснил из его души все печали и тревоги.

Эта заочная встреча с прошлым главного из его миров у подножия святой Иверской горы лишь укрепила в душе Ли веру в благость Новоафонской земли. Он почувствовал, что и Нина с сыном ощущают нечто подобное, и предложил вместо непродолжительных наездов провести здесь весь будущий отпуск или хотя бы большую его часть. Так решили, так и сделали: в то время они почти всегда умели осуществлять намеченное.

Это был один из лучших совместных отпусков в их жизни. Впервые за последние десять лет они жили на частной квартире у настолько покладистой хозяйки, что даже придирчивая Нина отдыхала душой. Тем более что им была отведена не «коммерческая», а «своя» комната. Они делили быстротекущее время между нежным и спокойным морем и прекрасной долиной Псцырхи. Сухумские друзья, как у них было принято, на все жаркое курортное лето до сентября покинули город и проводили время по ту сторону горного хребта — в Имеретии, и поэтому Ли с семейством был предоставлен сам себе. Они провели почти все это время в Новом Афоне, лишь однажды съездив в Гагру и на мыс Пицунда.

Несколько раз они звонили в Тбилиси. Сначала телефон Марии не отвечал, потом ближе к концу августа они услышали ее голос: она была у «хороших знакомых» под Тбилиси в Коджори, и, казалось, была счастлива и отдыхом, и летом, и обществом, принявшим ее в свои ряды. О необходимости повидаться и речи не было. Этот разговор напомнил Ли его зимнее видение в пещере и он еще раз перебрал в памяти все пережитое, но не нашел там события, которое могло бы быть его основой: видение было не из прошлого.

Потом прошел еще год, отданный ими северо-западу империи: маршруты их странствий проходили через Москву и Питер, а летом им была подарена Литва — от Игналины до Мемеля и Куршской косы, а затем несколько дней в их прекрасном Раушене. Но когда приходил срок и поблизости был телефон, непременно следовал звонок в Тбилиси и возникавший в трубке в ответ на их вопросы бодрый голос Марии. Постепенно они успокоились, посчитав, что ремиссия оказалась очень длительной.

VIII

Однако в начале зимы семьдесят восьмого тональность разговоров Марии изменилась, и в обмене новогодними поздравлениями снова в ее голосе зазвучали тоска и тревога. Ли как раз предстояла поездка в Ереван, и он «подтянул» ее к каникулам сына. Из этой поездки удалось выкроить по три дня по пути «туда» и «обратно», и когда произошла их первая остановка в Тбилиси, они снова увидели одинокую, старую и очень слабую женщину, нуждающуюся в помощи. По-прежнему часто звонил телефон, но Ли почувствовал, что иногда эти звонки вызывают у нее едва заметный испуг.

На дворе был февраль, и они пообещали Марии, что в мае Нина приедет, чтобы провести с ней свой отпуск — сначала одна, а потом к ней присоединятся остальные. Но когда во второй половине мая Нина позвонила ей, чтобы договориться о конкретной дате своего приезда, Мария сказала, что она может повременить, потому что сейчас ее на пару недель вывозят за город знакомые, «а там видно будет». А когда в середине июля от Марии пришла теплая телеграмма с поздравлениями Нине по случаю дня рождения, Нина и Ли полностью успокоились и стали собираться в отпуск на Рижское взморье, где прежде никогда не отдыхали.

Ли договорился с приятелем из Рижского «отделения» своего института о том, что он их там встретит и устроит, и уже решал весьма сложную в империи транспортную проблему, — поскольку в этой стране летом не менее трети взрослого населения постоянно находилось на колесах, что-то добывая и «доставая», — когда Нина попросила его все-таки позвонить в Тбилиси. Он немедленно выполнил ее просьбу, но телефон не отвечал, а Мария никогда не давала телефонов своих соседей для возможных справок, потому что ее отношения с ними были в постоянном движении: она приближала к себе то одну, то другую соседку — это, вероятно, тоже было частью той тонкой игры, которую она вела с людьми.

А за день до их отъезда пришла телеграмма о ее кончине. Время смерти в телеграмме было указано, и оказалось, что Мария умерла как раз в тот день, когда Ли звонил к ней на квартиру. Тогда получилось, что к моменту прихода телеграммы уже прошло четыре дня после ее смерти, и Мария, конечно, уже должна была быть похоронена. После недолгих колебаний они решили, что в любом случае должны приехать, так как смерть в Грузии — дело серьезное, и им не простят пренебрежения обычаями. Кроме того, все произошло подозрительно быстро, если за неделю до смерти Мария еще сама ходила на почту, чтобы дать телеграмму.